Заза Бурчуладзе - Adibas

На тарелке Анеке уже гора хинкальных попок. А она, как в трансе, снова тянется за очередным хинкали, шумно всасывает сок, отхватывает по кусочку тесто и начинку, жует. И снова, как робот, повторяет те же действия с новым хинкали. Слишком поздно соображаю, что начисто околдован и парализован. Ее механические движения точны, как математические формулы. Заблуждается тот, кто считает хинкали всего лишь блюдом. Хинкали – скорее явление, чем кушанье. Грузинский ген. Грузинский дух. Грузинский психоз. Грузинская народная сказка. Это надо почувствовать, постичь умом невозможно. Похоже, понимает это и Анеке. Хочет вкусить, испытать, приобщиться. К тому же, хинкали, как вирус – всюду проникает… Ясно и то, что в неизбежном противостоянии между «Макдоналдсом» и хинкали победит дружба. В результате получим очередного кадавра, некий гастрономический мутант по имени макхинкали. Снова вспоминаю говно с позавчерашней акции и смотрю на Анеке. Она высасывает сок из хинкали, довольно улыбается мне своей евроулыбкой. К переднему зубу прилип кусочек петрушки.

– Хинкали улет полный? – спрашиваю.

07. Том второй / Невероятный Халк

За стеклом ларька около газет лежат мягкие карманные детективы, свернутые постеры футболистов, маленькие ламинированные иконки, стикеры Ханы Монтаны и цветные карандаши с пышным розовым помпоном на крышке. Среди детективов выхватываю знакомую обложку.

Иногда в газетных киосках Тбилиси можно наткнуться на такое, что Гурджиев с Кастанедой покажутся сладкими карамельками. Они и есть карамельки. Шарлатан из Фонтенбло и лжемаг из Калифорнии (ни первый не был французом, ни второй – американцем, оба они родом из бедных южных стран). Совсем не обязательно, что встретишь «Диссеминацию» Деррида или «Ризому» Делёза и Гваттари. Вполне хватит и «Мифогенной любви каст» Пепперштейна.

Вытаскиваю наушник, наклоняюсь к окошку. В углу ларька на газетах стоит транзистор, из которого слышен взволнованный голос журналиста: «…российская авиация уже второй раз за сегодняшний день бомбит территорию, прилегающую к Вазианскому аэропорту. По неуточненным данным, в результате авианалета погибло восемь и было ранено около двадцати человек…»

– Минуточку… – говорю продавщице.

Она отвлекается от чтения «Сарке», отключает радио.

– Вот ту книгу… – неуклюже тычу пальцем, – пожалуйста, покажите.

– Какую?

Женщина смотрит на книги поверх очков.

– Которая посередине. С орнаментами.

– Акунина? – протягивает руку к книгам.

– Нет-нет. Чуть подальше.

– Эту? – кладет палец на Оксану Робски.

– Уже ближе, – говорю. – Под ней.

– Эту?

– Правильно.

Беру книгу. Не совсем то, что я думал. Точнее, все идентично – формат, переплет и название книги. Только том второй. Тот же отвратительный дизайн, туалетная бумага и даже слабый запах типографской краски. В свое время считал первый том некой асидо-кислотной Библией. Не думал, что есть и второй. Скорее всего, полный отстой.

Вспоминаю первый том. Сомнамбулическое путешествие сумасшедшего парторга в собственный галлюциноз. То есть – почти галлюциноз, смешаный со словесным поносом и трансмутацией. А в этом мутанте-визионе с множеством параллельных течений отражаются волны в волнах, миллионы гравитационно-левитационных и голограммно-амбивалентных образов, которые, к тому же, исполняют функции визуальных наркотиков, фонетических седативов и сексуальных стимуляторов. И весь этот психоделический аттракцион отражается кривыми зеркалами, добавив к ним стробоскопический эффект.

Хорошо помню, что первый том был не для нежной психики. Каждая глава, как хорошая травка, надолго приклеивала блаженную улыбку к лицу. Сдается мне, на подобных книгах, как на неких улыбкоопасных приборах, на задней обложке, где-то рядом со штрихкодом, должен стоять какой-нибудь условный знак. Чтобы кто-то случайно не превратился в человека, который смеется с несмываемой улыбкой на лице. Указано же на некоторых DVD ограничение по возрасту. Сойдет и такой знак:

– Сколько стоит? – спрашиваю у продавца.

– Цена должна быть сзади.

Переворачиваю книгу.

– Не написано.

– Покажите. – Протягивает руку, тоже смотрит на заднюю обложку. Затем достает тетрадку со странной таблицей.

– Пе… – Ведет указательным пальцем по таблице сверху вниз. – Пе… вот, Пепперштейн. Девять лари.

Достаю двадцатиларовую купюру из бумажника и среди журналов замечаю свежий номер «Гламура». С обложки, как плотоядный ягненок, улыбается Мила Йовович. Платье с золотыми стразами, легкий макияж и прическа 70-х с гофрированной короткой челкой а-ля Джейн Фонда. Визажист с фотографом явно перемудрили: высокие скулы, мясистые бордовые губы, грубоватый подбородок. Взгляд похотливого киборга, брови вскинуты вверх, ноздри раздуты. Все признаки приближающегося оргазма. В серо-зеленых глазах отражается вспышка.

