Джозеф Коннолли - Отпечатки
— Да? — засмеялся Пол. — И что, ты забалдел, Джон-Джон? Словил кайф, старый ты мошенник?
— Забалдел?.. О нет. Никогда в жизни не чувствовал себя таким дураком. Все на меня просто таращились: кошмар, до чего неловко.
— Что за парень! — восхитился Пол. — Слушайте — мне надо отойти на пару слов с Джейми: проверить, точно ли я помню слова и все такое. Я так прикидываю, Элис вот-вот придет. Так что попозже, хорошо, ребята? Взорвем хлопушку.
Пока Пол приближался, Джейми приветственно махал ему салфеткой. На самом деле он, Джейми, наблюдал за ним уже некоторое время — сознавая, что испытывает собственническую (и совершенно не оправданную) гордость: он такой обходительный, наш Пол, знаете ли. Как он скользит от одного человека к другому, всегда, похоже, говоря именно то, что нужно и именно столько, сколько нужно, а затем свободно отправляется дальше, оставляя за собой тепло касания к плечу и улыбки на лицах. Я — ну, я не вполне соответствую этому стандарту — нет, еще нет. Но знаете, мне кажется, что я на правильном пути. Цель уже видна. Потому что мне кажется, что тот поэт, не помню, кто это был, — тот, который распинался, что человек, мол, не остров — знаете такого? Наверняка знаете.[95] Должно быть, метафизик какой-нибудь; видите ли, по правде сказать, я очень давно не читал стихов. Может, снова начну. Раньше мне нравилось — я всегда считал, что они намного лучше романов: правдивее, что ли. Успокаивали меня. И волновали тоже. В общем, делали все, что положено делать стихам. Где-то они лежат, все мои «Фейберы» и «Пингвины»[96] в мягких обложках. В одной из коробок. Надо бы откопать. Ладно — я что хочу сказать: он был совершенно прав, этот поэт, если вдуматься. Разве нет? Удивительно, правда? Потому что если говорить, к примеру, обо мне, то я действительно, ну — не состою из, нет, но люди, которые окружают меня, явно меня определяют. Моя жена, совершенно очевидно, — сидящая рядом со мной в очень красивом колпаке (из золотой и голографической бумаги; Кимми велела кому-то из своих сделать нам всем по такому). Похоже, ей правда нравится быть со мной. Теперь. Что весьма поразительно. Ей хорошо здесь. Конечно, в основном из-за Бенни. Она видит, как ему полюбилось это место. Слава богу. И, конечно, все мои друзья — Джуди, Пол… да все, правда. И постоянно витающие над нами и среди нас искусная поддержка и присутствие Лукаса. Хозяина бала. Все это вселяет уверенность, знаете ли, — и поддерживает ее. По-моему, Донн: тот парень с островом. Ладно — я не дотягиваю до стандарта Пола (а он уже здесь и улыбается своей фирменной улыбкой), но мне правда кажется, что осталось совсем чуть-чуть. Ах да: и пока я в этом праздничном, и веселом, и… да, думаю, весьма самодовольном настроении (что ж — мне есть с чем себя поздравить, разве нет?), можно быстренько ввести вас в курс дела насчет сигарет, да? Последнюю я выкурил — на крыше, когда Элис возилась с крысами и кляла сов, — шестнадцать дней назад. Шестнадцать дней. Господь всемогущий.
— Нормалек, да, Джейми? Привет, Каролина. У тебя все хорошо, милая? Нам всем радостно и весело, да?
— Если выпью еще шампанского — точно будет, — засмеялась Каролина. — И я не хочу больше никаких маслин, и канапе, и всего остального, потому что они здорово насыщают, знаешь ли, а я хочу приберечь место для того особенного, что нам приготовит Бочка. Я помираю с голоду, правда, Пол. Скоро там Элис? Есть хочется…
— Я как раздумал… — задумчиво произнес Джейми.
— Ага, — согласился Пол. — Я прикидываю, она чутка выбилась из расписания. Ну — это же Рождество? Имеет полное право. Я зачем вообще подошел, Джейми, — я забеспокоился из-за своих слов, но уже все вспомнил. Определенно нервы шалят.
— У тебя! — ахнул Джейми. — Нервы? Я не верю. Должен сказать, Пол, — ты сделал совершенно чудесные декорации. Правда, Каролина? Просто чудесные. Вы только посмотрите на них.
И они посмотрели, все трое — Джейми, Пол и Каролина. Они окинули взором расстилавшуюся перед ними картину — свечи мерцают на серебре, блестящие хлопушки, колпаки и очень эффектные цветы и фрукты. Необыкновенные гирлянды. И главное, самое главное — сияние беззаботности и удовольствия на лицах. Тедди говорил Дороти (как раз расслышал конец фразы), что если Бочка не вынесет еду в самом ближайшем времени, придется открыть еще дюжину бутылок, судя по скорости, с которой опустошаются эти. А затем сам Бочка выглянул из-за двери, и в его глазах пряталась тревога — ни с чем не перепутаешь.
— Может, я… — сказал Джейми. — Как по-вашему, мне, может, ну, знаете, гм… пойти и проверить, все ли в порядке, вроде того? В смысле, с Элис?..
