Гаетан Суси - Лоскутный мандарин
Подручный поднялся на ноги. Заковылял к матрасу, опираясь на выброшенные разрушителями металлические пруты. Лягушка, застрявшая во рту паренька, яростно барабанила по воздуху задними лапами. Ксавье не разжимал челюсти. Лицо его сияло радостью от свершения справедливого возмездия. Он взял ларец и, если можно так выразиться, плюнул в него лягушкой. Потом захлопнул крышку и запер там охваченную паникой Страпитчакуду на два оборота ключа. Но этого ему показалось мало – он развязал и вынул из петель веревку, поддерживавшую штаны, и туго перевязал ею ларец. Изнутри доносилась отборная, витиеватая лягушачья брань.
Страпитчакуда в истерике билась о стенки, изрыгая угрозы и проклятия. Ксавье воспринимал победу с улыбкой умирающего человека, который наконец-то смирился с мыслью о загробном мире, куда ему скоро предстоит отправиться.
Он поставил ларец на груду инструментов с ощущением внезапно охватившего его мрачного отвращения. Потом подошел к окну, окрашенному голубизной небес. Смотреть в эту лазурную синеву ему было так же больно, как если бы он себе пальцем выкалывал глаз. Но он упрямо продолжал смотреть в небо, потом на солнце, вызывающе, без страха, не обращая внимания на режущую боль в глазах. Потом, опустив взгляд на улицу, он ничего не видел – как слепой. Зрение возвращалось к нему не меньше минуты. И всю эту нескончаемую минуту ему казалось, что он никогда не прозреет. Но постепенно его правый глаз стал различать какие-то смутные силуэты, роившиеся очертания которых становились все более четкими: улицы были запружены толпами. Но левым глазом он так ничего и не видел. Левый его глаз выжгло солнце. «Как у Пегги», – подумал он.
Улицу пересекал огромный плакат, укрепленный на зданиях с двух ее сторон.
ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ, МЭРИ ПИКФОРД, ЛЮБИМИЦА АМЕРИКИ!
Подручный вспомнил разговор двух разрушителей, которому не придал особого значения, о том, что будет проведен парад в честь знаменитой кинозвезды, которая проедет по улицам квартала на шикарном лимузине, приветствуя жителей Нью-Йорка. Значит, это событие должно состояться сегодня? И Мэри Пикфорд проедет здесь, под самым его окном?.. Ксавье слегка улыбнулся – с горечью и гордостью.
Он уже хотел было поставить ларец, но тут заметил сверток, который дал ему Рогатьен Лонг д’Эл. Сначала он не раскрывал его, потому что боялся найти в нем что-то, за что ему придется отвечать. А потом он просто забыл о свертке. Все эти дни сверток так и лежал под протекающей раковиной; он весь промок. Ксавье взял сверток. Бумага, в которую было что-то завернуто, сошла, как кожа вареной рыбы. Стало видно, что в нее были завернуты тысячи долларов. На верхней купюре угадывалась надпись, какое-то слово, смытое капавшей из раковины водой, и Ксавье никак не мог его разобрать, может быть, там было написано «прости». Он попытался вынуть из толстой пачки одну купюру, но она расползлась на части – деньги сгнили. Мортанс вернулся к окну, держа пачку купюр в руках. Подбросил деньги так высоко, насколько хватило сил, надеясь, что ветер их развеет в воздухе зелеными бабочками. Но мокрые банкноты так и остались слепившимся тугим комом. Вся пачка целиком упала вниз, в самую середину прохода, где стоял мусорный контейнер.
Надевая шляпу, он почувствовал что-то странное, как будто поверхность его головы горит огнем. Он провел рукой по волосам и увидел, что почти все волосы остались у него в пальцах, они падали на пол целыми прядями, упругие, как паутина. Ксавье поднес волосы к носу, понюхал их. Потом, сохраняя полное безразличие, снова надел шляпу.
Проходя мимо того, что осталось от его тетради, он остановился, о чем-то ненадолго задумавшись. Раскрыл ее наугад. На том месте, где он что-то записал несколько недель назад. Он прочел лишь часть предложения: «…и когда я стану президентом страны…» – и тут же торопливо перевернул страницу, потому что ему стало очень за себя стыдно. Прочел другую фразу: «Люди незаменимы». Взял карандаш, немного подумал и написал: «Мне бы только хотелось…» – но продолжать не стал, решил, что это все равно ни к чему, и кинул карандаш за окно вслед за пачкой денег. Пошел к двери, зажав под мышкой ларец. Страпитчакуда звала его оттуда самым своим обольстительным голосом: «Ксавье!.. Эй!.. Ксавье!..» Она впервые произнесла его имя. Некоторое время подручный стоял в неподвижности. Потом покачал головой и вышел. В коридоре все еще чувствовался запах горелой плоти.
