Павел Тетерский - Muto boyz

— Ты уверен? — задумался Чик. — По-моему, прошлый раз «Нивею» брал ты. А мне достались эти идиотские одноразовые бритвы.

— Ты так много здесь крадёшь, Чико, что у тебя всё смешалось в голове.

Я не знаю, какой больной человек придумал ставить сюда кремы для бритья, дезодоранты и одноразовые бритвы «БИК». В своём стремлении походить на Европу здешние парни совсем забылись — они не понимали, где они находятся в действительности. Это всё — вкупе с запредельно дорогими ресторанами на первом этаже, вечно пустующими бутиками и армией деревянных охранников Урфина Джюса — должно было оправдывать завышенную арендную плату, которую они взимали со Стриженова и ему подобных. Это называется максимальный комфорт, забота о каждом клерке. В том числе о том, который, боясь опоздать на работу, не успел побриться или сполоснуть подмышки — именно для таких и предназначались все эти мыльно-пузырные принадлежности. Мы забирали их сразу же, как только они появлялись: мы не были уверены в завтрашнем дне «Лауда-Тура», фирма каждый день грозилась лопнуть, как шарик из детского баблгама. Поэтому нам надо было успеть урвать отсюда всё, что только можно. Одноразовые бритвы «БИК» были незаменимы при нашем передвижническом образе жизни, а залежи дезодорантов и кремов для бритья, скопившиеся у нас дома, позволяли очень долго не думать о бытовом насущном.

— Ладно, бери ты, — согласился Чикатило, стоя перед зеркалом и засовывая в ухо очередное кольцо. — Надо пожаловаться, что сегодня нет бритв и дезодоранта. Они совсем ох…ели, не думают о личной гигиене клерков. Относятся к ней халатно. Скоты.

— Чик, ты думаешь, мы одни здесь такие?

— Нет. Но я не вижу логики в том, что некто, подрезающий бритвы и дезодорант, оставляет без внимания крем для бритья. Это всё равно, что грабить банк и оставить в сейфе треть всех имеющихся там денег.

Если бы кто-нибудь в тот момент (равно как и во все другие моменты нашего перевоплощения) увидел Чикатилу в этом суперевротуалете, у него бы создалось ощущение трещины между мирами, разрыва непрерывной реальности. Чик был похож на бродягу, босяка, парня из Бронкса, барыжащего героином в школе для цветных подростков. На карикатуру с обложки второго альбома «Limp Bizkit». В любой другой стране появление такого человека внутри крутого офисного центра стало бы объектом исследования парапсихологов или, как минимум, строго каралось бы законом.

Мы вышли на лестничную клетку, на которой нехотя курил одинокий клерк, и уставились в окно. Из парадного входа мячиком выкатился Стриженов. Отсюда его звуковое сопровождение не было слышно, да и перспектива сглаживала угловатость движений — поэтому казалось, что он катится к своей машине плавно и ровно, как пришелец из Клиффорда Саймака. Отчасти этому способствовал угол зрения — Стриженов, вид сверху здорово отличался от Стриженова, вид в профиль или анфас. Не меньше, чем круг отличается от квадрата, потому что на самом деле так оно и было, именно эти геометрические фигуры являлись его проекциями на плоскость.

Мяч поковырялся ключиком в водительской двери своей «восьмёрки», плюхнулся на переднее сиденье, хлопнул дверью и шумно завёл двигатель. Последние два действия сопровождались звуками: насчёт первого я уже объяснял, а насчёт второго — это тоже было его фишкой, все эти перегазовки, пробуксовки и страты с места. За рулём «восьмёрки» Стриженов превращался из офисного увальня в пилота болида «Формулы-1». В этакого Шумахера в земном обличье — во всяком случае, именно им считал себя Стриженов, садясь за руль своего скромного авто.

С точки зрения некоторых философских теорий, жизнь человека — это только то, что видит он сам, проекция его субъективного мировосприятия. Не знаю, как там на самом деле, но в случае со Стриженовым это прокатывало на все сто. Потому что он действительно становился пилотом, а «восьмёрка» — красным «Феррари». На забитых московских дорогах он выкидывал такие фортели, что у пешеходов отвисали челюсти, а водители предпочитали притормозить, пропустить или съехать в сторону. Мы с Чикатилой вжимались в сиденья и обматывались всеми наличествующими в салоне ремнями, но пользы от этого было зеро — нас укачивало, как на тренажёре для космонавтов, и перманентно тянуло блевать.

Как-то раз Чикатило спросил Стриженова:

— Илья Юльевич, вы правила дорожного движения хоть раз читали?

Стриженов о чём-то подумал, почесал эспаньолку и ответил:

— Читал. Мне не понравилось.

