Ирвин Уэлш - Клей
Насморк слегла поёрзал в кресле и пошёл на попятный.
– Я ж не говорю, что отымел тучу американок, – заискивающе завёл он. – Я просто сказал, что в Америке тёлки другие… даже вон по телику показывают.
– Хуйня, – рявкнул Терри, – пизда – она и в Африке пизда.
– Слушай, – Рэб решил спасти Джонни от позора, – думаешь, пошла в туалет, засунула два пальца в рот и выблевала всю жрачку в унитаз?
– Пизды ей за такое, – заявил Терри, – в унитаз! Дети, бля, голодают, на хуй, по телику, а какая-то мандавоха такое вытворяет!
– Но ведь так они и делают, такие тёлки. Булимия, или как там это называется, – рассуждал Насморк.
Катрин вернулась из туалета. В какой-то момент казалось, что её вытошнит, но потом это прошло. Обычно она действительно шла в туалет и выташнивала ядовитую пищу, пока та не обернулась жировыми клетками, а те не расползлись гнилью по всему телу. Тёплая текучая тяжесть посреди живота, которая раньше читалась только как болезнь, теперь доставляла ей удовольствие.
– Сегодня в «Тире» хорошая вечеринка, фестивальная, слыхала? – предложил Биррелл.
– Супер. Поклубиться не желаешь, Кэт? Чтоб огоньки зажглись, как в сказке? – рискнул Джус Терри.
– Я, вобщем-то, не одета… но возвращаться в гостиницу тоже не хочется… но… ладно, пойдём, – сказала она. Прожолжать движение, не останавливаться, вот что было сейчас важно.
– Тогда надо наркоты достать. Спидка, таблов, – зашустрил Рэб и, повернувшись к Насморку, спросил: – Позвонишь Дейву?
Терри закачал головйо:
– На хуй спид. Возмите кокоса на потом. Ты не против, Кэт?
– Да почему бы нет, – смирилась Катрин.
Она понятия не имела, куда заведёт это приключение, но приняла решение пройти всё до конца.
Рэб заметил, как лицо Терри исказилось самодовольством.
– Кэт сама из шоу-бизнеса, Рэб. Ей ваш гопницкий спидок не нужен. Теперь – только лучшее.
– Мне спид больше нравится, – заспорил Рэб.
– Ладно, Биррелл, можешь играть в героя рабочего класса сколько хошь. От нас ты за это медаль не получишь, правда ведь, Джонни-бой! – повернулся он к Насморку.
– Ко-ко нюхнуть было б круто, – сказал Насморк. – Разнообразия ради, – обратился он к Рэбу, чтоб хоть как-то смягчить своё предательство.
Вообще-то Насморк плотняком отвисал на спидах, кокос же разрушал его и так непрочные пазухи.
Кролик
Лиза вспомнила, что Энджи как-то рассказывала ей о Безумном Максе, кролике Шарлин, который жил у неё в детстве. Она говорила что-то на отходах, после ночи клубежа и табло-поглощения. Жесть какая-то, из тех историй, что в подробностях не вспомнишь, но мерзкое тревожное ощущение остаётся. Информация, которую можно спокойно слить в папку «наркотический бред».
Что-то там случилось с этим кроликом. Какое-то несчастье, потому что Шарлин даже в школу не ходила какое-то время. Больше Лиза не вспомнила ничего.
И вот Шарлин снова заговорила. Теперь про кролика.
Она рассказала, что любила кролика и что каждое утро первым делом бежала к клетке, посмотреть, как он там. Временами, когда пьяный ор отца или плач матери становился невыносим, она пряталась в глубине сада, прижимала к себе Безумного Макса, гладила его и ждала, пока всё это прекратится.
Однажды, придя из школы домой, она увидела, что двери клетки распахнуты. Зацепив что-то уголком зрения, она медленно подняла глаза на дерево. Безумный Макс был прибит к стволу. Здоровенные шестидюймовые гвозди прошибли тело насквозь. Шарлин попыталась отодрать его, прижать к себе, хоть и зная, что он уже мёртв. Но не смогла. И пошла в дом.
Вечером домой пришёл пьяный отец. Он рыдал и вопил:
– Грёбаные соседи… кролика моей девочки… прибью их, на хуй… – Тут он увидел Шарлин. – Мы купим тебе другого кролика, птичка…
Она посмотрела на него с презрением и нескрываемой ненавистью. Она знала, что случилось с кроликом. Он знал, что она знает. Он наотмашь ударил десятилетнюю девчушку по лицу, та упала на пол. Прибежала мать, стала её защищать, он уложи её, одним ударом сломав ей челюсть. Мать потеряла сознание. После всего он отправился в паб, оставив ребёнка вызывать «скорую». Она была настолько напугана, что ужасно долго не могла набрать номер.
Рассказав эту историю, Шарлин резко встала и весёло улыбнулась.
– Ну, куда пойдём?
Теперь Лиза хотела спать.
