Яна Тимкова - Повесть о каменном хлебе
— Тиаль, разливай! — скомандовала Лави, и сидевший напротив парень с необыкновенно длинными — почти до талии — прямыми волосами аккуратно ссадил уютно устроившуюся на нем светленькую девушку, поднялся, сверкнул лукавой усмешкой:
— Кому что?
— Пушистая, тебе, наверное, газировку? У тебя родители как?
Аэниэ замялась — ее разрывало между желанием выпить вина, как взрослая, и страхом перед возможной выволочкой дома. Ей совсем недавно стали позволять глотнуть чуть-чуть шампанского на Новый Год…
— Я не знаю…
— Давай так: тебе плеснут чуток, на два пальца, а потом будешь пить чай, только чай, и ничего кроме чая. Устроит?
— Спасибо!
— Ну и отлично! — засмеялась Лави и на мгновение прижала к себе девочку, — Ау, Тиали, птичка певчая! Нам са-амую чуточку!
"Самая чуточка" оказалась, по мнению Айлэмэ, слишком уж чуточкой — всего на два пальца, как и было сказано, и девочка сначала было хотела надуться, но тут начали разрезать рулет с вареньем, и ей пришлось искать блюдечко, подставлять его под раздачу, осторожно пристраивать на угол стола — и обида была быстро забыта.
Народ смеялся, перекрикивался — иногда в беседу включались все сидящие за столом, а иногда она распадалась на несколько отдельных разговоров — по три, по два, по четыре существа, а через некоторое время снова сливалась в одно. Айлэмэ сначала пыталась сидеть на самом краешке, чтобы оставить побольше места для Лави, но вскоре ей стало очень неудобно, она заерзала, и Лави, не слушая протестов, усадила ее как следует и еще обхватила за талию:
— Не падать! И ешь свою вкусность, а то буду тебя с руки кормить… Интересно, пушистые с руки едят?
Покрасневшая Айлэмэ тут же впилась зубами в приторно-сладкий рулет.
Прислушиваясь, девочка стала понемногу различать новые лица и запоминать новые имена.
Лукавая усмешка — не разжимая губ, взгляд искоса, словно оценивающий, движения плавны и сдержаны — это Тиаль, "птичка певчая", как насмешливо зовет его Лави.
— …Да, были доспехи и бамбуковые, и из черного дерева, а он мне впаривал — "не бывает, не бывает"!
Айлэмэ тихонько спрашивает у Лави:
— А это тот самый Тиаль?
— А что, еще какой-то есть? — поднимает брови эльфка, и девочка смущается:
— Ну, вдруг, я же не знаю…
Эльфка смеется и обнимает ее за плечи:
— Да тот он, тот… А что?
— И он с тобой?!
Лави секунду колеблется, потом отвечает:
— Не совсем так… Но он у нас часто пасется, и на турнирах от нас выходит… В конце концов, тай-цзи-цюань, прямой меч цзянь и все такое… На дороге не валяется… — и громко, — Да, Тиали, птичка певчая?
Тиаль усмехается и, опустив ресницы, подносит к губам вино.
У него на коленях светленькая девочка с аккуратной челочкой, косы едва не подметают пол — Йолли.
— Ну конечно, как моей книжке ноги приделывать, так пожалуйста, а как возвращать, так фигушки?
Коиннеах — опустив голову, пощипывает струны гитары, волосы — вперемешку бело-желтые и темные пряди — закрывают лицо. Внезапно вскидывается:
— Она так строит, какое у меня настроение!
Круглолицая полненькая Каэрлен (руки увешаны фенечками — Айлэмэ сбилась где-то на первом десятке) обнимает ее за плечи:
— Не кипятись, зверище. Дай сюда…
— Слушай, лук бы мне нужен…
— Полукружье или ассиметричный?
— …И тут передо мной в маршрутку на последнее место ка-ак влезет! Ах ты, блин, это же последняя! Час ночи!
— …А кто правила дорабатывать будет? Пан Сапковский?
— …С длинным бамбуком сейчас напряженка…
— …И я его — за шкирку и нафиг!
— …да нет, сначала — "шаг к семи звездам", а потом уже…
— А все едино не строит!
Русоволосый Ясень — совсем еще мальчик — долил себе вина, предложил Лави, но она отказалась, взмахнув рукой:
— Нет, Ясюшка, спасибо. Может, за чаем сходишь?
Мальчик забавно сморщил курносый нос:
— Ага, и сразу я… В прошлый раз я, и в позатот раз… Может, Зарашада сгонять?
Зарашад — черноволосая коротко стриженная девочка с раскосыми глазами, сидевшая напротив него, вскинулась, оторвавшись от трепа с Чиараном:
— Разбежался!
Ясень зачем-то полез в карман, выудил оттуда помятую бумажку, оглянулся:
— Ручка на ком-нибудь есть?
— А зачем тебе? — поинтересовалась Лави.
— А вот…
— На столе поищи.
Как ни странно, ручка отыскалась довольно быстро — под пакетом с хлебом, и Ясень что-то написал, прикрываясь ладошкой. Сложил бумагу пополам и протянул Зарашаду:
— Держи!
