Элмер Мендоса - Любовник Дженис Джоплин
И вот тогда в голове у него прозвучал знакомый голос: «Мне нравится эта игра, она усиливает в тебе инстинктивное желание убивать!» — и тут же замолк. Однако, напомнив о себе, бессмертная часть лишила Давида душевного равновесия; он мгновенно взмок от пота и стал торопливо повторять шепотом:
— Дьявола нет, дьявола нет!
Это нехитрое заклинание подействовало на него успокаивающе, но у кармы, очевидно, имелись иные планы. Грегорио заметил, как Давид прижал бейсбольную перчатку к покрытому испариной лицу, и догадался, что его снова мучают слуховые галлюцинации. Он попросил тайм-аут и вышел на игровую площадку. Чоло и остальные игроки хотели было подойти к тренеру и выслушать его инструкции, но Грегорио крикнул им, чтобы оставались на своих местах.
— Дьявола нет! — продолжал твердить Давид, у которого к этому времени трибуны поплыли перед глазами.
— Тебе плохо? — спросил Грегорио.
— Я слышу дьявола, дядя! — прошептал Давид, не отнимая от лица перчатку.
— Вот гад, что же он прицепился, у тебя как раз шла не подача, а конфетка, а ему приспичило из нее говняшку сделать, сукину сыну! Послушай, племяш, а что, если тебе сейчас не противиться этому голосу? Немножко пойти у него на поводу? А вдруг поможет?
— Дьявол говорит, что бесполезно, ничего не выйдет.
— Да, так не годится, племяш! — Грегорио знаками подозвал запасного питчера. Давид отдал ему мяч и отнял от лица перчатку.
Шагая в раздевалку, он тяжело дышал, у него пересохло во рту.
— Что с тобой, Давид? — удивленно спросил у него Чоло. Публика аплодировала великолепному Санди и освистывала Грегорио, не понимая, зачем ему понадобилось заменять питчера, который так хорошо подавал.
— Вот чертов тренер, — сказал кто-то из зрителей. — У нас, мексиканцев, всегда так — стоит кому-нибудь с умением взяться за дело, мы его тут же носом в дерьмо!
В раздевалке Давид лег на скамью и сжал руками голову. После его ухода с поля команда соперников быстро завладела преимуществом и задала «Лос-Томатерос» взбучку, какую те не забудут всю жизнь. К концу матча к Грегорио подошел гринго с дымящейся сигарой, явно кубинец по происхождению.
— Эй, трэнэр, зачем вы убрали того парня, что подавал вначале?
— Ему стало плохо.
— А что с ним?
— Объелся гамбургеров!
— Вот дерьмо! Надеюсь, он поправится? Им заинтересовался клуб «Доджерс».
— Неужели?
— Да. — Он протянул свою визитку. — Мы думаем, из него получится отличный пробивной питчер.
— Каким образом?
— Хотим подписать с ним контракт.
— Вы что, всерьез?
— Вот документ, сынок. — И он показал бумагу, отпечатанную на английском языке.
— Вы можете мне перевести?
— Пожалуйста. — И гринго по фамилии Кент зачитал пункт за пунктом.
Некоторые положения контракта Грегорио взял на заметку, другие запомнил наизусть, а последние уже не слушал, прикидывая, сколько же заработает его племянник. Чоло и остальные члены команды ошеломленно слушали с разинутыми ртами. Сеньор Кент заявил, что юноше придется остаться в США — он намерен включить его в состав команды города Сакраменто и через три дня повезет в Вашингтон для участия в первом матче лиги.
— Мы как раз подыскивали такого питчера, и мне просто повезло, что я его увидел.
— Но у него нет грин-кард!
— Не важно, мы об этом позаботимся.
— А ему полагается медицинское обслуживание? — поинтересовался Грегорио, вспомнив о слуховых галлюцинациях Давида.
— Какого хрена, он что, болен?
— Нет. конечно, но мало ли, вдруг опять гамбургерами объестся!
— No problem, если подобное повторится, поставим ему клизму и напоим настойкой из ромашки, а кроме того, его медицинская страховка покрывает лечение любого недуга, от головной боли до депрессии.
— Ну, тогда попутного ветра! — сказал Грегорио. — Что дальше?
— Он должен подписать контракт и остаться в США. Куда подевалась наша звезда?
— В раздевалке.
— Тогда пошли туда, пусть подмахнет бумагу!
— Лучше я сам отнесу ему контракт, а с вами встретимся позже в мотеле «Сикс», что на бульваре Сансет, даю вам слово!
— О’кей, брат! — И гринго выпустил облако сигарного дыма. — Увидимся!
— Вот черт! — воскликнул Чоло, выразив общее изумление.
