Брет Эллис - Американский психопат
Вторую сторону открывает «Walking with the Kid» — первая песня Хьюи, в которой говорится об ответственности отца перед своим ребенком. Голос Хьюи звучит очень зрело и проникновенно; только под самый конец слушателю становится понятно, что под словом «kid» (малыш), которого Хьюи на протяжении всей песни называет приятелем, он имеет в виду не приятеля, а своего сына, и с первого раза трудно поверить, что это поет человек, который когда-то пел «Heart and Soul» и «Some of My Lies Are True». Мечтательная баллада «World to Me» — истинная жемчужина среди песен, и хотя в ней поется о взаимоотношениях двух влюбленных, аллюзии на Китай, Аляску и Теннеси связывают эту песню с главной темой альбома, темой «тесного мира», а музыканты играют просто великолепно. «Better Be True» — еще одна баллада, но уже не такая мечтательная, в ней не поется о взаимоотношениях двух влюбленных и нет аллюзий на Китай, Аляску и Теннеси, но музыканты играют все так же великолепно.
«Give Me The Keys (And I'll Drive You Crazy)» — веселый и бесшабашный блюз-рок про прогулку на автомобиле (а про что же еще?) раскрывает главную тему альбома в более легком и озорном стиле, чем все предыдущие песни, и хотя кое-кто может решить, что с точки зрения текста она получилась слабее, она все же доказывает, что новый «серьезный» Льюис — этот Хьюи-художник, — не утратил своего игривого юмора. Альбом завершается инструментальной композицией «Slammin», где много джазовых духовых, от которых — без преувеличения, — если вывести звук погромче, начинает чертовски болеть голова и даже немного подташнивает, хотя, может быть, на виниле или на кассете это звучит по-другому, я просто не знаю. Но как бы там ни было, на меня она действует плохо — я несколько дней хожу злой и больной. И под нее особенно не потанцуешь.
Почти сто человек принимало участие в записи и сведении «Small World» (приглашенные музыканты, ударники, адвокаты, бухгалтеры — их поименно поблагодарили на обложке), что хорошо согласуется с основной темой общности всех людей, и это не «утяжеляет» проект, — наоборот, это радостный опыт общения и взаимодействия. Этим альбомом, вместе с четырьмя предыдущими, Huey Lewis and the News доказали, что если наш мир действительно тесен, то они — лучшая американская группа восьмидесятых и в их составе играет непревзойденный Хьюи Льюис — вокалист, музыкант и автор.
В ПОСТЕЛИ С КОРТНИ
Я в постели с Кортни. Луис в Атланте. Кортни поеживается, прижимается ко мне, расслабляется. Перекатившись на спину, я приземляюсь на что-то твердое и покрытое мехом. Пошарив под собой, обнаруживаю черного игрушечного кота с синими глазами из драгоценного камня, которого, мне кажется, я видел в F.A.O. Scwarz, когда ходил за покупками на Рождество. Не зная, что сказать, я выдаю, заикаясь: «Лампы Tiffany… снова входят в моду». Я едва различаю ее лицо в темноте, но слышу вздох, тягостный и тихий, звук открывающейся бутылочки с таблетками, она ворочается в постели. Бросив кота на пол, я встаю и иду в душ. Сегодня утром темой Шоу Патти Винтерс были Красавицы Подростки-Лесбиянки, которые оказались такими эротичными, что я был вынужден задержаться дома, — пропустил собрание и дважды вздрочил. Скучая, я побродил по Sotheby's. Вчера вечером ужинал с Жанетт в «Deck Chairs», она казалась усталой и мало ела. Мы взяли на двоих пиццу за девяносто долларов. Вытерев насухо полотенцем волосы, я надеваю халат Ralph Lauren, возвращаюсь в спальню, начинаю одеваться. Кортни курит сигарету, смотрит Поздней Ночью с Дэвидом Леттерманом, звук включен тихо.
— Ты мне позвонишь перед Днем Благодарения? — спрашивает она.
— Может быть. — Я застегиваю рубашку, размышляя, зачем я вообще сюда пришел.
— Что будешь делать? — тихим голосом спрашивает она.
Как нетрудно догадаться, я отвечаю коротко:
— Ужинаю в «River Cafe». Потом, возможно, «Au Bar».
— Хорошо, — бормочет она.
— А вы… с Луисом? — спрашиваю я.
— Мы должны были ужинать у Теда и Мауры, — вздыхает она. — Но я не думаю, что мы к ним еще пойдем.
— Почему? — накидываю я черный кашемировый жилет от Polo, думая «ах, как интересно».
— Ну, ты же знаешь, как Луис относится к японцам, — говорит она, ее глаза стекленеют.
Она не договаривает, и я раздраженно замечаю:
— Ну, логично. И что?
— В прошлое воскресенье Луис отказался играть в «вопросы и ответы» у Теда и Мауры, потому что у них был Акита. — Она затягивается сигаретой.
— Ну, и… — я медлю. — Что дальше?
— Мы поиграли у меня.
— Никогда не знал, что ты куришь, — говорю я.
Она улыбается печально, но туповато:
— Ты просто никогда не замечал.
— Ну ладно, я виноват, но несильно. — Я иду к зеркалу Marlian, висящему над столиком тикового дерева Sottsass, чтобы проверить, не перекошен ли узел на моем галстуке от Armani.
— Послушай, Патрик, — с усилием произносит она. — Мы можем поговорить?
— Ты великолепно выглядишь, — вздыхаю я, поворачивая голову, и посылая воздушный поцелуй. — Тут не о чем говорить. Ты выходишь замуж за Луиса. На следующей неделе.
