Тим Скоренко - Сад Иеронима Босха
Уна спотыкается и падает. Нижний край её ночной рубашки краснеет. Это тяжёлое кровотечение. Она проползает ещё несколько метров и теряет сознание.
Конечно, если бы Джереми Л. Смит был жив, с Уной бы ничего не произошло. Не было бы этого кровотечения, не было бы никаких проблем со здоровьем. Но Джереми мёртв, и это основной фактор, который превращает Уну в инвалида.
Всё вышло именно так, как вышло. Уна становится убогим придатком к сыну Мессии.
* * *Далее есть две основные версии развития событий. Первая — официальная. То, что показывают по телевизору и пишут в газетах. Джереми Л. Смит мёртв. Его отпевают в соборе Святого Петра. Вы смотрите трансляцию, потому что больше нечего смотреть. Все каналы мира изменяют свои программы, чтобы в прямом эфире демонстрировать прощание с Мессией. Несколько дней подряд вы ненавидите телевизор, потому что какой канал ни включи — везде собор Святого Петра, везде — тело Джереми Л. Смита, везде — церемония. Играет музыка, к телу подходят то мрачные священники и кардиналы, то сильные мира сего в траурных одеждах. Это фарс, развлечение для богатых. Прикоснуться к Богу хотя бы так, после его смерти.
Ситуация чем-то напоминает картину, обрисованную когда-то Фридрихом Ницше. Маленький немецкий городок, центральная площадь. Бюргеры сидят за столами и пьют пиво. У них довольные лоснящиеся физиономии, жизнь каждого из них удалась. У них есть толстые благодушные жёны, толстые сытые дети, толстые мясные коровы. Они сидят и пьют пиво — это их счастье и веселье. У каждого на груди — крестик.
И тут на площади появляется безумец. Он оборван, худ и убог, у него блестящие выпученные глаза. Он бежит мимо столиков, на него оглядываются. Он нарушает аккуратное течение времени. И он кричит: «Вы — верите в Бога? Да? Я скажу вам, где ваш Бог. Он умер. Вы убили его, вы убили своего Бога! Вы забыли его — и он умер, его больше нет!» Он носится и кричит, и его наконец подхватывают под руки и уносят, а бюргеры возвращаются к своему пиву.
Тут — то же самое. Все эти люди — и вы вместе с ними — подходят к телу Джереми Л. Смита только для того, чтобы отметиться, поставить галочку. «Я видел Мессию». «Я был на похоронах Мессии». «Я коснулся гроба Мессии». Они будут с гордостью рассказывать об этом своим детям, а те — своим. На самом деле им плевать на Бога, на веру и на Джереми. Они думают только о своих жирных задницах.
Вы смотрите эту телетрансляцию. Она вам чудовищно надоела, но вы вынуждены её смотреть. Потом вы смотрите другую трансляцию — похороны. Камеры установлены на тех же местах, потому что Джереми Л. Смита хоронят прямо в соборе Святого Петра.
На самом деле, собор Святого Петра — это уже огромное кладбище. Вот надгробие Урбана VIII работы Джованни Лоренцо Бернини, вот надгробие Павла III работы Гульельмо делла Порта, вот захоронение маркграфини Матильды Каносской, и ещё Григория XIII, и Климента XIII, и Александра VII, и Иннокентия VIII, и Якова Стюарта, и Карла-Эдуарда Стюарта. И ещё, и ещё.
Все эти надгробия меркнут в сравнении с тем, что строят для Джереми Л. Смита. Но надпись на плите, как ни странно, очень проста. «Джереми Смит» и годы жизни. Нет даже инициала «Л.». Так пожелал сам Джереми. Изъявление своей последней воли он оставил на столе в своём кабинете.
Представьте себе эту сцену. Он уже знает, что сегодня — последний день его жизни. Он идёт в кабинет, садится за стол, берёт гербовую бумагу и пишет своё завещание. В нём нет ни слова об Уне Ралти, имуществе и наследниках. Нет ни слова о Церкви и никаких напутствий живущим. Это просто несколько сухих и несложных просьб. Их выполняют, все до единой. Потому что ни одна из них не противоречит планам Церкви. В частности, планам кардинала Мольери, теперь возглавляющего тайную канцелярию.
Первая просьба связана с сыном Джереми. «Сына должны назвать Николасом». Джереми говорил об этом и раньше — просто напоминание. Вторая касается надписи на надгробии. «На моём надгробии должно быть написано „Джереми Смит. Годы жизни“, и ничего больше». Есть ещё несколько пунктов, но о них я умолчу. Не потому, что вам не следует знать о них. Просто вам они будут совершенно неинтересны. Суть в том, что Джереми прекрасно понимал, что может быть исполнено, а что — нет. Если бы он написал «Уна должна остаться в живых», это было бы ложью самому себе. Он чётко видел смерть Уны. А вот надпись на могиле — это мелочи. Имя сына, в общем-то, тоже.