— Ну… — замялся Пол. — Они ведь знают порядок? А? Элис и Лукас. Они сами его придумали. Соблюдали каждый вечер. Может, потому что сейчас, типа, Рождество, они вроде как напряжение нагнетают? Кстати — я понимаю, к чему ты клонишь. Уже сильно поздно, да?
Джейми кивнул.
— Так что вы думаете? В смысле, я не хочу показаться, знаете, — грубым или вроде того…
— Ну, вот что я тебе скажу, Джейми, — иди-ка ты, посмотри, что там творится, а я попрошу Тедди, пусть прочитает нам что-нибудь рождественское, или гимн споет, или еще что. Чтобы народ о жратве не думал. Наверняка ты встретишь их по пути. Можешь сказать, что просто в сортир направлялся.
— Мм, — задумался Джейми. — Может быть. Ты не против, Каролина?
— Ну, если хочешь, Джейми. Но я уверена, они вот-вот придут. Они же знают, что делают, правда?
— Наверное, ты права. Но все-таки — хуже не будет, правда? Проверю, и все.
Джейми отодвинул стул и быстро выскользнул из-за стола.
Странно это, думал он, шагая в тишине по бесконечному коридору. Никогда не бродил в это время, по понятным причинам — все мы сидели внизу и ужинали, так? И, боже, — теперь, когда шум в столовой растаял в пустоте, тишина, знаете, она теперь абсолютная. А лифт — лифт грохочет так, что рискуешь оглохнуть. Наверное, он всегда так делает; просто я никогда не замечал.
Что ж, вот и этаж Лукаса, но по-прежнему никого. Я только очень тихо подойду к двери, потому что не хочу ничего прерывать. Знаете — если они разговаривают или… или. На самом деле дверь слегка приоткрыта, я только что заметил, — как будто я собираюсь зайти прямо к ним, а это будет несколько странно. Нет — хуже, чем странно: неловко. Может, мне вернуться. Вернуться? Не знаю. Ох боже мой — я уже просто не знаю. Что делать. Правда. Ну, слушайте, — теперь, раз я здесь, я вполне могу — глянуть одним глазком, так сказать. Как по-вашему? Вот и хорошо. Ладно: так и сделаю.
Гм. Ничего не слышно. Это так неправильно, стоять в комнатах Лукаса, когда его самого нет. Может быть… о боже: может, они спустились по лестнице, а я с ними разминулся, поднимаясь в лифте, и прямо сейчас он, Лукас, говорит свои несколько слов, а может, все уже хлопают и приветствуют старину Бочку, который вкатывает первую из своих тележек, а я — вот он я, стою один-одинешенек в пяти этажах над ними и что-то вынюхиваю у Лукаса совсем как — взломщик какой, и скоро кто-нибудь непременно скажет… Господи, может быть, даже сам Лукас оглянется и спросит: о, а где же наш юный Мил? Куда подевался Мил? И он решит, что я ужасный грубиян, потому что меня нет, когда все остальные есть, и знаете, я правда хотел бы теперь, чтобы я этого не делал. Не заходил сюда. Чего мне со всеми вместе не сиделось? Какого черта я вообще тут делаю? Вынюхиваю… как взломщик пли вроде того…
Ну слушайте. Я прошел через главную комнату (все три печатных пресса гордо блестят — боже, как они мне нравятся) и все еще напряженно ловлю хоть шорох, но чувствую себя при этом ужасно глупо, потому что я просто знаю, что все внизу — все внизу, все до единого, а я стою здесь и пытаюсь услышать тех, кого нет. Теперь передо мной дверь спальни. Ни разу там не был. Наверное, никто не был. Ну — Элис, вероятно. Что ж, я не могу войти. Это будет неправильно. Да и зачем? Там ведь никого нет? Нет, никого — потому что все внизу, так? Да, внизу. Господи — да что со мной такое? Почему я просто не могу вернуться в столовую? Потому что это будет просто кошмар какой-то, знаете ли, если Лукас пошлет кого-нибудь наверх меня, к примеру, искать. Вот что — я просто суну нос за дверь и тут же уйду. Вреда не будет. Я просто чуточку приоткрою дверь, и если никто не ответит (а никто, разумеется, не ответит), я только произнесу его имя, «Лукас»… всего один раз, я скажу «Лукас»… и немедленно уйду.
— Лукас?.. Лукас?.. Эге-ге-гей?..
Черт. Ну вот. Сказал два раза, а не один. Еще и идиотское «эге-ге-гей» добавил для ровного, блин, счета. А сейчас я вхожу в спальню, чего вовсе не собирался делать. Какая славная большая комната. Роскошно обставленная. Огромная кровать с пологом на четырех столбиках, смотрите, что за драпировки. Пурпурный бархат. Здесь темно. И я только что заметил кое-что еще. На окне. Знаете, что? Занавески. Ну-ну. Гм. Думаю, мне пора. Наверняка люди забеспокоятся. Ой, смотрите — там еще одна дверь — и тоже приоткрыта. За ней свет горит. Я только… ну, слушайте, я только суну туда нос, да? Выключу свет, может быть… а может, оставлю, я не знаю. Чем-то пахнет — приятно. Не могу понять, чем. Ладно: одним глазком, хорошо? И потом уйду.