Американец в Лейте
Поймать такси оказалось не так-то просто, три машины промчались мимо, и только на четвёртой Франклину удалось отъехать в Лейт. Он дал водителю, чьи манеры показались ему грубоватыми, чёткие инструкции остановиться в Лейте у первого бара с лицензией на ночную продажу алкоголя.
Водитель посмотрел на него, как на психа:
– Да много баров допоздна открыто во время Фестиваля-то.
– Остановите у первоо же в Лейте, – повторил Франклин.
Всю долгую утомительную смену таксист развозил по городу охуевших, которые не знали, что, где и когда им надо. Все они ждали от него энциклопедических знаний Фестиваля. Номер тридцать – выкрикивали они адрес, как будто номер блюда в китайской забегаловке. Или ещё лучше – просто говорили название группы или спектакля. Таксисту всё это порядкмо осточертело.
– Есть Лейт и Лейт, старина, – объяснил он, – то что я знаю как Лейт, тебе может, и не Лейт вовсе.
Франклин не знал, что на это сказать.
– Тебе надо в Шор, или на Фит-Уок, или Пирлин, где Эдинбург переходит в Лейт? Где в Лейте?
– Вот это уже Лейт?
Таксист взглянул на вывеску «Бар Граница».
– Самое начало. Выходи здесь и шагай вперёд. Пабов здесь до фига.
Франклин вышел и устало протянул водителю деньги. Проехали они всего ничегою Быстро пересчитав всё в уме, он решил, что за те же деньги пересёк бы весь Манхэттен. Сердитый Франклин вошёл в спартанский бар, но Катрин видно не было. На самом деле невозможно было даже представить себе её в таком месте. Оставаться он не стал.
Проходя мимо следующего бара, он понял, что таксист был прав, она может быть где угодно, здесь, похоже, все бары работают допоздна.
Катрин не было и в следующем, но здесь он заказал себе выпить.
– Большой скотч, – кивнул он бармену.
– Это у тебя американский акцент, да, приятель? – спросил голос прямо в ухо.
Франклин едва заметил, что рядом с ним кто-то стоит. Он обернулся и увидел двоих, оба – с «ёжиком» на голове. Вышлядели они как обычные крутые парни, только мёртвые глаза одного сильно контрастировали с его же широкой улыбкой.
– Да…
– Америка, скажи, Ларри. Пиздец как мне там понравилось. Нью-Йорк, вот где я бывал. А ты на Фестиваль сюда приехал, да?
– Да, я…
– Фестиваль этот, – фыркнул другой, – хуйня полная, я так скажу. Только бабки просирают на хуй знает что. Здорово! – Крикнул он бармену, – налей-ка ещё виски, ёб твою, нашему другану из Америкки. Ну и нам с Ларри тоже плесни.
– Нет, пожалуй… – стал отказываться Франклин.
– Да, пожалуй, – сказал мужчина так холодно и настойчиво, что Франклин Дилэни только и смог, что сдержать дрожь.
Бармен, здоровый, румяный, коренастый мужик в очках с чёрной оправой и торчащей вверх копной рыжеватых волос, радостно пропел:
– Три больших виски, Франко.
Другой, тот, кого звали Ларри, сморщил гримасу тайной доверительности.
– Вот что я тебе скажу, приятель, тёлки американские – пиздец какие борзые. И это дело любят. Так что, когда приходит Фестиваль, я где слышу американский акцент, туда и ломлюсь. Австралийки, новозеландки, всё охуенные, – сказал он, поднимая стакан ко рту.
– Не обращай на него внимания, старина, он, пиздец, сексуальный маньяк, – сказал мужчина по имени Франко, – только и думает, кому б присунуть.
– Да ладно, Франко, говорят же, так уж повелось в колониях, они отказались от условностей старого мира. А ты что думаешь, приятель?
– Ну, я на самом деле…
– Хуйню говоришь, – отрезал Франко, – тёлки – они везде тёлки. И не важно, из какой пизды они вылезли. Есть ебливые и сытные, а есть не очень.
Ларри примирительно поднял руки, затем повернулся к Франклину, глаза его искрили.
– Вот что я тебе скажу, приятель, ты, типа, того – корешей поссорил.
Франко с вызовом посмотрел на него.
– Да нет, этот гондон – человек светсткий, ты ж много где бывал, а, мужик? – допытывался Ларри с лукавой улыбкой на губах, – так скажи, коли знаешь: тёлки в Америке пялятся больше, чем в Европе?
– Послушайте, я не знаю. Я зашёл выпить спокойно и идти себе дальше, – ответил Франклин.
Ларри взглянул на Франко, после чего выпятил грудь, схватил Франклина за лацканы пиджака и прижал его к стойке.
– Так мы, значит, рожей не вышли с тобой пить, харя ты заморская? Нет, ни хуя, ты, сука, с нами выпьешь!
Франко встал между ними и стал медленно оттаскивать Ларри. Тот, однако, не отпускал Франклина, сердце у которого уже зашлось.
