Ирвин Уэлш - Альковные секреты шеф-поваров
Я рассказал Джойс обо всем. Зря, наверное. Говорят, что правда освобождает, но это, по-моему, эгоистичная чушь. Того, кто откровенничает, она, может, и освобождает, а тем, кто слушает, практически всегда приходится страдать. После моей исповеди у Джойс случился нервный приступ. В ее глазах навсегда остался мутный осадок.
И вот я делаю то же самое. Выплескиваю на бумагу черные тайны, чтобы снять тяжесть с души, хотя знаю, что моим близким будет больно читать эти записи. Если промолчать, если замуровать в груди тлеющие факты, то придется пить, чтобы затушить жжение, а этого я допустить не могу. Остается одно: писать и надеяться, что, обнаружив мой дневник, вы будете готовы понять и простить меня… Добавлю только, что бывают такие ошибки, расплачиваться за которые приходится всю жизнь — и тебе, и твоим близким.
Брайан и Кэролайн, наверное, вы первые прочтете этот дневник. Дэнни, если и ты читаешь, что не исключено,— знай, я вспоминал о тебе каждый божий день. Искренне надеюсь, что мое отсутствие не сыграло в твоей судьбе роковой роли.
Джойс, я люблю тебя больше жизни. Не хватит и миллиона лет, чтобы искупить ту боль, что я тебе причинил.
Молюсь, чтобы у вас хватило мудрости и милосердия простить мою глупость и слабость.
Благослови вас Бог.
43. Лит зовет
Дождь усилился. Водяные потоки яростно лупили в стекло. Кэролайн призраком просочилась в гостиную, озаренную тусклым сиянием телевизора. В кресле бесформенной кучей громоздилась мать.
По большой фотографии на каминной полке гуляли сиреневые блики. Черно-белый снимок отца в молодости. Кэролайн подошла и стала его разглядывать, регистрируя детали, которых раньше не замечала: глубинный маниакальный огонь в глазах, нетерпеливый изгиб тонких губ… Уже не прежний добропорядочный, спокойный, богопослушный семьянин, сидящий вечерами в кресле, а человек, изо дня в день сражающийся с темными и сильными страстями.
Она села в кресло напротив матери, прижимая к груди черную тетрадку, такую простенькую на вид и такую тяжелую по содержанию.
— Мам! Каким был папа, когда вы познакомились?
Джойс встрепенулась, оторвавшись от анестезирующей капельницы телеэкрана. Ее опьянение сошло на убыль, оставив в душе усталую муть, в которой плавали горькие мысли. Ей казалось, что своим пьянством она предала память Кита. А тут еще в голосе дочери звенело что-то угрожающее…
— Я не знаю, о чем ты… Он был твоим отцом, он просто…
— Нет! Он алкоголиком был! У него ребенок был от другой женщины!— Вскочив, Кэролайн швырнула тетрадь к ногам матери.
Какое-то время Джойс молча переводила налитые паникой глаза с дочери на страшную тетрадь, а потом раскисла и зарыдала, окончательно потеряв форму и превратившись в сгусток вязкой темноты.
— Он не любил ее… Он любил меня!— вскричала она с отчаянием.— Он любил нас! Добрый, хороший человек… Христианин…
У Кэролайн в желудке нехорошо булькнул обильный ужин. Развернувшись, она убежала в коридор, к телефону, и раскрыла лежащий на полочке справочник. Номер парикмахерской нашелся сразу, однако в разделе квартирных номеров оказалось несколько записей с фамилией Скиннер. Помог почтовый код Лита, И-Эйч-6. Вот оно! Скиннер Б.Ф. Дрожащим пальцем Кэролайн набрала номер. Трубка ответила женским голосом.
— Алло?
— Это Беверли Скиннер?
— Да, это она!— с вызовом сказала женщина.— А кто говорит?
— Вы мать Дэнни Скиннера?— Агрессивный тон собеседницы придал Кэролайн уверенности.
Трубка шумно вздохнула.
— Ну, что он еще натворил?
— Миссис Скиннер, послушайте. Возможно, я сестра Дэнни по отцу. Меня зовут Кэролайн. Кэролайн Кибби… Я дочь Кита Кибби. Мне необходимо с вами встретиться, поговорить.
Ответная тишина была долгой и оглушительной. Кэролайн едва удержалась, чтобы не заорать от ярости. Когда она уже решила, что собеседница лишилась чувств и уронила трубку, телефон снова ожил. Голос стал еще более враждебным.
— Как вы узнали мой номер?
— Нашла в телефонном справочнике. Когда мы сможем увидеться?
Последовала еще одна долгая пауза.
— Адрес в справочнике тоже есть,— сказала Беверли тоном ниже. И положила трубку.
Кэролайн Кибби даже не стала возвращаться в гостиную.
Джойс сидела в неподвижности, не глядя на лежащую у ног маленькую черную тетрадь. Когда хлопнула входная дверь, она только слегка поморщилась.