Глава 9
Горбатый пучеглазый карлик с хлыстом в руке проходил мимо своих игральных автоматов, надув губы и что-то негромко бормоча себе под нос, совершенно бесстыдно выражая свое презрение к клиентам. Из всех его машин самым большим успехом пользовался аппарат под названием «У Марии была маленькая овечка». На нем можно было играть только взрослым мужчинам. Отцы семейств с детскими душами бросали по три монетки в прорезь между ягодицами малютки Марии. Там внутри что-то щелкало, и загорались лампочки. С помощью рукоятки отцы семейств начинали орудовать стальным прутом, с конца которого свисал магнит. Помещенная ниже клетка кишела мышами, к розовым хвостикам которых тоже были прикреплены маленькие магнитики. Мышей в клетке было не меньше шестидесяти. При наличии некоторой сноровки и изрядной доли удачи отцы семейств могли подцепить за хвостик мышку свисавшим с прута магнитом и пронести маленького грызуна над воронкой. Оттуда – это был кульминационный момент игры – мышка попадала либо в углубление, где стояло нечто среднее между мясорубкой и кофемолкой, и это устройство с чавканьем лишало мышку ее никчемной жизни, либо зверек падал в жерло воронки. От воронки шел патрубок, вставленный в тело овцы, ноги которой были крепко связаны.
Два раза из трех отцам семейств не удавалось даже поднять мышку с помощью магнита. А если кто-то справлялся с этой задачей, то лишь в одном из десяти случаев мышка падала в воронку, откуда она в панике, кусаясь и царапаясь, неслась по патрубку во влагалище овцы. Иногда случалось и такое. Тогда овца начинала отчаянно блеять, а голова ее – судорожно дергаться. От толчков привязанной к ее челюсти веревки наверху появлялся полный всяких лакомств поднос, с которого они по специальному желобу летели вниз, в руки радостных детей – тем оставалось только наслаждаться угощением.
Ксавье брел дальше своей дорогой. Он шел по запруженной народом улице, в воздухе ощущались нетерпение и несбыточные надежды. Торговцы безделушками повсюду расставили лотки. Где хватало места, кружились почти пустые карусели. Повсюду демонстрировали свою силу силачи, жонглировали жонглеры, клоуны смешили публику, прорицатели предсказывали будущее, торговцы конфетти торговали своим мусором, а продавцы хот-догов – пирожками с сосисками. Смертные собирались вместе целыми семьями, друзья приветствовали друг друга, образовалась такая толпа, что в какой-то момент Ксавье даже пришлось остановиться. Он не обращал внимания на укоризненные или озадаченные взгляды, которыми его провожали люди. Между их лицами мельтешил свет, подрагивая на телах, как лихорадочно дрожащие руки. Ксавье шел сквозь толпу, страдая даже от легких прикосновений, почти незаметных столкновений, от толчеи и тесноты. У него было такое ощущение, будто все тело его, как тряпку, раздирают на части чьи-то когти. То был лишь краткий миг, но он заполнял собой вселенную до краев. Но потом все стало не таким, как было прежде.
В окнах домов виднелись лица, тела, наваливавшиеся одно на другое, сбивавшиеся в кучу, как сельди в бочке, а по улицам сновала меж ногами взрослых неряшливая ребятня, нечесаная, в грязных обносках, только и думавшая о том, чтоб оказаться в первом ряду, когда начнется парад. Ксавье остановился, чтобы лучше рассмотреть этих подростков. Они приветствовали друг друга какими-то солдатскими жестами, обменивались понятными только им знаками, у всех во рту были леденцы на палочках, которые выглядывали наружу, на головах – кепки с приколотыми значками; все это они стянули с лотков торговцев всякой всячиной. Да, всех здесь собравшихся, даже собаку, зарядившуюся энергией толпы, которая чихала и фыркала, потрясенно обнюхивая руки и брюки, даже нищих, в замешательстве бредущих против движения толпы, всех, вплоть до сбившихся в кучки бездомных, обуревало нестерпимое желание самолично лицезреть во плоти и крови любимицу всей Америки.
Множество полицейских взялись за руки, чтобы образовать цепь. Они расчистили проезжую часть улицы, оттеснив толпу на тротуары. Их нарукавные повязки украшали розовые сердца, в центре которых красовались портреты Мэри Пикфорд. Толпа была настолько плотной, что яблоку негде было упасть. Пахло потом, сосисками, жареной кукурузой и перегретым асфальтом. Время от времени Ксавье останавливался, зажимал ларец ногами и затыкал уши, чтобы дать им отдохнуть от шума: криков торговцев; надоедливых призывов к сохранению международной безопасности, доносившихся из мегафонов сторонников мира; рекламных лозунгов, доводивших толпу до исступления, которые безжалостно обрушивались на людей из репродукторов:
