Михаил Лялин - Солдаты армии Трэш
Я делаю очень дипломатичную рожу с легким намеком на улыбку.
– Слушай, парень! – я вижу, как вместе с голосом у нее дрожит и окурок в руке. – Ты меня похищаешь, увозишь непонятно куда, а теперь требуешь, чтобы я рассказала, кого вы похитили, так, да?! – Ее голос все больше напрягается, и от этого она часто просто сипит.
– Во-первых, мы тебя не похищали…
– Стоп, стоп, стоп! – незнакомка останавливает мою оправдательную речь и рукой, и голосом, затягивается и говорит: – Не напомнишь ли мне, кто это с вами так мило беседовал, не мент ли?
– Я…
– А кто меня ударил своим громадным кулачищем в живот, дабы я помалкивала?
– Да я не…
– Ну-ну, да, ты!
– Послушай немного, хорошо? – собираю свое последнее терпение на эту дамочку. – Я бил в темноту, чтобы сзади все позатыкались, когда мент еще был рядом…
– Да, кстати, а кто меня это так приштамповал к полу, что я аж вздохнуть не могла? Не твои ли дружки, а?!
Мое терпение кончилось.
– Слушай, кобыла, если ты не заткнешься, я тебя сам заткну, поняла?!
Она уткнулась в руки и беззвучно заплакала. Блядь, подумал я, как же трудно быть виновным и еще оправдываться. Наверное, фрицам на Нюрнбергском процессе было потяжелее. Когда тебе в лицо тычут документами, по которым ты казнил не одну дюжину людей, бывает трудно найти разумное оправдание своим действиям!
– Напалм, – зову я. – Водить умеешь?
Тот кивает.
– Отвезешь ее завтра на то же место, с которого мы ее взяли вместе с этой тарантайкой.
Он кивает. Послушно кивает.
– Эй, а не слишком ли ты наглеть стал? – по голосу – Рубака. – Чего же сам не поедешь или своего приятеля не пошлешь?! Хочешь одного из моих в ментуру сдать, сука?!! Почему бы ее не шлепнуть прямо здесь?
– Мы не убийцы! – я встаю и раздвигаю сгрудившихся перед дверью друганов. За их спинами видна нагло улыбающаяся рожа Рубильника. Удар в несколько раз становится сильнее, если только в кулаке зажать достаточно твердый предмет. Конечно, не настолько твердый, чтобы при ударе сломать вам все пальцы. Это не правило солдата армии ТРЭШ. Так, жизненное наблюдение.
Рубильник упал ничком, обвиснув в воздухе бездыханной куклой. К нему сразу подскочили двое его лизоблюдов – Серый и Напалм. Последний явно затаил какую-то обиду и бросился первым от Рубильника ко мне с кулаками.
Один удар пришелся в висок, второй – в брюхо. У меня потемнело в глазах. Удары сыпались градом, и неизвестно, чем все это закончилось, если бы не встрял Тесак. У-у, Тесачище, молодчинка! Я отходил в руках у незнакомки, прислонившись головой к холодной стали автомобильной двери. Нос был разбит, чуть сбито дыхание, но я чувствовал себя счастливым. Не знаю, почему – то ли потому, что отдыхал в руках этой девушки, то ли потому, что осуществилось мое тайное желание хорошо залепить Рубильнику. Я разжал пальцы правой руки, и на асфальт упали два можжевеловых шарика для медитации. Пока Тесак сдерживал натиск этих двух упырей, я, ведомый под руку девушкой, поплелся прочь. Тесак догнал нас чуть позже, и хотя я проиграл в схватке, на душе было радостно, и звучали фанфары в честь выигранной битвы за незнакомку.
24.11.02, где-то, середина ночи
– Эй, там поаккуратнее! – дергаюсь от резкой боли в районе виска. – Я себя для более возвышенных путей готовил, ясно? Не хочу откинуть коньки прямо здесь!
– Помолчи, пожалуйста, пока я сама не отправила тебя по достойнейшей из всех дорог! – она прикладывает ватку, смоченную перекисью водорода, к кровоподтеку и при этом делает рукой знак, не требующий дополнительных разъяснений – большой палец направлен вниз, все остальные собраны в кулак.
Мы сидим у нее дома. Где это и как мы сюда добрались, я не знаю. Единственное, что я сейчас знаю наверняка, так это то, что (1) Тесак нешуточно подгружен и изучает побелку потолка на дохе напротив меня, (2) сидя на корточках рядом со мной, примостилась она – незнакомка, (3) я пытаюсь все-таки понять, что произошло.
– Ты зря так с Рубакой! Можно было и по-мирному, – Тесак старается не смотреть мне в глаза. – Он ведь, если захочет, заложит ментуре нас с потрохами…
Я не даю ему закончить:
– Послушай! Не еби мне мозг!!! У нас и без этого делов хватает.
