Джонатан Летем - Бастион одиночества

Он ушел к стойке, приготовил кофе, а когда поставил чашку на столик, заметил мой пристальный взгляд.

— Мы знакомы?

— Дилан Эбдус.

Эвклид моргнул.

— Мы вместе учились, — добавил я.

— В Кэмдене?

— Точно.

— Вот уж не думал, что еще когда-нибудь встретимся.

Я не стал говорить, что он работает теперь в моем родном районе, в месте, где я вырос. А впрочем, за последние почти двадцать лет я навещал Бурум-Хилл всего-то три или четыре раза. Наверное, эти улицы больше не считались моими.

— Поддерживаешь отношения с кем-нибудь? — поинтересовался я. Мне было немного не по себе. Оттого что я сидел в этом роскошном ресторане через квартал от школы № 293 и оттого что встретил Эвклида, который сварил мне кофе.

— Даже не знаю, что ответить. Иногда кое с кем вижусь, знаешь ведь, как в жизни бывает.

— Конечно, — сказал я, хотя и не очень-то знал, как в жизни бывает. С людьми, с которыми мы общались в Кэмдене, я ни разу не виделся за все прошедшие годы. С Мойрой Хогарт к концу того единственного моего семестра я перестал даже разговаривать.

— Можно присесть? — спросил Эвклид.

— Разумеется.

— Не возражаешь, если я закурю?

— Не-а.

На Эвклиде был черный свитер с высоким воротом — слишком теплый для нынешнего сентября, который на обоих побережьях выдался в этом году необычайно жарким. Эвклид оттянул воротник, и я увидел дряблую кожу на шее. Но несмотря на это и на сеть морщин вокруг глаз, он сохранил былое свое печальное очарование, а потому выглядел весьма привлекательно. В короткой щетине над верхней губой белела седина, впрочем, как и у меня, если я долго не брился.

Эта встреча всколыхнула во мне волну бесполезных воспоминаний, перехлестнувшую другую волну, ту, что родилась, когда я шел от дома Авраама к этому ресторану. Но самую ошеломительную бурю чувств вызвала в душе, естественно, Дин-стрит. Затем я, собственно, и приехал сюда. А на встречу с Эвклидом никак не рассчитывал.

Закурив, он изучающе стал смотреть на меня.

— Что произошло?

Я понял, о чем он.

— Я бросил учебу.

— У меня такое ощущение, будто я помню тебя и в то же время не помню.

— У меня такое же ощущение, — ответил я. А если честно, особенно глубоких чувств я сейчас не испытывал. Кэмден в моей жизни был отдельным эпизодом, окном во времени. Эвклид проучился там четыре года и продолжал до сих пор видеться с людьми, с которыми водил дружбу в студенческую пору. Наше общение с ним было случайным и мимолетным.

— Я поступил в Беркли. И остался в Калифорнии. Сюда приехал в гости к отцу.

— Чем сейчас занимаешься?

Я чуть не проболтался, что работаю над сценарием для «Дримуоркс».

— Я журналист. Пишу в основном о музыке.

— Молодчина.

— А ты? Просто работаешь здесь или это твое заведение?

— Зачем становиться владельцем ресторана, если умеешь обслуживать столики?

— Тоже верно.

— Раньше я работал в «Балтазаре», но кое-кому вдруг показалось, что я утратил прежнюю привлекательность, и мне пришлось уйти.

— Живешь где-то поблизости?

— Да. Черт! Я уже давно не могу позволить себе платить за жилье в Манхэттене. А Бурум-Хилл уже еле терплю.

Понятное дело. Я видел, как богатство принимается студентами Кэмдена за нечто неизменное, само собой разумеющееся. И знал, что это всего лишь стиль жизни, который не хочется менять даже тогда, когда деньги уходят. Я вспомнил, что родители Эвклида всегда пополняли его счет с большим опозданием.

— Смит-стрит теперь шикарная улица, — заметил я, продолжая притворяться, что не особенно знаком с этими местами.

— Я ее ненавижу, слишком много тут всего новомодного. Буквально за каких-то шесть месяцев ее окончательно испортили. В одном путеводителе для туристов из Германии она называется теперь «Новым Вильямсбургом».

— Значит, ты приверженец старых порядков?

— Я и сам уже старый, спасибо, что напомнил.

— А ресторан выглядит так, будто его открыли только вчера.

— Наш ресторан — сплошная бутафория, — сказал Эвклид. Заказов не было, поэтому шеф-повар вышел из кухни и занял за стойкой место Эвклида, которого, кажется, ничуть не волновало, что его слова могут услышать. — Хозяину этого заведения принадлежит весь квартал, — объяснил он. — Жирная свинья. В этом районе все его презирают.

По тону Эвклида я понял, что «все в этом районе» — это владельцы других заведений, рискнувшие начать бизнес в этой части Бруклина.

— А ты что здесь забыл?

— Жду приятеля. Он опаздывает.

Быть может, Эвклид что-то заметил в выражении моего лица, потому что неожиданно вспомнил, откуда я родом.

