Илья Масодов - Школа 1-4
— Что же теперь будет? — спрашивает Юля, голос её дрожит. — Я боюсь, — она встаёт и, повернувшись, идёт к окну, как на казнь, продолжая плакать одними слезами, даже не вытирая лица, руки её опущены. Оттуда она смотрит вниз, где на чёрном асфальте до сих пор лежит Вася Рыжов, кажущийся отсюда просто брошенным старым пальто.
— Стреляйте, — говорит Юля. — Я не хочу больше жить.
— Она тоже убивала или только ты? — спрашивает Олег Петрович.
— Только я. Она не могла ещё.
— А зачем?
— Просто так, — отвечает Юля. — Я любила её.
— Тех, кого ты убила, тоже кто-то любил.
— Вы не понимаете, — тихо говорит Юля. — Вы не понимаете, что такое любовь. Настоящая любовь. Она сильнее смерти.
В ущелье между домами течёт звёздная река. Стоит такая тишина, что кажется, будто мёртвый Вася Рыжов лежит на дне ущелья уже несколько тысяч лет.
— Стреляй, сволочь, — резко обернувшись, говорит она Олегу Петровичу с рычащим хрипом, он чувствует, как железная рука смерти сжимает что-то в его голове и понимает, что Юле даже может быть не нужен нож, чтобы убить его. Он кривится и стреляет ей в грудь. В каком месте пуля попала в тело девочки, образовав кровавое разорванное пятно, не видно из-за темноты, но Олег Петрович слышит, что она прошла навылет и ударилась в стену, выбив из неё струйку лунной пыли.
— Ну что, убил? — спрашивает его Юля, но слова её тонут в лавине поглощающей Олега Петровича глухоты, он тяжело опирается на лестничные перила и сползает на ступеньки, неловко подворачивая ногу. Олег Петрович не находится, что ответить Юле. Он смотрит на неё, холодея от собственной немоты, и, прежде чем упасть в обморок, стреляет в неё ещё раз, целясь по необъяснимой злости в голову, но промахивается, пуля улетает в звёзды, правда не становясь спутником земли, потому что Олег Петрович слишком мало вложил в выстрел своей души. Когда во двор въезжает воющая машина скорой помощи, в доме уже царит космический сон, объединивший живых и мёртвых в вечном братстве, а Юля Зайцева давно исчезла за гардиной своего потустороннего бытия, мягкой и таинственной, словно крыло ночной бабочки.
Она снова возникает из ночной мглы неизвестное время спустя, на неведомой улице, во дворике, где стоит погружённый в землю автобус, заходит внутрь, швыряет на пол тазик с гниющими мужскими удами, вышибая из него жужжащий мушиный рой, и молча, со спокойным остервенением топчет ногами гнилое мясо, убивая червей и мух. Потом она садится на кресло и молча смотрит вперёд, по ходу движения автобуса вместе с планетой вокруг солнца, пока не начинает брезжить рассвет.
Васю Рыжова тихо хоронят на том самом кладбище, где убили некогда Юлю, присутствуют несколько друзей, щуплая белобрысая невеста и заплаканная мать. Марию опознают по статистике исчезновений, но родителей не извещают, чтобы они не подали в суд на Олега Петровича, труп девочки переправляют в морозильник спецморга для следственных экспериментов. Дело Юли Зайцевой закрывают, а самого Олега Петровича освобождают от занимаемой должности и переводят на бумажную работу. В больнице, куда привезла его скорая помощь, у него находят язву желудка, через сутки в час ночи ему звонит домой по телефону друг жены, у которого она теперь большей частью живёт, и называет Олега Петровича куском говна. Положив трубку, Олег Петрович идёт спать, с полчаса дремлет в темноте, потом встаёт, садится в кресло и засовывает в рот до самой глотки дуло пистолета. Так он сидит несколько часов, пока глотка не начинает невыносимо болеть со вкусом промасленного железа. Потом он ложится на диван и так лежит двадцать часов, не в силах ни есть ни пить.
В тишине глубокой ночи Инна Генриховна, как морщинистый призрак, неслышными никому из смертных шагами обходит свои владения. Она переходит из комнаты в комнату, возникая в неземном свете молочно-голубых ламп, она стара, безобразна и нага. Из одежды на ней только трусы и жемчужные бусы, которые ей подарила давно усопшая старшая сестра на десятую годовщину свадьбы. Седые волосы Инны Генриховны распущены до плеч. В комнатах нет ни одного окна, поэтому никто не может увидеть её, кроме покойников, и если бы к кому-нибудь из них вдруг возвратилась способность жить, он умер бы снова, только взглянув Инне Генриховне в лицо, когда она охраняет имущество смерти, своей единственной хозяйки.
