Игорь Мельник - Ветхий завет
«Сынок, не трать на женщин свои силы».
Мама, она знает, что говорит.
Конец Книги притч Соломона.
Екклесиаст.
Достоинства этой книги общеизвестны. Но мы и здесь можем найти что-то интересное.
Кстати, подразумевается, что Екклесиаст и Соломон — одно лицо. «Сын Давидов».
«Что пользы человеку от трудов его?
Во многой мудрости много печали.
Кто умножает познания, умножает скорбь».
Неплохое начало.
«Веселье — суета. Смех — глупость.
У глупца и мудреца — одна судьба.
Жизнь — ненавистная штука».
«В судах беззаконие. Нет в государстве правды».
Не забывайте — это говорит царь!
«Нет справедливости в жизни. Мертвецы счастливее живых.
Но больше всех повезло тем, кто вообще не рождался».
«Не спеши молиться. Бог на небе, а ты на земле».
Ух, ты! Очень религиозно.
«Если станешь свидетелем несправедливости и угнетения бедняка — не удивляйся этому, сохраняй спокойствие».
Очень по-царски.
«Лучше ходить на похороны, чем на свадьбу. Лучше плакать, чем смеяться.
Не показывай своей мудрости — дольше проживёшь.
Держишься за одно, но и от второго не отказывайся».
Хорошие такие советы. «Как сделать жизнь удобной». Предтеча Карнеги.
А вот ещё перл.
«Женщина хуже смерти. Она — сеть, её сердце — капкан, а руки — кандалы. Праведник убежит от нее, а грешника она не упустит».
Вот так.
«Из тысячи мужчин один стоит чего-то. Среди женщин вообще нет достойных».
Ай да Соломон!
«Живые знают, что умрут, а мертвые уже ничего не знают. В могиле не будет тебе ни труда, ни радости, ни размышления».
Это — очень важный момент. Ещё раз — после смерти ничего не будет. Это значит, что иудеи не верили в загробную жизнь. От Торы и до Соломона — нет ни слова о загробной жизни и дне Страшного Суда.
Итак, никакой загробной жизни, никакого Страшного Суда. И никакой справедливости на земле.
Этот Соломон — не такой дурак, каким кажется.
«У мудреца сердце с правой стороны. А у глупца — с левой».
Не повезло нам с вами. Большинству людей не повезло. С сердцем. И с мудростью.
«О царе даже мыслей плохих не допускай. О богаче даже в спальне плохо не говори. А то птичка ему донесет твои слова — что будешь делать?»
Видимо, спецслужбы у Соломона работали на совесть.
«Утром сей семя твое, и вечером не давай руке отдыха».
И вообще.
Запомним для себя — никакой загробной жизни. Никакого страшного суда. Никакой справедливости на земле. Но, не это главное.
Главное — они ушли из Египта, где все верили в загробную жизнь. Они пришли в Палестину, где все верили в загробную жизнь.
Они попали в плен, где верили в загробную жизнь.
В конце концов, все первобытные народы верят в загробную жизнь. Они хоронят своих мертвецов и кладут в могилу еду, оружие и свежезарезанных наложниц.
У всех это есть. А у древних иудеев этого нет.
Правда ли это? Нет, неправда. Есть объективные закономерности развития, которые не обойдёшь.
Ежу понятно — это поздняя вставка. На самом деле они верили в загробную жизнь. Так же, как и все остальные.
А может быть иначе? Ведь, избранный же народ.
Нет, дамы и господа. Избранность заключалась в другом. «Я дам вам власть над народами». Здесь, на земле.
Понимаете? Никаких других миров. Яхве тоже не верит в загробную жизнь. Он прилган позже.
Но это — для историков, а не для нас. Мы — люди простые.
Конец Книги Екклесиаста.
Песня Песней Соломона.
Итак. Хоть женщина хуже атомной войны, но вот строки, которые приписывают Соломону, этому женоненавистнику. И женолюбу.
— Целуй меня, дружочек. Это слаще вина. Он так пахнет…
Вот, почему все женщины так тебя любят! Хоть я и смуглянка, но красивая!
Меня заставили стеречь виноградник, но я своего «виноградничка» не уберегла. Не доглядела! Вот.
Скажи мне, что ты делаешь сегодня в обед? И где тебя найти?
— Ну, если ты этого не знаешь, красавица, то приходи просто к моей юрте — не пожалеешь. Ты моя лошадка, кобылица, и я тебя заезжу — тебе понравится. Твоя шейка…
— Да, но ожерелья из желудей… Мы их поменяем. На что-то золотое и серебряное.
— Ночью я искала тебя на своей постели, но не нашла. Странно. Пошла в город, стала спрашивать у ночных патрулей: где он? Где мой парень? Они пожимали плечами. Парни их не интересуют.