– «Гламур» тоже, – говорю продавщице.

Она теряется:

– Пепперштейн или «Гламур»?

– Оба.

Дает книгу и журнал.

– Ваша сдача, – протягивает мне две желтые монетки. – Ничего, что мелочью?

– Ничего.

– Пакет не хотите?

– Нет. Спасибо.

Продавщица снова включает радио. Иду через дорогу к фирменному магазину «Киндзмараули». Возбужденный голос диктора недолго сопровождает меня: «…по сообщениям агентства «Рейтер», взят проспект Царя Парнаваза. Российские танки также стоят во втором микрорайоне. Распространяется информация о похищении двух турецких журналистов…»

Вот уже много лет лицо Милицы Наташи Йовович будто ходит за мной по пятам. Я тут ни при чем, оно само меня находит. То с билборда она смотрит, то из журнала, то с телеэкрана. Уже давно невольно слежу за ее жизнью и творчеством. Видел почти все ее роли, фото папарацци, официальный и неофициальный сайт, скандальные и гламурные фотосессии. Точно знаю, что актриса она никудышная. Мила не годится ни в артистки, ни в дизайнеры, ни в певицы. А вот фотомодель – хоть куда! Сложно сказать, где она очаровательнее: на постере «Ультрафиолета», в рекламе Донны Каран или на мониторе компьютера… Больше всего мне она нравится на обложке итальянского журнала Lei. С фотографии лукаво блестит большими голубыми глазами одиннадцатилетняя Милица. С огромным удовольствием вдул бы ей в рот. Люблю маленьких девочек, которые, как свежий сыр, сочатся молоком.

Приближаюсь к Вакийской церкви. Словно стайка ласточек, над головой пролетают несколько авиаистребителей. Проспект Чавчавадзе ловит их быстрые тени, а ветер лишь секунду успевает подержаться за их борт. Жаркий воздух бьет мне в лицо. Как будто над улицей пронесся гигантский вентилятор. Воздух трясет взметнувшаяся с земли пыль.

На другой стороне улицы на балкон дома выбегает мальчик 8-10 лет. На его футболке Невероятный Халк. Мальчик ставит локти на перила и направляет бинокль на авиаистребители. На линзах бинокля играет солнце. На балконе появляется женщина в белом махровом халате. Наверное, мама мальчика. На голове белое полотенце. Как чалма. Она манерно держит сигарету и беседует по телефону. Мальчик что-то говорит ей. Женщина рукой с сигаретой загораживает солнце, смотрит в сторону авиа истребителей. Под халатом, скорее всего, ничего нет. Люблю натуральный запах свежевымытой вагины. Когда к отдаленному аромату мыла незаметно примешивается горько-сладкий дух – как летний закат, набухающий алым у горизонта. Из церковного двора выходит маленькая, кругленькая, как бочонок, женщина, ноги иксом. Крестится на ходу и быстро направляется к «Тойота-RAV4» кизилового цвета. Подходя, отключает с пульта сигнализацию. Машина пищит, фары на секунду загораются и гаснут. Машина освящена: на ветровом стекле мегапопулярнейший в Тбилиси стикер: очерченный кругом десятисантиметровый крест бронзового цвета. На женщине кремовые шлепки, белые холщевые брюки и лимонная кофта в обтяжку. Груди не видно, должно быть, затерялась в складках живота. Пастельного цвета шелковый платок на плечах служит для отвода глаз. Только поравнявшись с ней, я замечаю, что ее машина того же цвета, что и педикюр.

Во дворе церкви яблоку негде упасть. Кое-где мелькают чохи и воинская форма. Непонятно, религиозный праздник или гражданская панихида по погибшим на войне. Несколько солдат курят у ворот. Свернутые береты продеты в погоны. Вдоль забора на скамейке, как птички на проводе, сидят одетые во все черное бабульки с освященными свечами в руках. Похожи на зомби: морщинистые лица и горящие глаза.

С парковки отъезжает тойота кизилового цвета. За ней останавливается черный хаммер третьего поколения, с тонированными стеклами и спецномером Alik . Тщетно пытается занять освободившееся место – не влезает. Вдруг хаммер заскакивает на бордюр. Исторгшийся из капота жар и запах моторного масла бьют мне в нос. Глубоко уважаю всех Аликов, но не понимаю, какой должен быть у человека комплекс неполноцености, чтобы ездить на хаммере? Может, это армянские штучки? Точнее грузино-армянские, то есть двойная фальшь – имитация имитации, адибас адибаса, некий Giorgio Armeni. Ищу глазами Алика, но стекла – сверхтонированные, и ничего в салоне не разглядишь. Внезапно оживают бабульки и бегут к хаммеру, суют Алику свечки прямо в окно. Даже не ожидал от них такой прыти – сплоченная, организованная команда. Прямо клан Сопрано в сериале «Клан Сопрано». Синхронность, быстроту и четкость их движений можно сравнить лишь с компьютерной графикой крупнобюджетного блокбастера. Хотя повторяют, как попугай: