Чарльз Буковски - Возмездие обреченных
А пока можно было пропустить пару стаканов вина, чтобы поставить точку под занавес еще одной ночи, проведенной самым прекрасным способом, который только можно вообразить.
И он наполнил первый.
Примечания к рассказу «Писатели»
Жан-Поль Сартр (1905–1980), французский писатель, драматург. Родился в Париже в семье морского офицера. В 1929 окончил Высшую нормальную школу и стал работать преподавателем философии в лицеях. В 1938–1939 опубликовал роман «Тошнота» и сборник новелл, принесших ему широкое признание. В 1940 был призван в армию, попал в плен, и в лагере на Рождество поставил свою первую пьесу, название которой история не сохранила.
Выйдя из лагеря, Сартр сотрудничал в подпольной антифашистской печати и одновременно занимался легальной литературной деятельностью. После освобождения Франции в 1945 основал собственный журнал «Тан модерн», и, наряду с Камю, выступил в роли «отца-основателя» нового философского течения — экзистенциализма, упрощенная суть которого сводится к тому, что отдельный индивид практически не может влиять на окружающую действительность, однако должен продолжать жить и бороться, чтобы хоть как-то выразить свое «Я» и сохранить самоуважение. Все новые творения Сартра (пьесы «За запертой дверью» — 1944, «Грязные руки» — 1948, «Дьявол и Господь Бог» — 1951, «Альтонские затворники» — 1960, эссе «Бодлер» — 1947, «Святой Жене, комедиант и мученик» — 1951) встречались публикой с неизменным интересом. В 1965 за автобиографическую повесть «Слова» он даже удостоился Нобелевской премии, однако отказался от нее, ссылаясь на то, что другие, более крупные и достойные писатели, так и не получили этой награды.
В 50–60–е Сартр колебался между признанием ценностей «свободного мира» и стремлением к новому «бунту». В конце концов второй путь показался ему предпочтительней, свидетельством чему стала позиция Сартра во время «студенческой революции» 1968, а также его работа «Бунт всегда прав» (1974).
В ступоре
Мартина Глиссона разбудил телефонный звонок. На часах было 11:45. Он нащупал аппарат на полу рядом с кроватью и снял трубку.
— Да…
— Мартин?
— Да…
— Это Грызун.
Редактор нью-йорского журнала «Сексирокс» любил называть себя «Грызун».
— Слушай, Мартин, мы от тебя так ничего и не получили. Крайний срок истекает через шесть дней.
— Окей, Грызун, скоро я подгоню тебе кое-что.
Мартин писал порнографические рассказы для «Сексирокс».
— Как твои дела с женщинами, Мартин?
— Я взял отпуск. Держусь от них подальше.
— Где будешь черпать материал?
— Проблем с материалом нет, главное — что из него выстругать.
— Ты прав. Нам нравятся твои вещи. Ты умеешь стругать, это мы знаем. И все же, осталось шесть дней, а у нас ничего нет.
— Я понял, Грызун. Держись.
— Обещаю, Мартин…
Мартин положил трубку и перевернулся на живот. В лицо бил солнечный свет. Похмелье выходило потом. Мартин написал 27 книг, его произведения были переведены на семь или восемь языков, и у него никогда не было творческого кризиса, но вот сейчас он вошел в этот блядский писательский ступор.
Мартин уставился на солнце. Прошло совсем немного времени с тех пор, как он избавился от необходимости каждый день ходить на работу и отдавать 8 часов своей жизни. Это продолжалось почти 13 лет. И вот теперь все время принадлежало только ему. Каждая секунда, каждая минута, каждый час, каждый день. Все ночи. Он стал писателем. Писатель. Профессионал. Наверное, миллионов двенадцать в Америке хотели бы стать писателями, но не могли. А вот он стал.
Мартин поднялся с кровати, зашел в душевую, пустил воду в ванну и уселся на толчок. Он знал свою проблему: ему никак не сесть за печатную машинку. Она стояла в маленькой комнате. Все, что от него требовалось, это войти в эту комнату, сесть за стол и положить пальцы на клавиатуру, дальше дело техники. Но он не мог этого исполнить. Он входил в комнату, смотрел на машинку, но вот сесть не мог. И в чем причина, он не знал.
Ну, по крайней мере, испражняться у него еще получалось.
Мартин подтерся, поднялся с толчка, глянул в него, потом спустил воду, подумав, что существует тонкая связь межу писательством и испражнением.