Ушла я от них. И тут же нашла своего любимого. И привела домой. И в постель уложила. Теперь всё будет тип-топ.
— Девочки, не мешайте моей любимой спать. Не надо бить в бубенцы и плясать вокруг нашей кроватки. Пусть моя новая девушка отдохнёт.
— Ай да любовник у меня! И постель у него — чудо. Как нам тут хорошо вдвоём! Правда, вокруг царской постели столпились его бойцы — целых шестьдесят рыл. И у каждого по мечу. И все глазеют на нас. Им интересно, чего мы тут делаем. Но для влюблённых даже сто зрителей — не помеха.
— Как ты прекрасна, любимая! Твои кудри. Твои глаза. Твои зубы. Твои губы. А твои соски… Это нечто. А как ты умеешь ласкать! Такого я ещё не видал, а повидал я немало. Эх, попасусь я на твоих лугах.
— Попасись, милый.
— Да, уж я не оплошаю. Ты только дверь мне открой, крошка.
— Как же я тебе дверь открою, касатик? Я уже спать легла. И даже ноги помыла. Что мне теперь, опять их пачкать? И вообще, я голая, между прочим. Без ничего.
О, гляди-ка, какой настойчивый паренёк! Сумел руку свою сквозь замочную скважину просунуть. Это не каждому по плечу. Просунул, да так, что у меня внутри все закипело.
Нет, такому настырному надо отпереть. Он так старался…
Эй, ты куда? Смотри-ка, ушёл. Обиделся, наверное.
Да. Пошла я его искать. По городу. Нарвалась на давешних стражников. Они меня отметелили так, что любо — дорого. Не понравилось им, что я ночью брожу по городу в одной простыне.
А под простынёй нет ничего, кроме меня самой. Еле выскользнула. Покрывало, правда, у них осталось. Побежала голышом.
Девчонки, подружки, когда увидите моего парня, скажите ему, что я уже изнемогаю, а его всё нет.
— А чем твой парень лучше наших пацанов?
— Ну, он белый и румяный. Покрасивше ваших охламонов будет. Короче говоря, мечта женщины.
— Ух, ты. А куда же он подевался, такой красивый? Давай-ка, подружка, мы его вместе с тобой поищем. Интересно на такое чудо глянуть.
— А он пошёл в свой сад — лилии собирать. Там у него лилий — немерено.
— Ты у меня красавица, девочка. Правда, грозна, как «полки со знамёнами». Но это ничего. Я переживу это. Ты только не смотри на меня так, отведи глазки-то. Вот, так-то лучше.
Да уж, ты прекрасна, спору нет. У меня, знаешь ли, шестьдесят жён, восемьдесят наложниц, а девок своих дворовых я даже не считаю. Но ты… Ёлы-палы!
Так, я не понял, это что за сборище?
— Это мы, царь, твои жёны, наложницы и дворовые девки. Хотим посмотреть на твою новую пассию. Как её звать, величать?
— Зовите её просто Суламифь. А чего на неё смотреть?
— Ну, не скажи, царь, тут есть на что глянуть. Какое бедро, с ума сойти! Какой круглый животик! А вот тут — как пшеничные колоски, как целый снопик. Ух, ты… А соски — это нечто, ты прав. Талия… Грудь, как виноградные гроздья… Мда.
— Я знаю, я уже это говорил. Не мешайте. Она, как пальма. Я вот сейчас влезу на эту пальму, обхвачу её ногами и буду нюхать эти гроздья.
— Подойди поближе, ласковый мой. Пойдём в поля, побродим туда-сюда. Дойдём до виноградников, а там я, пожалуй, и позволю тебе… поползать.
Жаль, дружочек, что ты не брат мне. Жаль, что мы не сосали вместе грудь моей матери. Тогда мы целовались бы в открытую, прямо на улице, и никто из прохожих слова худого обо мне не сказал бы. А так…
Видимо, осуждают. Видимо, девочка, которая попала в постель к Соломону, пользуется дурной репутацией. И очень огорчается по этому поводу.
— Я бы тогда привела тебя к себе домой, познакомила бы с матерью. Поила бы тебя вином.
А ты бы меня учил.
Вот. Соломон в который раз занимается учительством. Мастер!
— Есть у меня сестра младшенькая, так у неё даже сосков на груди нет. А у меня — ты только посмотри, царь — не соски, а башни. Гаубицы. Так что, смотри, не прогадай.
Ты свой виноградник распродал, Соломон, а мой «виноградничек» всегда при мне.
Так что, беги, родимый, не спотыкайся.
Вот такие «женоненавистнические» песенки пел Соломон.
Конец Песни песней.
Книга премудрости Соломона.
Соломон никак не уймётся.
