Стив Айлетт - Токсикология (Toxicology)
Вооружённый дирижабль Леона Вордила, “Полый Дуб”, облетел Землю медленнее планетарного вращения, в итоге он летел по небу задом наперёд. На хвосте, который первым появился из-за горизонта, была огромная газовая жопа. Однажды свинья взбесилась в машинном отделении, повредила оборудование и уменьшила тягу на пять процентов. В результате зеваки по всему миру увицели единственный скачок и спуск гигантской задницы к точке исчезновения.
– Хотя ни в один идиотский момент я бы с ним не согласился.
– Чего будем делать с сообщением, Шеф?
– Ну, Бенни, первое устойчивое воздействие на жизнь Фрафа мы окажем, когда срежем его – он тут откусил чуток больше, чем может прожевать. Он хотел мученичества, он его получит. Каждую жертву начинают любить через некоторое базовое время, они даже заламинируют потом твою жопу. Надо начинать с расшифровки того, что он хотел сказать. Потом, ты знаешь, что Вордил говорил, – он создал свой шар, восстановив по обломкам шутку чужого, которая разбилась и сгорела на вечере свободного микрофона в баре “Реакция”? Мы должны использовать похожий модус операнди. Господь запрещает, чтобы личность сопротивлялась изменениям. Особенно в смерти, а, Бенни? Так, давай теперь посмотрим. “Моя воля: помогите Блинку завершить мотивацию. Пытки? Отклонения? Вините псов и уток”. Вот. Так пойдёт. Двенадцать слов, минус двое нас – десять. Минус Фраф – девять. Двенадцать слов – двенадцать. Жертва – одна. Из двенадцати один одиннадцать бережёт. Нас трое – три. Видишь, как надо, Бенни? Восемь выстрелов делить на нас – это четыре. Снова мы вдвоём – два. Восемь выстрелов – восемь. Мы с ним плюс мы – пять. Плюс он – шесть. Семь оставшихся патронов – семь. Мы взломали код.
– Похоже. Но мне всё-таки кажется, в убийство будет нелегко поверить, Шеф.
– То, во что человек не может поверить, именно это и определяет его, танкист. Заставь меня поверить, что мой долг здесь чрезмерен, и это – убийство. Закон исходит от начальства и бременем ложится на мою жопу. Что с тобой? Запри истину рядом с козлом отпущения и закрой свои глаза – у тебя есть подготовка.
– Эй, подождите, Шеф, – я только что понял, что облажался. Отстреляли семь патронов, а осталось восемь, а не наоборот.
– Вот как оно, а. Ну, мы не гордые. Спасибо, танкист – спасибо за помощь. Что, я должен всё делать сам? Ну-ка, посмотрим. – Блинк встал и потопал к “Стейру”. Игнорируя значение своего действия, он переключил предохранитель направо, на одиночный выстрел. Потом прицелился в тело, закусив сигару в углу рта. – Я делаю тебе последнее одолжение, Каргилл.
Новый выстрел заставил тело вращаться.
Инвазия
Дрелле говорили, что у неё что-то не в порядке с головой. В крошечном визгливом классе только она одна выпадала из контекста. Как будто оказалась среди непостижимых, чуждых рас.
Похоже, ей надо научиться улыбаться, когда она несчастна, перестать смеяться, говорить громко, никогда Не разговаривать с незнакомцами, делить вину за действия незнакомцев, признать, что незнакомцы установили законы страны, что в законах страны вещи ценятся больше жизни, что жизнь кончается, если незнакомец так решил, быть там, где её можно найти, чувствовать одно, делать другое. Как можно загнать столько противоречий в один череп?
Она задавала вопросы и провоцировала гнев, куда более свирепый, чем вызванный драками или тупостью. Миссис Рокаст учила религии любви и угрожала поразить глаза Дреллы ручкой, которой постукивала то по одному зрачку, то по другому. В классе все смеялись, как один, считая, что всё идёт как надо. Их глаза были окнами в непоследовательность.
– Рокаст выставила её в холодный двор, где Дрелла испытала облегчение и покой.
Опустилась ночь и снег. Вопящие дети давно уже как ушли, и Дрелла чувствовала себя блаженно забытой. Луна мутным пятном желтела в облаках.
Но миссис Рокаст вылетела из здания школы, шумно заперла дверь и, схватив Дреллу за руку, протащила по отгородившемуся ставнями городу. Вниз по ступеням и переулкам, под фонарями, оплетёнными светлячками снежинок. Пока они не добрались до лавки с большими окнами, освещенной, как магазин на рождественской открытке. Один удар в дверь, и их впустили.