Давид спал на скамейке в раздевалке. Грегорио разбудил его и принялся растолковывать, какие выгоды сулит ему контракт с американцами:
— Даже если ты в конечном итоге по каким-то причинам не станешь играть за «Доджерс», тебя по меньшей мере могут вылечить, разве не здорово? Что скажешь?
— Вам виднее.
— Тогда распишись вот здесь! — Дядя положил перед Давидом контракт, в котором уже значилось его имя.
— Я же говорил тебе! — воскликнул Грегорио восторженно. — Чертовы финго, гребут под себя все самое лучшее!
— Санди Коуфакс! — выкрикнул Чоло.
Все ребята по очереди поздравили Давида и решили, что это событие надо отпраздновать. Давид пребывал в растерянности; он понимал, что не каждому выпадает удача не только играть в бейсбол, но и получать за это деньги, однако не разделял обшей радости, ведь заинтересовать сеньора Кента не составило для него большого труда.
— Команда гринго! — не унимался Чоло. — Да не кто-нибудь, а сами «Доджерс», ни больше ни меньше! Даже зрители тебя уже Санди Коуфаксом окрестили, чего тебе еще надо, задница? — Сантос протянул ему бутылку с пивом, но Грегорио остановил его:
— Ему нельзя пить, иначе контракт автоматически прекращается, там есть такой пункт. Это теперь для него непозволительная роскошь. Подумай только — поиграешь годик в юношеской команде, потом, если будешь вести себя хорошо, перейдешь в тройку «А», а оттуда до большого бейсбола один шаг! И тогда, мать их, деньги на тебя посыплются, как дерьмо! Послушай, племяш, в жизни подобный шанс вы падает только раз, и упускатьего нельзя! Единственное, о чем я сожалею, — что тебя берут к себе не «Янки».
Чоло посоветовал Грегорио не беспокоиться по поводу пива, поскольку готов сам выпить все, что отныне не достанется его племяннику. С этими словами он от избытка чувств вылил на голову Давиду содержимое бутылки. Все сразу закричали:
— Огонь по Санди! Вьетнам ему, Вьетнам! — и принялись бросаться кубиками льда, поливать друг друга струями минералки, пива и мочи, затеяв такую войну, что Давиду пришлось спасаться бегством.
Все это время он не забывал, что убил человека, где там; да и его бессмертная часть не уставала напоминать ему. И все же дальнее путешествие, участие в бейсбольном матче подействовали на Давида успокаивающе, хотя, с другой стороны, огромный город просто ошарашил. Бог мой, что же это такое? Дома, машины, неоновые огни, улицы запружены суетливой толпой! Шум, сумятица! Давид привык к просторам и безлюдью сьерры и не понимал, как можно жить в этакой толчее.
— Да, брат Санди, здесь так, люди идут тебе навстречу, но ты для них будто и не существуешь! — Сантос Мохардин, с которым Давид очень сдружился, не покидал его ни на минуту. Хотя темные круги у него под глазами стали еще заметнее, Чоло восхищал Давида своим бесстыдством и легким нравом. Он любил поговорить, приставал к женщинам прямо на улице и чувствовал себя в большом городе как рыба в воде. Из музыки предпочитал Джима Моррисона и «Роллинг стоунз». Его родители были мелкими землевладельцами, их ранчо располагалось неподалеку от Кульякана. Чоло ненавидел убогое фермерское существование и поступил в университет изучать агрономию только потому, что это давало ему возможность жить на родительском иждивении. В прошлом году он занялся продажей марихуаны, которую и сам постоянно курил, а поездку в Калифорнию использовал для деловых целей. Чоло знал, что на границе никто не будет слишком тщательно проверять багаж пассажиров автобуса Кульяканского технологического университета, въезжающих в США по особому приглашению, и без ведома Грегорио прихватил с собой целый чемодан травки. Потом установил контакте парой гринго, пытавшихся продать ему дурь на стадионе, и, как только выдалось свободное время, вызвал их к себе в мотель. Там он передал американцам свой груз, получил в обмен полную сумку долларов мелкими купюрами и таким образом провернул выгодную сделку. Давид, поселенный в одну комнату с Чоло, с беспокойством взирал на происходящее.
Немного испуганный, Давид вышел подышать свежим воздухом, а заодно убедиться, верны ли рассказы о чудесах, творящихся в ночном Лос-Анджелесе. Он зашагал по бульвару Сансет, ошеломленно пробираясь сквозь возбужденную толпу негров, латинов, белых, ослепленный таким количеством света, что не видно звезд на небе. Давид робел уже гораздо меньше, чем в первые дни, и с интересом разглядывал бары, рестораны, магазины, проституток и педерастов. Гвалт стоял невообразимый, как будто весь мир собрался здесь, чтобы поразвлечься.