— А ведь ты из Бруклина, верно?

— Именно. — Мне стало немного обидно, но я понимал, что Эвклид ни в чем не виноват. Мои оскорбленные собственнические чувства были глупостью. Ходя по этим улицам, я всему придавал слишком большое значение: видел едва заметные тэги «ДМД» и «БТЭК», нанесенные на стены двадцать лет назад, смотрел на произошедшие в Бурум-Хилл перемены глазами Рейчел, выступавшей против «заселения приличными людьми». По сути, в глубине души я тоже был против этого. Я бродил по этим улицам, сверяясь с невидимой картой унижений и издевок, отмечая флажками места, где в меня бросали яйцами, где хотели отнять пиццу, — по дорогам своих страданий. Но вообразить, что былые детские переживания покажутся значимыми тем всезнайкам, которые заселили теперь эти улицы, было то же самое, что обнаружить в песне «Сыграй фанки», услышанной в такси, некое завуалированное послание лично тебе. Нет. Изабелла Вендль давно умерла, и о ней все забыли, а Рейчел исчезла. Реальным был теперь Бурум-Хилл Эвклида Барнса, вот что мне следовало уяснить. Тот факт, что сквозь внешний лоск я повсюду видел Гованус, не имел значения, никого не интересовал.

— Как поживает Карен Ротенберг? — спросил я, переводя разговор в нейтральное русло.

Эвклид посмотрел на меня удивленно.

— Вернулась в Миннеаполис и перестала мне звонить. У нее теперь свой магазин шляп, работает на заказ. На Ладлоу-стрит. Если бы ты только видел эти шляпки! Полный кошмар. Но Дэшилл Маркс… Помнишь Дэшилла?

Я соврал, что помню.

— В «Нью-Йорк мэгэзин» он внес магазин Карен в список наиболее прибыльных. Так что все тип-топ.

Эвклиду явно доставляло удовольствие вспоминать о прошлом. Он зажег следующую сигарету от окурка предыдущей и продолжил рассказывать о бывших однокашниках — настолько увлеченно, словно окончил Кэмден только вчера. Я узнал, что Джуни Элтек, какое-то время работавшая клип-мейкером, участвовала в создании роликов «Сайпрес Хилл» и Редмана, что Би Прюдома на каком-то лыжном курорте под Хельсинки зарезала любовница, что Мойра Хогарт стала актрисой, и какой-то сенатор со Среднего Запада однажды высказался о ней крайне неодобрительно.

Неожиданно Эвклид вскочил с места, потушил сигарету и стал размахивать рукой, разгоняя дым. На пороге ресторана возник Артур Ломб, и в этот момент я понял, почему из многочисленных кафе и ресторанов Смит-стрит он выбрал именно «Берлин». Ему всегда было свойственно приуменьшать свои достижения и в то же время кичиться ими. Не то чтобы что он действительно превратился в жирную свинью, но изрядно пополнел. Эвклид видел в нем лишь ненавистного работодателя — а не моего старого друга, который много лет назад приезжал в Вермонт с партией наркотиков.

Схватив со стола пепельницу, Эвклид зашагал к стойке. Я только сейчас осознал, во что превратили ранимого принца-гомосексуалиста, которого я побаивался в Кэмдене, десять или пятнадцать лет обслуживания столиков. В колледже Эвклид не претендовал на любовь и симпатию окружающих, добивался только одного — чтобы его пожалели. А я никогда — до сегодняшнего дня — не питал к нему жалости.

Упитанный, бородатый Артур проводил Эвклида сердитым взглядом, смахнул реальный и воображаемый пепел со столика и опустился на стул.

— Есть хочешь? Я плачу.

— Я догадался, что это твой ресторан.

— Верно. Я вбухал в него кучу денег. Так что, если угощу тебя, не обеднею.

— Нет, спасибо. У меня на сегодня много планов.

На Дин-стрит я оставил машину, взятую напрокат. В ней была магнитола, что радовало меня.

Я пригласил Артура съездить в Уотертаунскую тюрьму к Мингусу. Он отказался, сообщив, что навещал Мингуса совсем недавно, вместо этого предложил сходить в гости к Младшему. На этом наша встреча должна была закончиться. Отмахнувшись от мыслей об Эвклиде, я с нетерпением поднялся с места.

— Кофе за мой счет, парни, — крикнул Артур своим служащим.

Мы с Артуром вышли на Смит — улицу, по утверждению Эвклида, полностью принадлежащую теперь Артуру. Я осмотрел витрины парикмахерской, лавки, торгующей ароматическими светильниками и этническими украшениями, маленьких уютных бистро, цены в которых, видимо, непосредственно соотносились с ценами «Берлина», оглядел окна квартир на верхних этажах. Названия всех здешних заведений были аккуратно выведены вручную на узеньких вывесках или прямо на стеклах занавешенных окон. Все они соответствовали местным историческим названиям: Бруклин, Пьеррепонт, Шермерхорн и даже Гованус — слово, которое Изабелла Вендль так усердно пыталась предать забвению.