После этого всё с ним было понятно, и больше у нас этот вопрос «не обсуждался». Странно, что он не брызгал слюной на лобовое стекло — хотя, может быть, и брызгал, я не помню. Хорошо, когда человек способен получать кайф от таких простых вещей, как вождение автомобиля «ВАЗ-2108». Это сразу упрощает ему жизнь: какая водка, какой героин, сел за руль — и у тебя вроде как всё в порядке. Главное, что это не преследуется законом — хотя на месте закона я бы преследовал таких людей, как Стриженов, со всей строгостью. Их надо пожизненно лишать прав и запрешать подходить к автомобилю ближе, чем на десять метров.

— Как-то раз я сбил лошадь, — хвастался нам Стриженов. — Она хотела перейти дорогу и стояла, дура, на обочине. Впереди меня ехал «КамАЗ», так вы представляете — эта тварь его пропустила, а меня нет. Я что, не транспортное средство, что ли? Да она вообще ох…ела, эта лошадь. Так ей и надо, что я её сбил. Она разбила своей задницей моё лобовое стекло, да ещё и навалила от страха на переднее сиденье, представляете?

На самом деле этот Стриженов был хорошим парнем, честное слово. Именно поэтому фирма «Лауда-Тур» заведомо была обречена на провал. Настоящий босс, даже если бы сбил десяток бедных коняг, не должен был бы хвастаться этим перед подчинёнными. Да настоящий босс вообще обязан соблюдать дистанцию — всем это известно. Это написано на всех трамваях и троллейбусах, и это залог успеха большого бизнеса.

— Слушай, я сейчас вспомнил эту его байку про лошадь, — сказал Чикатило, с какой-то грустью наблюдая за тем, как «восьмёрка» с резвостью спринтера трогается с места и на неприемлемой скорости пролетает между рядами припаркованных машин, сметая с них боковые зеркала. — Знаешь, что мне по этому поводу пришло в голову?

— Не знаю. У тебя странная голова, в неё может прийти всё, что угодно.

— Я подумал, что если бы Стриженов — ну, чисто теоретически — врезался в эту лошадь сам, без машины… ну, если бы его как-нибудь разогнать накатом до такой же скорости… так вот, даже если бы он не был защищен металлом, он всё равно снёс бы эту лошадь к чёртовой бабушке. И она всё равно обгадилась бы от страха.

— Это уж точно. Он весит примерно столько же, сколько лошадь.

Одинокий клерк аккуратно забычковал в стоящую возле стенки урну, которую тоже вытряхивали и чистили несколько раз в сутки. В его взгляде читалось уныло-офисное непонимание.

— Мы рабочие, электрики, — сказал ему Чикатило. — Чиним здесь проводку, вот покурить вышли.

— Да, пожалуйста, — улыбнулся тот.

— Чего ты перед ним оправдываешься? — спросил я, когда клерк очистил помещение. — Даже если бы он вызвал охрану — мы здесь находимся вполне законно.

— При чём здесь это. Просто теперь он не станет терзать себя раздумьями по поводу того, что такие персонажи делают в его мире. Людям надо всегда облегчать существование, если есть такая возможность.

Я не понимал некоторых Чикатилиных настроений. Клерки как класс последнее время меня просто бесили, и я не считал, что по отношению к ним следует исповедовать весь этот!!!!!!!!!!!peace amp; love. Но Чикатилу было не переделать — ещё непонятно, кто из нас в конечном итоге оказался большим хиппи.

Мы прошли через коридор и вписались в ультрасовременный лифт, который двигался бесшумно и со скоростью звука — так, что от его перегрузок тоже иногда тянуло блевать. Это называется издержками производства, переизбытком комфорта. Дурачков заставили молиться, и они порасшибали себе лбы — да, это действительно было нечто. В таком пафосном месте ни я, ни Чикатило до этого никогда не трудились.

Если до девяносто восьмого года мы поочерёдно за уши вытягивали друг друга на работу, или устраивались вместе по знакомству, или ещё что-нибудь в этом роде, то в тот раз все получилось по воле случая (Чикатило сказал — «знак!»). Случай был из ряда вон, он опровергал все теории вероятности и заставлял задуматься о фатальном.

Были снова газеты — красные заголовки с отвратительным словом «РАБОТА», странички, пачкающиеся свинцом, и мусорные ящики, наполняющиеся макулатурой со скоростью «восьмёрки» Стриженова (которого мы, правда, тогда ещё не знали). Первым на то знаменательное объявление наткнулся я. Поговорив с кем-то неприятным, я записал на листочке назначенное время и адрес, а потом позвонил Чикатиле и задиктовал ему телефон. Со стороны это выглядело глупо, потому что я по собственной воле вроде как приобретал лишнего конкурента — но мы же не были менеджерами, у нас была своя логика. По этой логике я, наоборот, удваивал свои шансы — если бы взяли хотя бы одного из нас, второй бы уж точно не засиделся долго без работы. У нас уже был пятилетний опыт, позволяющий утверждать это наверняка.