Тесак прикусывает нижнюю губу, как будто отсекая ненужную фразу, встает и уходит в соседнюю комнату. Я слышу, как включается телевизор.
– Ты всегда такой злой?! Или только сегодня? – она отодвигается сантиметров на двадцать и теперь осуждающе смотрит.
– Только мне тебя как живого укора не хватало! Ладно Тесак, он в последнее время стал слишком часто распускать нюни, но ты-то что? Рубака убить тебя хотел, а ты… Ладно, забудь.
Она обиделась. Смотрит в сторону. Молчит. Блядь, как мне все это надоело! Неженки хреновы, а кто меня пожалеет? Я ведь для них свою жопу в клочья рву.
Я беру ее за руку. Она теплая. Даже слегка горячая. Я перебираю в ладони ее пальчики.
Один за одним. Все вместе и каждый поодиночке. Очень горячие пальцы. Она, наверное, слишком много всего пережила сегодня. Но как она оказалась там, на днище машины? Вот растяпа, об этом-то и не спросил. Да-а-а, приятель, ты, оказывается, полный лох!
В соседней комнате Тесак смотрит телевизор. Я перебираю и начинаю облизывать ее пальчики. Мой язык скользит по горячей коже рук. Я напоминаю себе преданного пса, который лижет руки своей хозяйке в порыве преданности. Я перехожу чуть выше, закатываю кофточку. Там ее кожа больше походит на нежный шелк. От нее приятно пахнет, вроде как лавандой. Незнакомка уже не сопротивляется, я чувствую – ей это нравится. Ей? О-о, да ты полный уродец, ты ее имени и то не узнал! Сейчас хочешь спросить? Ну, давай, рискни! Когда она почти расслабилась, давай, действуй, и сразу потеряешь ее навсегда, раззява!
В телевизоре разыгрывается сценарий скоротечной Третьей мировой войны, или же просто в комнату к Тесаку ворвался робот в исполнении Роберта Патрика и крушит все направо и налево.
Я почувствовал ее пухленькие губки: они слегка увлажнились и дышали желанием. Она обняла меня, и я перенял от нее весь жар. Я отдался страсти. Я распростер руки, готовый ее принять. И когда она села на меня, широко расставив ноги, я ощутил желание и страсть изнутри – не только тело, но и душа ее рвалась ко мне. С каждой секундой она была все ближе и ближе. И, наконец, перед тем как по телу разлилась волна удовольствия, я услышал самую высокую ноту, которую только и способны взять несколько тысяч громадных церковных органов одновременно.
24.11.02, в соседней комнате, спустя минут двадцать
Тесак смотрит в экран абсолютно отсутствующим взглядом. Я, счастливый, пристраиваюсь рядом на деревянную кресло-качалку. Мой друган не подает никаких признаков жизнедеятельности организма, на секунду кажется, что даже диафрагма у него замерла.
– Эй, – говорю, – хватит корчить из себя обиженную королеву! Пора простить старого мудака.
Молчание. На экране очередная порция пронафталиненной попсы. Каждый день одно и то же. Мне иногда видится, будто наша любимая Родина навсегда застряла в прошлом и никак не может перелезть в настоящее. Особенное ощущение прошлого оставляют вот такие вот «утренники».
– Ну что, пошли? – Тесак собирается уходить и приподнимается на руках в кресле, покрытом махровым полотенцем.
– Ну, пошли… – другой ответ звучал бы намного глупее.
СОШЕСТВИЕ В АД №1
24.11.02, сон
Мне снился сон… Вернее, я теперь понимаю, что это был сон, а тогда думал – все случилось на самом деле. В общем-то я и сейчас не очень уверен, произошло ли все в действительности или только в моей голове. Ладно, неважно! Вам же наплевать, чем вам ебут мозги – реальностью или выдумкой!
Я стоял на автобусной остановке. Из тумана приходила и в туман же уходила асфальтовая дорога, разделенная посередке земляной полосой. Вы наверняка знаете все эти петербургские утренние туманы. Если нет, то для справки вам скажу, что этот туман – такая вязкая масса, облегающая постройки, землю и людей. Мелкие раздробленные капельки воды заполняют не только все видимое пространство, но и внутренние органы. Кажется, если вдыхаешь этот воздух, на стенках легких образуется тоненькая пленочка, с каждым вздохом дышать становится все труднее, пленочка поднимается из легких к гортани, она уже на гландах, дышать невозможно, человек судорожно хватает воздух, но все бесполезно – как герметичная полиэтиленовая термоупаковка облегает выпускаемую предприятием продукцию, так и город наполняет ваши легкие сублимационной формой, герметично запаковывающей все ваши внутренние органы. Вы перестаете чувствовать, становитесь глухим к внешнему миру и своим же чувствам. Вы уже почти мертвец, но еще живете. Город сам решает, как и в каких количествах подать вам те или иные жизненно необходимые ресурсы – начиная с кислорода, заканчивая информацией.