Лавка оказалась то ли сапожной, то ли слесарной. Владелец – розовощёкий мужчина – подмигнул Дрелле и предложил погреть руки у огня. Миссис Рокаст положила сумку на столик, пока Дрелла шла под низким потолком комнатушки. Владелец схватил Дреллу за лицо, и крик размазался по его ладони. Толкнув её на стол, он бил её молотком, пока она покорно не замерла, потом они с миссис Рокаст закрепили её на столешнице. Миссис Рокаст села в угол вязать, пока широкое сверло бурило дыру в черепе Дреллы, и владелец вытаскивал содержимое. Мозг хлынул в жёлоб, как свернувшееся молоко. Пока спицы стучали и скрипели, над раскрытой головой девочки разместились железный бочонок и трубка подачи. Сотни блестящих чёрных пауков хлынули по трубке и заполнили пустоту черепа. Некоторые из них сбежали, они носились по столу, пока рану не запечатали.
В школе теперь было не о чем говорить. У каждого в черепе весело копошился ком пауков, затягивая стенки непреодолимой паутиной. За лицом Дреллы пряталась мутная пурга маленьких сознаний, без воображения и суждений. Внутренние противоречия стали невозможны. Голова как будто пузырилась, но от этого хотелось вопить вместе с классом.
Однажды носом пошла кровь и вымыла пару пауков. Дрелла не обратила внимания.
Шифа
Пока в Светлопиве не стало совсем погано, это был город незнакомцев. Мало кто знал друг друга настолько, чтобы серьёзно разозлиться. Но как случается с любыми культурами в любые времена, нашлась субкультура, предвосхитившая тенденцию. То, что копы посреди толчеи пресс-конференции на ступенях участка обозначили как “неконтролируемый социальный элемент”. Коммуникация стала культом, и Когда написали историю культуры, каждый утверждал, что принадлежал к нему с самого начала.
Одной из сил, вытащивших его в мейн-стрим, – был доктор Альберт Шифа. Автор “Осознай Тщетность и Всё Равно Сделай”, он специализировался на терапии враждебности. Советовал разозлённым людям лупить по подушкам и прочей мягкой мебели, невиновной и нечаянной, пока бешенство не стихнет. Таким образом, выяснив, что ярость можно изливать на цель безотносительно породившей причины, его пациенты отрывались во вспышках исступления, причиняя случайные разрушения страшнее взрыва трассы на Басру. Доктор переживал, но продолжал упорно работать, пока ему не представился случай полечить Брута Паркера, одного из лютейших ублюдков штата. Паркер решил, что хочет успокоиться после мучительных отношений с ангелом правосудия Эгги Свои. Когда он лежал на кушетке, извивающийся туго, как глубоководный телефонный кабель, доктор Шифа сказал ему, что, мол, не стоит тягать свой тотальный уравнитель по каждому удобному и угодному случаю.
– Скажи “нет” стремлению снизойти до убийства и насмешек, Брут.
– Это я обычно заглядываю в дуло, Альберт Шифа.
– Наверняка, верю тебе. Ты вытаскиваешь их даже у теней авиаторов, Брут?
– Во снах. Но там встречаются и летающие верблюды, так что это не очень похоже.
– Летающие верблюды, ну надо же! Это чуть больше, чем я могу сегодня выдержать, Брут. Я бы просил тебя попробовать некоторые техники релаксации и самоконтроля. Возьми эту копилку с собой домой. Она вроде как клятвенная коробка, будешь класть туда доллар каждый раз, когда захочешь кого-нибуть пристрелить.
– Копить на патроны.
– Нет, Брут, ты меня недопонял
– Вы считаете меня идиотом.
– Эй, тигр, полегче – я просто пытаюсь тебя исправить.
– Нет, скорее налевить. Что ещё, мне надо будет носить пришитые перчатки?
– Правильно – сядь, глубокий вдох…
– Сейчас буду убивать.
– Досчитай до десяти, Брут, сделай паузу… Паркер досчитал до десяти, выкрикивая
каждую цифру всё громче, наступая на доктора, содрогаясь до основания, кулаки – как чугунные шары, вены вздуты, как внутренние трубы, оттеснил его в угол, пока на счёт “десять” взрыв мультифонического вопля, раздавшийся из кабинета доктора, не сообщил миру, что Паркер – беспокойный пациент.
После сцен скачущих по лестнице врачей, толчков в грудь, бега с носилками и спасительного электрошока доктор очнулся в состоянии мумифицированного Муми-дома, почувствовал, что у него посетитель, и мучительно скосил глаза в сторону.
– Привет, Альберт Шифа. Я принёс вам винограда.
– Паркер, – догнал Шифа, приглушая сигнал тревоги, – а тебе нельзя сюда. Полиция…
– Я пришёл поблагодарить вас за лечение, Альберт Шифа. Вы взбесили меня, и я измочалил вас в пудинг. Так и должно происходить, просто и прямо. Никогда я больше не буду переносить свою злость на тех, кто не является её причиной. Боже благослови вас, Альберт Шифа.
