Юрий Рытхеу - Время таяния снегов
Ринтын и Кайон последними вышли из вагона. Они прошли под гулкими сводами, на которых огненными буквами было написано: «Ленинград», и вышли на улицу. Теперь им надо было разыскать автобус, на котором им нужно было ехать к Василию Львовичу. Из нескольких улиц вливались на площадь потоки машин. Почти у всех горели фары, и они казались юркими живыми существами, подкарауливающими зазевавшегося пешехода. В воздухе тысячами капель висел дождь, и от этого все кругом казалось пронизанным необыкновенным воздушным светом.
Мимо друзей катились сотни машин. Основной их поток двигался по прямой как стрела улице. Мокрый асфальт блестел, и в нем тоже горели огни.
— Видишь, Кайон, это настоящий Ленинград! — Ринтын тряхнул своего друга.
— Проснулся, — проворчал Кайон.
— А вот — Невский проспект. Если ехать все время по этой улице, можно попасть на Неву, на берегу которой стоит университет. Скорее туда, Кайон!
— Что ты, Ринтын, куда ехать, теперь ночь? Да и дождь идет. Давай лучше поедем к Василию Львовичу, а завтра на реку. — Кайон говорил мягко и вкрадчиво, как с малым упрямым ребенком.
— Нет, — отрезал Ринтын, — я очень долго ждал. Если хочешь, я поеду один.
Они разыскали милиционера и спросили, как проехать к университету. Сели на четвертый номер трамвая, окна которого были загорожены широкими спинами. Кондуктор громко объявляла остановки: Литейный, Садовая, Казанский собор, Главный штаб, Академия наук, Университет!
КНИГА ТРЕТЬЯ
1
За толстым стеклом университетской двери стоял человек в красивой форме. На рукаве золотой лентой вился знак, как у полярного капитана.
Ринтын робко постучал.
Человек в красивой форме широко распахнул дверь и сиплым голосом спросил:
— Вы кто? Абитуриенты?
— Нет, мы чукчи, — объяснил Кайон.
Человек в красивой форме медленно закрыл дверь и остался по ту сторону толстого стекла.
Ребята понуро отошли.
Над Ленинградом спускалась ночь. Бежали звонкие трамваи, подмигивая разноцветными огоньками. От реки тянуло ночной сыростью и какими-то незнакомыми запахами.
Кайон и Ринтын шагали вдоль набережной. Справа темнели громады домов. Кое-где в окнах горел электрический свет — уютный, теплый. Навстречу попадались прохожие. Они шли мимо Ринтына и Кайона, прижимаясь к гранитному парапету.
Черная речная вода билась о каменные берега, отраженные в ней огни переливались и мерцали. Иногда проплывал маленький буксирный пароход и тонко посвистывал, приближаясь к мосту.
— Что будем делать? — спросил Кайон. — Есть хочется.
— Надо найти магазин и купить чего-нибудь, — ответил Ринтын. — Перейдем трамвайную линию. Там должны быть магазины.
Ребята долго ждали, пока между двумя мостами не будет трамвая. Они быстро перебежали линию.
— Ты смотри! — толкнул Ринтын друга. — Кто жил здесь!
На фасаде тесно лепились мемориальные доски: Павлов, Стеклов, Якоби, Карпинский, Ферсман, Чебышев, Остроградский.
— Вот это да! — проговорил Ринтын. — Столько знаменитостей!
Они медленно обошли фасад, читая каждую доску. Шепча про себя великие имена, они испытывали восхищение перед этими людьми, украсившими человечество своим талантом, своим умом. Ведь рядом университет. Так ли они начинали, как завтра начнут Ринтын и Кайон?.. Тоже приехали издалека… Голова кружится. Будто взобрался на высоту и смотришь оттуда на пенные следы волн, угоняемых ветром вдаль от берега.
Ребята нашли булочную и купили два батона. Они шли по улице и жевали булку, отламывая куски. Чемоданы оттягивали руки, усталость сокращала шаги, хотелось куда-нибудь приткнуться, сесть, лечь…
— А где будем спать? — спросил Кайон.
— Надо устроиться на берегу, — решил Ринтын. — Это приметное место. С утра пойдем прямо в университет.
Они снова пересекли трамвайную линию и остановились. Прямо на них смотрел каменный сфинкс. Ринтын повернулся и увидел второго. У этого был отбит подбородок, и он выглядел добродушнее.
Взгляды обоях каменных чудовищ были устремлены вдаль, поверх многоэтажных дворцов, золотых шпилей и куполов, поверх мостов и бегущих по ним трамваев. Сфинксы смотрели в свое прошлое, в покинутую родную пустыню.
— "Сфинкс из древних Фив в Египте перевезен в град Святого Петра в 1832 году", — громко прочитал надпись Кайон и сказал: — Земляк.
