Чарльз Буковски - Возмездие обреченных: без иллюстр.
— Ага, твое любимое пиво «Хейникен».
— Кончай туфту гнать.
— О, вот сейчас вижу! — вдруг воскликнула цыганка.
— Да? Ну, и?
— Скоро ты будешь ебаться.
— С кем? С тобой?
— Возможно. У тебя есть 25 баксов?
— Нет.
— Значит, не со мной…
Она получила свое пиво, а я принял еще и отвалил. Выехав на бульвар, я покатил прямо к Департаменту. Боль в голове утихла, но туман еще не рассеялся.
Остановившись у светофора, я вдруг понял, что хочу срать. Чтобы как-то отвлечься, я стал глазеть по сторонам. И тут на автобусной остановке приметил молодую женщину. Мне показалось, что это была воскресшая Мерилин Монро, только слегка потасканная, с оплывшими боками и с более похотливым взглядом. Глядя на ее задравшуюся юбку, открывавшую моему взору такие необъятные просторы, которых я не обозревал уже многие месяцы, я разулыбался. И она, угадывая направление моего взгляда, разулыбалась в ответ. Я улыбался. Улыбалась она. Просто улыбающийся мир какой-то. Как только загорелся зеленый, она подскочила со скамейки и бросилась к моему автомобилю. Орудуя правой ногой, я открыл дверцу со стороны пассажирского сиденья, и Монро плюхнулась рядом со мной, как перезревшая гроздь винограда.
Ехавший позади меня парень высунулся из машины, посигналил и заорал:
— КЛЯНУСЬ ЯЙЦАМИ, ЭТА БЛЯДЬ УРАБОТАЕТ ТЕБЯ В ГОВНО, СТАРПЕР!
Я поддал газу и оторвался. Краем глаза я видел, как она почесала свои ляжки.
— Меня Рози зовут.
— Гордон Плагг.
— Что желаешь, Гордон? Глубокое погружение или, может, Путешествие вокруг света? Я умею все: Английский расслабон, Коричневый вихорь, Желтый ураган, Жесткая плеть, Кровавый отсос, Ручное помело, Игра в три руки и Веселый трубочист. Ты что хочешь?
— Хочу поменять водительское удостоверение.
— Пятьдесят баксов.
— Ты и такое можешь?
— Запросто.
— Вижу, ты знаешь свое дело…
Она глянула на меня, прикуривая окурок малой сигары.
— Ты как-то странно выглядишь, старикан. Похож на трупака, который забыл помереть.
— Спасибо, что напомнила, постараюсь исправиться.
— Что — проблемы, что ли?
— Всякие мелочи терзают меня и днем, и ночью, Рози.
— Ну, например?
— Да элементарно. Каждое утро, когда я напяливаю брюки, меня посещает одна и та же мысль: «А сработает ли молния?». Молния, как правило, срабатывает, но тогда почему эта мысль продолжает одолевать меня? На кой хуй она мне сдалась? Она сжигает мою энергию совершенно бесполезно.
— К психиатру обращался?
— Я бы обратился к психиатру, но к такому, кому самому не нужен психиатр, а таких нет.
— Ты хочешь сказать, что все вокруг чокнутые?
— Ну, по крайней мере, почти у всех есть молнии. Просто уровень и интенсивность ебанутости при соприкосновении с молнией или с чем другим у всех разный…
Рози зевнула и спросила:
— Далеко еще?
— Блядь! Я думал, мы едем к тебе!
— Тогда десять баксов сверху.
— Идет. Только помни, я хочу Обмен водительских прав с переэкзаменовкой.
— Получишь с переэкзаменовкой.
— Это должно быть нечто!
— Хочешь, я заделаю тебе Банановый сплит со сливками прямо в машине, пока мы едем?
— Нет, я заказал Обмен водительских прав с переэкзаменовкой.
— А ты выдержишь?
— Четыре года готовился…
Под руководством Рози мы наконец добрались до ее дома. Похоже, он был фанерный. Стены покосились, крыша провисла. Зато у входа красовалась величественная пальма.
Мы вышли из машины, и я повлекся за ее жопой, которая ерзала и вертелась, вертелась и ерзала, требуя освободить ее от пут юбки. О, эти вихляния проникали в самую глубь и наэлектризовывали мужские железы, неминуемые разряды которых позволяли длиться мерзкому роду человеческому сквозь тщетные века. И я влекся за этой пагубой, покуда видел ее перед собой.
Рози открыла дверь, и мне показалось, что дом наводнен детворой. Один парнишка сидел прямо у входа и склеивал модель самолета. Рози подскочила к нему и отвесила смачный поджопник. Парень отлетел к стене.
— ДЭВИД, СКОЛЬКО МОЖНО ПОВТОРЯТЬ, ЧТОБЫ ТЫ НЕ НЮХАЛ КЛЕЙ! У ТЕБЯ МОЗГИ ВЫСОХНУТ, ПРИДУРОК!