Здесь, в этом мире, скрытом под землёй, живёт Она, Та, которой боятся люди на земле, Она приходит сюда, чтобы отдохнуть, просто побыть в тишине среди прохлады и бездыханного сна. Инна Генриховна преданно служит Ей, и иногда она слышит тихие шаги смерти, чувствует на коже спокойный Её взгляд или понимает смерть незримо находящейся в только принесённом теле, тогда, оставшись с телом наедине, она прижимается губами к его руке или груди, чтобы поцеловать край платья своей госпожи.
Покойники никогда не бывают довольны самым лучшим содержанием. Чисто вымытые и аккуратно заштопанные лежат они на своих полках, но лица их всегда выражают озабоченность, а иногда ненависть. Уж Инна Генриховна знает, что только мертвец умеет так тонко выражать свою ненависть на вроде бы спокойном лице, бывает даже страшно становится, как взглянешь. Приходится порой обращаться с ними грубо. Инна Генриховна конечно не верит в ходячие трупы, покойник может подышать, сказать шёпотом словцо-другое, глаза открыть и прочее, но по большому счёту он лишь предмет, кукла, которой играет смерть. Поэтому Инна Генриховна подчас прикрикивает на усопших, а то и двинет кого локтем или кулаком, не по роже, разумеется, ведь рожа будет из гроба наружу торчать.
Инна Генриховна останавливается у затянутой целлофаном ванны, где лежит женщина под пятьдесят, уже полностью обряженная к раннему утреннему следственному эксперименту. Обряжал Яша, сразу видно, потому что сделал как сестру родную, моложе лет на десять, лицо спокойное, а такая страшная была, как принесли, пасть оскаленная, глаза злобные. Причёску сделал, губы подвёл, а на щеках розовой пудры добавил — кровь с молоком, прямо невеста. Говорят, Яша эту розовую пудру в цирке достаёт. Одета в костюмчик, на отворотном лацкане брошь цветочком, блузка белая, кружевная, не снять уже вовек. Инне Генриховне вдруг кажется, что это она лежит там в ванной, и в этот момент до неё доносится стук в далёкую дверь.
Стук этот Инне Генриховне не нравится. Если бы привезли покойников, надо было предварительно позвонить. На ходу одевая спецхалат, она зажигает свет в пустой комнатке у двери, где стоят два железных стола, на которые кладут трупы перед временным возвращением в жизнь.
Подняв крышку зрачка тяжёлой, тюремной двери, Инна Генриховна видит мужчину в поношенном костюме и чёрной шляпе, который смотрит ей в глаза нехорошим взглядом и курит сигарету. Лицо у него осунувшееся, с проступившими глубокими морщинами.
— Откройте, пожалуйста, я по делу, — говорит он немного охрипшим голосом.
— По какому такому делу? — с нарочитой грубостью спрашивает Инна Генриховна, хотя сразу догадывается, по какому.
Мужчина достаёт из внутреннего кармана пиджака удостоверение и показывает его Инне Генриховне.
— Я из следственного отдела.
— Что ж вы, молодой человек, ночью-то пришли, из следственного отдела? — не унимается Инна Генриховна. — Ступайте, приходите завтра. Я в темноте удостоверения вашего всё равно не вижу.
— Мне нужно сегодня, сейчас.
— Не могу я вас пустить, молодой человек, здесь не музей.
— Я вам заплачу, — мужчина засовывает удостоверение обратно в пиджак. — Мне только нужно взглянуть на один труп. Я же вам сказал, что работаю в следственном отделе.
Рука мужчины, вынимающая сигарету изо рта, дрожит. Инна Генриховна вздыхает и отодвигает засов. Олег Петрович входит в помещение, снимает шляпу, кладёт её на стол и называет свои имя, отчество и фамилию.
— Чем могу быть полезна? — спрашивает Инна Генриховна, осмотрев его удостоверение.
— К вам должны были привезти девочку, убитую два дня назад. Она завтра пойдёт на экспертизу. Синицына Мария, — добавляет Олег Петрович, видя, что хозяйка достаёт из нагрудного кармана халата мятый блокнот.
— Пулей в голову? — спрашивает Инна Генриховна, заглядывая в список мертвецов.
— Точно.
— Есть ваша Синицына. В морозилке лежит. Идёмте со мной.
В холодильном подвале Инна Генриховна сразу находит полку, где лежит завёрнутый в целлофан коротенький труп Марии. Хрустнув заиндевевшим материалом, Инна Генриховна показывает её Олегу Петровичу.
Мария прекрасна. Она лежит, как живая, совершенно голая и начисто вымытая, ровно вытянувшись на полке, глаза её закрыты в спокойном сне, всё лицо ничего не выражает, кроме красоты. От смерти Мария немного повзрослела, черты её лишились детской неуклюжести, и она превратилась в чистого ангела. Кожа Марии тонка и светла, как лепестки цветов, губы серовато-голубого цвета, волосы темны, как ночная трава. Олег Петрович скользит взглядом по её посиневшим соскам и останавливается на животе.