— Какой же он земляк? — удивился Ринтын. — Читай: "из древних Фив в Египте…"
— В том смысле земляк, что тоже издалека, — пояснил Кайон. — Хоть бы улыбнулся нам… А что-то у них в лицах есть… Да, Ринтын? Вроде улыбки?
Кайон смотрел на каменные чудовища, громко говорил, но чувствовалось, что он немножко растерян, ему еще не верится, что наконец-то кончилась долгая дорога, завтра им не нужно никуда ехать. Он сдвинул шапку на затылок, открыв выпуклый, выдающийся вперед, как у олененка, лоб; узкие, широко расставленные глаза блестели от возбуждения и любопытства.
Под сфинксами у самой воды стояла полукруглая каменная скамья.
— Здесь и устроимся, — сказал Ринтын. — Можно даже лечь.
Ребята спустились к воде, поставили чемоданы на каменную скамью, уселись и блаженно вытянули ноги.
— Устал, — вздохнул Кайон.
— Я тоже, — признался Ринтын. — Знаешь, а ведь прошли-то мы совсем немного. Больше ехали.
— Это потому что ходили по камню, — догадался Кайон. — Ведь тундра мягкая, а тут земля закрыта асфальтом и придавлена камнем.
У ног плескалась вода. На другом берегу реки тускло блестел огромный купол собора Исаакия. Ринтын узнал собор, который раньше видел на фотографиях.
— В этом соборе висит маятник Фуко. Он показывает вращение Земли, сообщил он Кайону.
— Знаю, — ответил Кайон, занося ноги на каменную скамью.
— Ты бы разулся…
— Да? — удивился Кайон, но опустил ногу и принялся развязывать шнурки.
Ринтыну не спалось, хотя было поздно. Прохожие больше не появлялись, огней становилось все меньше и меньше. Воздух был теплый, густой.
Только сейчас, когда Кайон заснул, Ринтын осознал, что он в Ленинграде, в городе, о котором мечтал много лет, видел во снах, грезил наяву, читал в книгах… Вот он, лежит вокруг: за рекой, за спиной, справа и слева — огромный, живой, еще непонятный… Сегодняшний день еще принадлежал тому Ринтыну, который мечтал о Ленинграде, а завтра начнется новая жизнь, и сам Ринтын станет другим, оставившим за чертой дня и ночи детство и отрочество.
Сгущалась темнота. Над рекой поднимался ночной туман. Ринтын привалился спиной к холодному камню и закрыл глаза. Он часто просыпался и каждый раз видел один и тот же сон: он спит на берегу моря, а в ногах шумит океанский прибой. Сон возвращал его на родину, на холодное ветровое побережье и, просыпаясь, он ожидал увидеть синие горы, дальние мысы, льдины, освещенные низким полуночным солнцем, услышать птичий гомон над горным ручьем… Но река плескалась тихо, сфинксы безмолвствовали, а океанский гул шел отовсюду, от всего города.
Сквозь туман пробился рассвет. Вместе с ним откуда-то справа донеслись пароходные гудки. Ринтыну невольно пришли на память дни, когда он работал грузчиком в бухте Гуврэль. Как много осталось позади! Если вспомнить день за днем, получится, что прожито не так уж мало… Ринтын усмехнулся про себя и посмотрел на проступивший сквозь туман мост. Что такое! Мост переломился пополам! Ринтын глянул налево. И этот мост задрал к небу две свои половинки.
Ринтын растолкал Кайона.
— Что случилось? — Кайон недовольно протер глаза.
— Гляди, мосты сломались!
— О! — воскликнул Кайон. — Будто распилили за ночь! Постой! Я где-то читал об этом. Это называется: разводить мосты… В книге о революции читал: когда «Аврора» входила в Неву, разводили мосты. Точно!
Теперь и Ринтын вспомнил об этом. По Неве шли корабли. Большие и малые. Вон проплыл буксир с плотами. На плотах стояли избы и сушилось белье. Из домика вышла женщина. Она была босиком, волосы спутались — видно, со сна. Она посмотрела на двух парней, стоящих с разинутыми ртами у самой воды, и улыбнулась.
Ринтыну захотелось махнуть рукой, но почему-то он постеснялся. Он лишь улыбнулся в ответ.
— Вот бы сесть на такой плот и поплыть, — мечтательно произнес Кайон. Всю Россию посмотрели бы.
Ринтын только вздохнул.
Утренние берега Невы были освещены далеким солнцем, встающим за каменными горами домов. Утренние берега… Они только поначалу кажутся чужими, но ведь именно с них начинались дальние дороги. Сколько было их у Ринтына и Кайона! Сначала вельбот причалил к галечной гряде, отполированной ледяными волнами студеного моря. Потом была низкая коса у Анадырского лимана, утренние зеленые берега России у Владивостока, красный каменный пояс Кремля над Москвой-рекой, и вот эти берега давней и далекой мечты — утренние берега Невы…