Дэвид встряхнул головой, взгляд его прояснился, он показал матери палец и заорал:
— САМА УСОХНИ!
Другой парнишка сидел в кресле, на нем была футболка с ликом Тима Лири. Глядя на это существо, можно было подумать, что пацан провел на необитаемом острове года четыре. Рядом с ним стояла девчонка, и вот что она делала. В одной руке у нее была фотография Берта Рейнольдса, в другой зажигалка. Девочка медленно подносила пламя зажигалки к восхитительной улыбке Берта. Рот сначала почернел, затем в нем прогорела дырка.
— Рейнольдс Горелый, — сказала сестренка братишке.
Рози повернулась ко мне и сказала:
— Деньги вперед.
Я дал ей полтинник и десятку сверху. Она быстро убрала их и стала раздеваться. В отличие от многих женщин, без одежды она выглядела лучше.
— Рози, — тихонько позвал я, — дети…
— Да они все уже видели. Им это надоело, как старый фильм. Да и мне осточертело…
— Но, Рози, я хочу Обмен водительских прав с переэкзаменовкой!
— Не волнуйся, за что заплатил, то и получишь. Это мое правило.
Рози выключила свет и распласталась на грязном ковре.
Я приблизился, рванул молнию на ширинке и погрузился в волшебные кущи ее тела — в эти груди, живот, бедра… Я представлял себя в облаках, под струями водопада, думал об островке удачи в океане всеобщего говнища, и потом я вдруг подумал: мама родная, я даже не разделся, даже не скинул ботинки. Я запустил пальцы в ее волосы и почувствовал, что ее голова забита песком. Она пахла, как мокрые резиновые перчатки. Не знаю почему, но мне стало нестерпимо грустно и захотелось разреветься. Я смотрел на открытый рот Рози и думал, какая она одинокая, она по-настоящему одинока. А может, это было мое одиночество? Я почувствовал прохладу ее языка и впился в него, она вонзила свои ногти мне в спину и разодрала рубаху. Я ощутил, как на спине у меня выступила кровь. Опустив руку ей между ног, я начал игру, и она отвечала, она все делала правильно, и когда я вошел в нее, я понял, как она хороша, это вам не какая-нибудь раздолбанная лохань, а настоящее волшебство. И я поплыл, я уже ничего не соображал, где я и день ли это или ночь. Но, добравшись до пика блаженства, я вернулся обратно на грязный ковер и подумал, что это был всего лишь сон, прекрасный, но сон, я скатился с потного тела и…
Я стоял перед фотокамерой, которой управляла жизнерадостная толстуха с глазами величиной с грецкий орех. Она была примерно моего возраста.
— Ну, давайте, улыбнитесь! Это не больно!
Я улыбнулся. Вспышка.
— Сейчас вы получите временное удостоверение, — объясняла мне толстуха. — А в течение одного-двух месяцев мы пришлем вам постоянное.
Вдруг я заметил, что у меня распахнута ширинка. Хотел застегнуть. Глухо. Молния оказалось сломанной.
Я вышел на улицу и почувствовал, как прохладный ветерок просачивается сквозь разодранную на спине рубашку. Забравшись в машину, я закурил, вырулил со стоянки и покатил но улице. «Неплохой выдался денек, — думал я, — и, если верить часам, он уже подходит к концу. Может быть, мне съездить на пляж или сходить в кино?» Вообще — то я не люблю кино, но так как уже довольно давно ничего не смотрел, то решил, что не повредит. По радио передавали любовную песенку. Ужасная дрянь. Мир полон таких вот глупых любовных песенок. Я вырубил радио и только тут вспомнил, что до сих пор не посрал.
Приглядев бензозаправку, я свернул, припарковался и направился к туалету.
Меня окрикнул служащий:
— Эй, приятель, у тебя ширинка нараспашку.
— Да, я знаю…
— Слышь, если хочешь воспользоваться нашим толчком, то тогда неплохо бы тебе чего-нибудь купить у нас.
— Ну, подкачай пока у меня колеса.
Я зашел в сортир и выбрал кабинку почище. У них даже имелись бумажные стульчаки. Я подстелил сразу три штуки, спустил штаны и уселся. И тут я увидел у себя под ногами ваш журнал. Обложка была измята, подрана и мокрая. Знаете, печальное это зрелище — литературный журнал на полу сральника. Опорожнившись, я вспомнил, что ничего не послал вам, и что все сроки уже вышли… и тогда я решил написать вам и все объяснить. И вот написал.
Примечания к рассказу «Любовных песен нет»
Норма Джин Бейкер Мартинсон родилась 1 июня 1926 года в Лос-Анджелесе. Отец девочки ушел из дома еще до ее рождения, а мать оказалась в психиатрической лечебнице на 12–й день после появления ребенка на свет. Норму отдавали на попечение в разные семьи, а с 8 лет определили в сиротский приют.
