Джозеф Коннолли - Отпечатки
— Интересно… — медленно произнес Джейми, — а я бы смог? Ну, знаешь — если бы у меня был шанс… Чай? Нет-нет — спасибо, не надо. В смысле, убить своего отца. Я столько раз желал ему смерти, это уж точно…
И сильнее всего, быть может, в свой двадцать первый день рождения. Как раз в тот день мне сообщили из Эксетера,[101] что я набрал приличный балл (бог его знает, как мне это удалось), и мать, милая моя старушка, она была так счастлива. Только подумайте, радостно повторяла она, — мой маленький мальчик уже совсем взрослый мужчина и бакалавр искусств в придачу! И отец, он улыбнулся и сказал мне: воистину, воистину… у меня для тебя кое-что есть, Джейми, приятель: я долгие годы ждал этого дня. И моя мать — она просияла, а потом чуть не зарыдала, сперва от облегчения, а потом от искренней радости, когда отец протянул мне довольно большой жесткий конверт. Она ни малейшего понятия не имела, что там внутри, это вскоре стало совершенно очевидно, — а я так и не рассказал, не рассказал ей об этом, потому что, ну… зачем еще добавлять, а? Зачем добавлять? Так вот, он вручил мне безупречно подробный отчет о деньгах, потребовавшихся на мое воспитание, начиная с нескольких недель до родов. На все: одежду, еду, образование, поездки… на все. Вплоть до моей доли расходов на коммунальный налог, электричество и газ (телефон шел отдельным пунктом: похоже, каждый мой звонок как-то записывался). Старые железные зажимы скрепляли кипы пожелтевших квитанций. «Долг, — улыбнулся он, — платежом красен!» И я отдал. Отдал ему. Все, до последнего пенни. Одна из причин, отчего у меня, блин, всегда было пусто в карманах: я должен был развязаться с этим как можно скорее — очиститься, — хотя я никогда, разумеется, и словом не обмолвился об этом Каролине. А когда он умер, он ни гроша не оставил. Я думаю, он предпочел бы уничтожить свои деньги, нежели их отдать. Ладно. Таков был мой отец. Возможно, мне Стоило. Убить его. Как вы считаете?
— Я пыталась, — говорила Элис, наливая чай в малюсенькую чашечку, — полюбить этот оолонг. Или хотя бы научиться его терпеть. Если честно, меня от него просто тошнит. У него очень странный запах, но, думаю, так и задумано. Иногда у меня сердце от него так и бьется. А иногда просто тошнит. И не спрашивай, мол, почему ты тогда его пьешь, — ты знаешь, почему. Ты знаешь, почему.
— Может, тебе лучше пить джин. Но послушай, Элис. Скажи мне. Как по-твоему, почему Лукас это сделал? В смысле — оставил нам всем по кусочку Печатни. Я озадачен. Иногда мне кажется, что я вроде как понимаю, а потом — что не понимаю совсем. В смысле — это было так важно для него, да? Что бы все это — все мы — были вместе. Но он должен был понимать, что если отдать нечто ценное людям, ну…
— Конечно. Конечно, он понимал. Я коротко говорила об этом с этим Дювином — с адвокатом — и мы вроде как сошлись во мнениях. Мы с тобой, Джейми, поймем намного больше, потому что мы любили его. Лукас, видишь ли, разумеется, был здесь властелином: он нуждался в этом и, конечно, мы тоже. Это подразумевалось. Так должно было быть. Но он бы не хотел, чтобы Печатня жила без него. В смысле, она и не могла, само собой — не только с финансовой точки зрения, но… ну… не могла, и все. Ты это понимаешь, Джейми. И, конечно, она не стала. Но единственный способ сделать так, чтобы мы не стали влачить тут жалкое существование — или, что хуже, не нашли себе другого благодетеля или наставника — не меня, он знал, что я вне игры, но, может быть, Джона, к примеру, или еще кого, — это обеспечить распад Печатни после своей смерти. Иногда мне кажется, что он с удовольствием замуровал бы всех нас здесь, как фараоны в своих, знаешь, — да как же их? Слово вылетело из головы. Остроконечные такие штуки. Пирамиды, вот. Чтобы мы все умерли медленной и мучительной смертью у подножия его саркофага. Но даже у Лукаса были свои пределы. Конечно, если бы он жил вечно… ну, тогда мы бы все остались. Конечно, остались. Но в свете того, как все повернулось для каждого из нас, что ж — может, на самом деле оно и к лучшему? Дювин сказал, мол, понятно, совершенно очевидно из слога завещания, что Лукас намеревался прожить еще лет пятьдесят, не меньше. Он не ожидал, что умрет, видишь ли. Он, Лукас, предвидел практически все… но не это. Не то, что он просто — перестанет существовать.
Да, думал Джейми: я понимаю. Теперь, когда Элис все это передо мной разложила, я понимаю, я понимаю. Однако я хотел бы — я так хотел бы быть человеком, способным понять все это без, ох — даже намеков, не говоря уже о таких вот готовых решениях.