Беверли Скиннер положила трубку и вернулась в кресло. Кискис тут же впрыгнул ей на колени. Она рассеянно почесала кота за ухом. Тот начал громко урчать, пуская слюни.
Столько лет она ждала этого дня — со странным грызущим ужасом, предвидя нечто немыслимое, бурю очищающих эмоций. И вот теперь, когда он настал, на сердце не было ничего, кроме серой пустоты. Все эти годы она пыталась оградить сына от разрушительного влияния Кита Кибби. Но Дэнни и без посторонней помощи сумел наломать дров: пьянки, драки… Что ж, она сделала все, что могла.
Позвонившая девушка была дочерью Подонка. Дочерью злобного психа и алкаша, который окунул ее нежного, красивого Донни лицом в кипящий жир. Изуродовал его. Погубил. Бедный Донни бросил барабаны, бросил ее… А потом его нашли мертвым. И теперь дочь Подонка должна заявиться к ней домой, не больше и не меньше!.. Впрочем, по телефону девушка говорила разумно и спокойно в отличие от Подонка. Хотя тот на трезвую голову тоже умел молоть языком. Правда, трезвым его мало кто видел…
Наверное, и второй жене жизнь поломал. Вот сейчас мы с его дочкой поделимся впечатлениями! Хорошо, что Дэнни с этим психом не пришлось столкнуться. Если бы он знал, что его отец…
Снаружи взвизгнули тормоза, хлопнула дверца машины. Городское такси, судя по сиплому звуку отъехавшего мотора. Что ж, пора встречать гостей.
Беверли пошла в прихожую и отперла замок. По лестнице решительно поднималась молодая блондинка.
Кэролайн сразу же увидела в лице Беверли черты Дэнни. Глаза, нос…
— Миссис Скиннер?
— Да. Проходи.
Первым, что заметила Беверли, была необыкновенная красота Кэролайн. Хотя Подонок, сказать по правде, в молодости тоже был весьма смазлив, даже красный нос его не портил.
— Значит, ты дочь Кита Кибби?— спросила Беверли, невольно подпустив в голос насмешки.
— Да,— ровно ответила Кэролайн.
— Ну и как он поживает?
— Уже никак. Умер после Рождества.
Неожиданное известие застало Беверли врасплох, вызвало всплеск непонятных эмоций. Все эти годы она мечтала, как спляшет на могиле Подонка, однако всерьез о его смерти никогда не думала.
В голосе его дочери сквозила искренняя печаль. Беверли Скиннер вдруг поняла, что больше всего ее бесит мысль о возможном перерождении Подонка. Неужели этот ужасный человек мог исправиться, начать новую жизнь? Неужели она столько лет ненавидела фантом, призрак, черное воспоминание?
По мере разговора с Кэролайн Беверли убеждалась, что так оно и есть: перед ней живым доказательством сидела красивая, гордая, хорошо воспитанная девушка.
В конце концов Кэролайн подытожила:
— Можно подумать, миссис Скиннер, что мой отец и тот человек, которого знали вы,— это разные люди. Мой отец никогда не пил. Он вообще был очень мягким, терпеливым… Правда, в его дневнике есть вещи… страшные вещи, в которые невозможно поверить… Он никогда таким не был… со мной.
Кэролайн хотела сказать «с нами», но что-то ее остановило. Может, Брайану как старшему брату довелось увидеть темную сторону отцовской души?
Беверли между тем пыталась переварить услышанное. Ее память подсовывала мелкие детали, намекавшие на существование другого, светлого Кита Кибби.
— Ну да,— признала она задумчиво.— Поначалу нам было хорошо. Мы встретились на концерте «Клэш», в кинотеатре «Одеон». Народ отрывался: прыгали, плясали, кричали. Я его случайно толкнула, облила сидром. Он засмеялся и тоже на меня плеснул… Потом целоваться начали…
Беверли умолкла, заметив, что у Кэролайн потемнело лицо. Ей и самой было неловко: разоткровенничалась, открыла душу. Она вздохнула.
— Ну да… А потом завертелось. Начал меня ревновать, сцены устраивать…
Кэролайн снова поморщилась. Отец, сколько она помнила, никогда не ревновал мать. Это было тихое чувство — любовь сильного, твердого и трезвого мужика к нервной домохозяйке, основанная на общих ценностях, на осознании долга перед семьей. Страсти не было и в помине…
Беверли рассказывала, как они с Китом вместе ходили в бассейн — и Кэролайн с волнением вспоминала: запах хлорки, сильные отцовские руки, поднимающие ее из воды, пронзительный взгляд. Яростный нажим в хриплом голосе: «Ты будешь лучше всех, малышка!» В конце фразы ясно угадывалось фантомное «а не то…», словно других вариантов не допускалось. Испытал ли Брайан отцовское давление в той же мере? А то и в большей?