Пощупав воду в ванной, он разбавил ее холодной и погрузился…
Писательство постепенно затягивает вас в нереальные, вымышленные пространства, делает странным и уязвимым. Неудивительно, что Хемингуэй вышиб себе мозги из-за избытка апельсинового сока. Понятно, почему Харт Крейн выбросился за борт, а Чаттертан отведал крысиного яду. Вот кто без передышки скрипит пером, так это создатели бестселлеров, но им ничего не страшно, они всегда были мертвы. Может быть, и он уже умер? У него свой дом, охранная система, электрическая печатная машинка фирмы IBM, в гараже «Порше» и «БМВ».
Правда, он до сих пор воздерживается от бассейна, джакуззи, теннисного корта. Может быть, он только наполовину мертв?
Зазвонил телефон. Мартин улыбнулся — стоит залезть в ванну, как вам начинают звонить. Обычно телефон начинал звонить, когда он ебался. Мартин отказался от ебли. Писатель не может нырять в каждую попавшуюся пизду. Он должен писать порнушные рассказы.
Мартин выбрался из ванны и пошел в спальню, где надрывался телефон, оставляя за собой лужи.
— Алло!
— Мартин Глиссон?
— Да.
— Это ассистент доктора Уорнера. Я бы хотела напомнить, что сегодня в час дня у вас назначен прием.
— Ебаный насрать!
— Что?
— Я спрашиваю: зачем это?
— Это плановый осмотр вашей ротовой полости.
— Ах да, спасибо…
В ванну Мартин не вернулся, он завалился на кровать и вытерся простынями. Кое-какой самобытности он еще не утратил.
Затем писатель оделся и вышел из дома. Осмотрев свои машины, Мартин выбрал «БМВ». Он почувствовал, что нуждается в маленькой перемене антуража.
Прибыв к дантисту, Мартин подошел к окошку регистратуры и сообщил о своем визите. Сестра попросила его посидеть, подождать, и закрыла окошко. Мартин не любил, когда у него перед носом закрывали окошко. Он воспринимал это как оскорбление: вот так вот — взять и закрыть окошко. Хотя, возможно, они заботились, чтобы не были слышны вопли из стоматологического кресла. Неважно.
Мартин уселся в кресло и взял со столика журнал.
В «Сексирокс» ему нравилось то, что они печатали без разбора все вещи, которые он им отсылал. Поэтому, чтобы не перекрыть этот канал, он должен во что бы то ни стало что-нибудь написать. А может, у него и нет никакого ступора. Может, он просто думает, что у него ступор. Хотя, в конечном итоге, результат один и тот же.
Мартин забыл очки, и теперь просто листал журнал. Да будь у него очки, он все равно не смог бы читать. Его не интересовали ни спорт, ни международные отношения, ни кино, ни театр, ни светская хроника, даже прогнозы о конце света его не волновали.
— Привет, мистер!
Напротив него сидела девочка лет пяти в прелестном голубом платьице и белых туфельках. В золотистые волосы была вплетена красная лента. Она смотрела на него прекрасными коричневыми глазищами.
— Привет! — ответил Мартин, и снова обратился к журналу.
— Вы пришли выдирать зуб? — не отставала девочка.
Пришлось снова отвечать:
— Ох, надеюсь, что до этого не дойдет.
Мартин смотрел на это прелестное создание и думал, что, возможно, из нее вырастет красивая и хитрая тварь.
— У вас смешное лицо, — сказала девочка.
Мартин улыбнулся.
— У тебя тоже забавная мордашка.
Теперь рассмеялась девочка. Звонкий и чистый смех, он напомнил ему звон кусочков льда о донышко стакана. Нет, слишком пошлое сравнение. Смех напоминал нечто другое. Но — что?
«Вот, — подумал Мартин, — похоже, это то, что надо: в очереди к дантисту мужчина домогается маленькой девочки, пока ее матери удаляют зуб мудрости. Действие натуралистично и кошмарно, и еще комично. Мужчина колеблется, но девочка своими действиями провоцирует его. Когда мать выходит из кабинета, трусики ее доченьки красуются на голове чужого мужчины».
— Где твоя мать? — спросил Мартин девочку.
— Ей зуб выдирают.
— Охо-хо…
Мартин поспешил уткнуться в журнал.
— А вы можете мне почитать?
— Навряд ли, — отозвался Мартин, — я забыл захватить с собой очки.
— А вы попробуйте, — мило улыбаясь, попросила девочка. — Садитесь на мамин стул.
«Странная девочка, — подумал Мартин, — смелая, просто бесстрашная».