— Ничего себе мысль, да? Что если бы он жил вечно — или хотя бы пятьдесят лет… что все мы остались бы. Что все мы тоже обитали бы здесь вечно…
— Мммм… ну, на самом деле это не совсем так. Все мы не остались бы, нет. Для начала, не осталась бы я. И Джуди с Уной тоже. И определенно Дороти и Мэри-Энн. Видишь ли, через некоторое время женщин — их бы аккуратно выжили. Они бы этого не знали, разумеется. Что это происходило. Каждой казалось бы, что она сама пришла к такому решению, но именно что казалось бы. И одна за другой они бы ушли. Лукас никогда не предложил бы ничего подобного — и, разумеется, даже и не думал предотвращать их приход. Как с твоей Каролиной, Джейми. Он был не слишком-то рад, сам знаешь, но ни за что бы не запретил, верно? Это же не в его стиле? Отнюдь не в его стиле. Но в конце концов, со временем, перемены свершались бы своим чередом, я в этом уверена. Сбрасывалась бы кожа. Потому что — быть здесь, как бы нам поначалу ни представлялось, чего бы люди от этого места ни хотели, ну… оно никогда не предназначалось для пар. По крайней мере, знаешь ли, — в традиционном смысле. Отсюда, я думаю, и Гитлеры: всегда что-то должно напоминать нам. И, конечно, у него, у Лукаса, было море времени. Он никуда не спешил. Нужный момент в каждом случае подвернется сам собой. Торопиться некуда. У Лукаса… у него было море времени.
Джейми лишь смотрел на нее, не осмеливаясь пошевелиться. Он удивился, когда она внезапно ухмыльнулась и коротко хохотнула.
— Он сказал мне одну вещь как-то раз. Я это помню. Он сказал мне: знаешь, Элис, — это миф, миф, что женщины живут дольше мужчин, как все говорят. Это не так. Просто, сказал он, они дольше умирают… Да. Тогда я не поняла, о чем он. Теперь понимаю. Ну ладно. Этот чай, знаешь, — он и впрямь ужасно мерзкий.
— Ты будешь продолжать в том же духе?
— С чаем? Ты про оолонг? Или просто — в более широком смысле? С чаем: нет. С другими вещами, ну… Наверное, я стану типичной внезапно освобожденной женщиной — и женщиной с деньгами, к тому же. Коротко обрежу волосы, накуплю одежды, которая, как я всегда считала, намного лучше смотрится на других, и несомненно стану привлекать неподходящих мужчин всех сортов. Что ж — на самом деле все они таковы. Ни один из них — разве есть хоть один? Который мне подойдет. А ты, Джейми? Что будешь делать ты? Ты рад тому, как все уладилось? Я довольна, знаешь ли, что Лукас… ну, что он не будет один. Вы с Полом — вы, так сказать, будете его сторожами. Странно об этом думать. Вообще-то довольно чудно? Ах да, Джейми — так и знала, что забыла что-то. В чемоданы, которые я послала вниз, я положила…
— Ах да — это я забыл, Элис: я должен был тебя поблагодарить. За все это.
— Гм? Ой, не дури. Я только рада, что они кому-то пригодятся. Костюмы просто шикарные, сам знаешь, — а он едва ли надевал каждый по нескольку раз. Любой приличный портной укоротит брюки. Как жаль, что туфли тебе велики. Ладно, послушай: надеюсь, ты не посчитаешь меня нахальной или вроде того, но я положила туда две свои картинки. Ну, знаешь, — с Печатней. Умоляю тебя, выброси их, если они тебе не понравятся, но…
— Нет. Нет-нет — вовсе нет. Они мне понравятся. Они мне уже нравятся. Спасибо тебе.
Элис заулыбалась: лицо просияло нежностью.
— Какой ты милый, Джейми. Совсем как Джуди — она тоже всегда была такой милой насчет моих бесполезных картинок. Когда-то у меня было что-то вроде романа с художником: архитектурным живописцем, собственно говоря. Загородные особняки рисовал и все такое. Он меня кое-чему учил. Однажды попросил меня позировать и усадил в своем прелестном саду. Я позировала. На мне было надето не так уж и много. А когда посмотрела на холст, я была потрясена до глубины души. Он просто нарисовал здание за моей спиной. Меня там вообще не было. И я его бросила. Кстати, вскоре после этого я встретила Лукаса. Оох — и огромное спасибо, Джейми, за то что приглядел за этими чудовищными агентами и вообще. Они забрались на чердак — я тебе говорила? Сказали, что прелестно его перестроят и продадут «как есть». Они так и говорят — совершенно чудовищно. В общем — я ужасно расстроилась, когда они мне сказали: нашли там двух мертвых сов. Они пытались пробиться сквозь крышу, бедняжки. В смысле, совы, а не агенты. Совершенно про них забыла. Лукас мне сказал: о совах, видишь ли, тоже надо заботиться. А я не позаботилась. Ну ладно. Сов больше нет. Еще двое ушли навсегда.