— Правда, странно? — саркастически спрашивает она, но в ее голосе звучит надежда.
— Читай по губам, — говорю я, поворачиваясь обратно к зеркалу. — Ты великолепно выглядишь.
— Патрик?
— Да, Кортни?
— Если мы не увидимся до Дня Благодарения… — она смущенно останавливается, — хорошего тебе праздника.
Я секунду смотрю на нее перед тем, как спокойно ответить:
— И тебе.
Она поднимает игрушечного черного кота, гладит его по голове. Я выхожу из двери в холл, направляюсь в сторону кухни.
— Патрик? — тихо зовет она из спальни.
Я останавливаюсь, но не поворачиваюсь.
— Да?
— Да нет, ничего.
«SMITH & WOLLENSKY»
Я с Крейгом Макдермоттом в «Harry's» на Ганновер. Он курит сигару, пьет «Столичную» с мартини, спрашивает меня, как носят накладные карманы. Я пью то же самое и отвечаю ему. Мы ждем Харольда Карниса, только во вторник вернувшегося из Лондона, а он опаздывает на полчаса. Я нервничаю от нетерпения, а когда говорю Макдермотту, что надо было пригласить Тода или по крайней мере Хэмлина, у которых наверняка есть кокаин, он, пожав плечами, замечает, что, вероятно, мы сможет найти Карниса в «Delmonico's». Но в «Delmonico's» мы Карниса не находим и к восьми часам отправляемся в «Smith & Wollensky», где один из нас заказал столик. Макдермотт в шестипуговичном двубортном шерстяном костюме от Cerruti 1881, клетчатой хлопчатобумажной рубашке от Louis, Boston и шелковом галстуке от Dunhill. На мне шестипуговичный двубортный шерстяной костюм от Ermenegildo Zegna, полосатая хлопчатобумажная рубашка от Luciano Barbera, шелковый галстук от Armani, замшевые туфли от Ralph Lauren, носки от E.G.Smith. Темой утреннего Шоу Патти Винтерс были Мужчины, Изнасилованные Женщинами. Закинувшись валиумом, я сижу за столиком, пью красное вино и равнодушно думаю о том, что мой двоюродный брат, который учится в вашингтонском колледже Сен-Албан, недавно изнасиловал девушку, откусив ей мочки ушей. Я испытываю нездоровое удовольствие от того, что не заказал жареный картофель, и вспоминаю, как мы вдвоем с двоюродным братом вместе катались верхом, играли в теннис, — все это вертится в моем воспаленном мозгу, но Макдермотт прогоняет эти мысли: когда приносят еду, он замечает, что я не заказал жареный картофель.
— Ты что? В «Smith & Wollensky» просто нельзя не заказать жареный картофель, — нудит он.
Избегая его взгляда, я дотрагиваюсь до сигары, лежащей в кармане моего пиджака.
— Господи, Бэйтмен, ты просто спятил. Слишком долго работаешь в Pierce & Pierce, — бормочет он. — Ну как это — без жареного, блядь, картофеля.
Я молчу. Как я могу сказать Макдермотту, что сейчас в моей жизни настал бессвязный период, и что я замечаю, что стены выкрашены ярким, почти болезненным белым, а в флуоресцентном свете они, кажется, пульсируют и отсвечивают. Откуда-то Фрэнк Синатра поет «Witchcraft». Я смотрю на стены, слушаю слова, неожиданно чувствуя жажду, но наш официант принимает заказ у громадного стола, за которым сидят исключительно японские бизнесмены, а за столиком позади них сидит то ли Джордж Маккоуэн, то ли Тейлор Пристон, он одет в что-то от Polo, он подозрительно глядит на меня, Макдермотт с идиотским выражением на лице по-прежнему пялится на мой стейк, один из японских бизнесменов держит счеты, другой пытается произнести слово «терияки», третий шевелит губами, потом подпевает песне, все за столиком смеются, он издает странные, но довольно знакомые звуки, строго покачивает головой, размахивает палочками, подражая Синатре. Его рот открыт, и из него вырываются искаженные слова песни: «that sry comehitle stale… that clazy witchclaft…»
ТЕЛЕВИЗИОННОЕ
Я одеваюсь, чтобы пойти с Жанетт на новый британский мюзикл, который начал идти на Бродвее на прошлой неделе, а потом мы идем в новый ресторан Малькольма Форбса в верхнем Ист Сайде, я смотрю утреннее Шоу Патти Винтерс, разделенное на две части. В первой части показывают ведущего певца рок группы Guns n'Roses Акселя Роуза, интервью с которым цитирует Патти: «Когда у меня стресс, я прихожу в ярость и направляю эту ярость на себя. Я резал себя бритвенными лезвиями, а потом понял, что иметь шрам — это еще хуже, чем не иметь стерео… Так что я лучше выброшу стерео, чем въеду кому-нибудь по роже. Иногда, когда я бешусь, расстраиваюсь или волнуюсь, я сажусь и играю на пианино». Часть вторая состоит из того, что Патти читает письма Теда Банди, совершившего массовое убийство, которые он написал своей невесте во время одного из многочисленных судов. «Дорогая Керол, — читает она, пока обрюзгшее лицо Банди появляется на экране (всего за несколько недель до казни), — пожалуйста, не садись в зале суда в одном ряду с Джанет. Когда я смотрю на тебя, она пожирает меня своими сумасшедшими глазами, словно безумная морская чайка, приглядывающаяся к моллюску… Я уже чувствую, как она поливает меня горячим соусом…»