— Это что? — подозрительно спросила та.
— Возьми — узнаешь.
— Фи тебе… — все же взяла, развернула, — Блин! Зараза!!!
Мордашка Ясеня прямо-таки засветилась от удовольствия:
— А вот! А зараза у нас ты!
— Ну, блин… Голову откручу!
— Эээ, прям сразу голову? — подняла брови Лави, — А чем же он думать будет?
— А зачем ему для этого голова? — удивилась в ответ Зарашад, — И вообще дай сюда ручку! — дописала что-то, хотела было сунуть бумажку Чиарану, но посмотрела на нее повнимательней и повернулась к Йолли, — Вот, сюрприз!
— Чего? Уй!!
Бумажка пошла кочевать из рук в руки, и каждый, к кому она попадала, читал ее, фыркал, шипел и стремился тут же от нее избавиться. Неизвестно, сколько бы это продолжалось, но тут строгий голос Лави перекрыл шум:
— Так, Ясень. За чаем. Нэр, помоги ему.
Оба названных тут же умолкли, поднялись и пошли на выход, причем Ясень не отказал себе в удовольствии дернуть Зарашад за волосы — правда, при этом он чуть не своротил со стола вино, за что и удостоился чувствительного тычка в бок от Лави.
Эльфка фыркнула, провожая их взглядом:
— Ну чистый детсад, вторая четверть… Коин, передай мне эту закаляку.
— Какую закаляку? — не поняла та.
— Да бумажку их эту дурацкую!
— А-а-а…
Получив уже основательно потрепанную бумажку, Лави развернула ее и засмеялась:
— Нет, пушистая, ну ты посмотри!
Айлэмэ посмотрела. Корявым почерком было выведено следующее: "У кого это в руках, тот и идет за чаем", а ниже, другой рукой: "И побыстрее, и без споров!"
— У, собаксы… Эй, пушистая, кто про еду забыл? — и у самого носа девочки оказался бутерброд с сыром, — Мррррр?
Айлэмэ откусила кусочек, и Лави тихонько засмеялась возле самого ее уха:
— Надо же, с руки ест — совсем ручная стала…
— Лави… Мне домой пора. — как ни хотелось остаться, но нужно было ехать. Подлые часы, казалось, нарочно шли чересчур быстро — вроде бы только что было пять часов дня, а тут уже девять, начало десятого. Да еще дорога сколько займет… Аэниэ невольно поежилась, представляя, как ее встретит мать — и "можно-же-было-позвонить" (ага, позвонить — чтобы получить втык на два часа раньше), и "никуда-ты больше-не-поедешь" (ага, счас…), и "что-за-друзья-у-тебя-ненормальные" (вот именно, ненормальные! И хорошо!)… Ох…
— Пора? Хорошо, пушистая. Я тебя провожу.
— Ой, не надо, я…
— И никаких тебе «ой», — улыбнулась Лави. — Поздно уже, пушистая. Мало ли. Может, я беспокоюсь за тебя!
— А…
— А вот! Я же не хочу, чтобы твои родичи перестали тебя сюда пускать. Доставим тебя в целости и сохранности… — эльфка помогла встать Айлэмэ, поднялась сама, — Народ, я скоро буду.
Почти никто не обратил внимания на их уход, только Зарашад проводила девочку странным горящим взглядом, так что та внутренне сжалась. "Что я такого сделала?" Но ответить на этот вопрос могла только Лави — кажется, Лави могла ответить вообще на любой вопрос — но Айлэмэ не собиралась спрашивать. Сама идея приставать к эльфке с такими вопросами казалась дикой и неправильной — ну, в конце концов, мало ли как кто смотрел, не Лави же это была, в самом деле…
В коридоре Айлэмэ ринулась к ботинкам — успеть надеть их и самостоятельно завязать, вдруг Лави опять начнет… С ботинками все обошлось, зато куртку эльфка подала девочке так, словно это были королевские меха. Сама Лави надела высокие, до колен, замшевые сапожки, набросила тяжелый темно-серый плащ, убрала роскошные пушистые волосы под капюшон. Отперев тугой замок, она, изящно изогнувшись, пропустила девочку вперед на темную — хоть глаза выколи! — лестницу, но тут же, как следует хлопнув дверью, догнала и подала руку:
— Пушистая, держись за меня. Тут темно.
Так они и дошли до остановки. По дороге Лави негромко рассказывала девочке разные истории о себе, о своих друзьях и, конечно, о том, что они все смогли Увидеть и Вспомнить. Накрапывал мелкий дождик, асфальт мокро блестел в свете редких фонарей, капли не задерживались на ткани плаща Лави и скатывались, оставляя еле заметные следы, капли блестели в волосах, капли иногда попадали на лицо эльфки, и она стирала их легким движением руки. Айлэмэ вслушивалась, впитывала каждое слово, даже рот приоткрыла от напряжения, но иногда девочка ловила себя на том, что не слышит ничего — просто слушает звучание голоса, просто любуется изумительно красивым лицом…