К Спирокки стучится кардинал Мольери. Мендоза — за его спиной. Никто не отзывается. Мольери приоткрывает дверь и заглядывает. В приёмной — никого, даже секретаря. Кардиналы заходят внутрь. Мольери первым отворяет дверь кабинета. Кардинал Спирокки распростёрт на столе в луже крови. Пистолет выпал из его руки и лежит на ковре. Мольери понимает, что теперь на его плечи ложится серьёзный груз ответственности. Мендоза тихо вскрикивает и прикрывает рот рукой.
В это время Уну уже отправляют в медицинское отделение. Кровотечение практически прекратилось. Она всё ещё без сознания.
Вы ничего не знаете об этих событиях, потому что это — не для вас. Вы видите только церемонию прощания, а позже — церемонию похорон. И не более того. Конечно, потом вы посещаете могилу Джереми Л. Смита. В первый месяц после его смерти к надгробию не пробиться. Толпы паломников со всего мира пытаются хотя бы после смерти дотронуться до того, кто не достался им при жизни. Потом наплыв людей ослабевает. Вы подходите к грандиозному мраморному надгробию в самом центре главного зала собора Святого Петра и дотрагиваетесь до него рукой. «Джереми Смит», — гласит надпись. Здесь покоится Мессия.
На самом деле самое большое столпотворение вокруг тела Джереми Л. Смита было не в день похорон. Отсчитав от них три дня, толпы верующих штурмуют собор, чтобы лично наблюдать восстание Джереми Л. Смита из гроба. Воскресение, вознесение.
Но ничего не происходит. Ни на третий, ни на четвёртый день. Тело Джереми Л. Смита остаётся замурованным в склепе, дыра в его лбу не затягивается, глаза его закрыты. Воскресения не будет.
Наверное, он хотел бы, чтобы Уну Ралти похоронили рядом с ним. Но это невозможно. Она умрёт и будет погребена на обычном римском кладбище. У неё будет богатая ухоженная могила, высокое мраморное надгробие, но его невозможно сравнить со скульптурной феерией над телом Джереми Л. Смита.
Надгробием Мессии занимается один из самых известных скульпторов мира, англичанин Марк Стэтэм. Вы видите его интервью по телевизору. Он несказанно рад и удивлён, что заказ Ватикана достался именно ему, заявляет Стэтэм. Это честь для него. И он не врёт. И в самом деле, подобные творения возводят скульпторов в ранг великих. Модерновые экзерсисы и перфомансы забываются и исчезают через пару лет после создания, а скульптуры, которым суждено жить в веках, делают имя создателя бессмертным.
Статуя Свободы, Нью-Йорк — Огюст Бартольди, 1876–1886 годы, бессмертие.
«Родина-мать», Волгоград — Евгений Вучетич, 1959–1967 годы, бессмертие.
«Христос-Искупитель», Рио-да-Жанейро — Карлос Освальд, 1922–1931 годы, бессмертие.
Я перечислил лишь представителей «крупного» жанра. Малые скульптуры не менее значимы. «Давид», «Лаокоон». Они оказываются не просто знаковыми для скульпторов. Они становятся идолами. Иконами искусства. Символами красоты или уродства — в зависимости от цели.
Марк Стэтэм берётся за работу с остервенением. Ему уже шестьдесят четыре года, он создал немало великолепных скульптур, но он знает, что эта — и только эта — переживёт века. Вы видели это надгробие — если не своими глазами, то хотя бы на фотографиях или по телевизору. На нём нет изображения Джереми Л. Смита и нет изображения Христа. На массивной мраморной плите лежит огромная человеческая рука. Она воспроизведена в мельчайших деталях: на ней проступают вены, мышцы и кости, ногти аккуратно подстрижены и ухожены, угадываются даже капиллярные и флексорные линии. Пальцы чуть-чуть приподняты.
Казалось бы, бред. Это называется «модерн». Это именно то, что изувечило прекрасную Саграду Фамилию. Изуродовало католические костёлы. Казалось бы, при чём здесь это, при чём здесь это уродливое изваяние, оторванная конечность?
Но когда вы подходите к надгробию, вы внезапно понимаете. Этого не видно на фотографиях. Этого не понять по видеозаписям. Вы чувствуете, что эта рука обращена к вам, что она благословляет вас. Вы чувствуете, что Джереми Л. Смит — где-то здесь. Вы ощущаете присутствие Бога. Почему так происходит — непонятно. Творческой мыслью Марка Стэтэма управлял Бог, не иначе.
Эта огромная рука — воплощение воли и внутренней силы Джереми Л. Смита. Марк Стэтэм поймал его — это застывшая музыка, мраморные ноты.
Вы стоите и смотрите. Вы ощущаете величие если не самой скульптуры, то того, кто лежит под ней. Вы знаете, что там покоится Мессия. Принесший свет.
