Роберт Ирвин - Утонченный мертвец (Exquisite Corpse)
– Девушка правильно сказала. Дурацкая была затея. А ты, Каспар, держись подальше от машинисток. Конторские служащие – объективно контрреволюционное явление. Тем более что пока ты клятвенно не пообещаешь жениться, даже и не надейся на то, что тебе будет позволено залезть к ней в трусы.
Оливер сказал это как бы в шутку, но я почувствовал в его голосе скрытое раздражение. Его возмутило и даже обидело, что вчера я провел целый денье Маккелларом и какой-то невыразительной машинисткой, вместо того, чтобы посвятить это время ему. Оливер принялся живописать свой обед с некоей contess’oft*. Я-был уверен, что никакой contess’bi не существует. Оливер вечно рассказывал о своих многочисленных подругах, но я ни разу не видел ни одной из этих женщин.
Мы зашли на Манассией. Его картины, на самом деле, относились скорее к еврейскому фольклору, нежели к сюрреализму в самом что ни на есть приблизительном определении, но он, тем не менее, входил в нашу группу. Мало того, выставочный комитет выбрал для экспозиции в Барлингтоне одну из его картин вместе с несколькими небольшими гравюрами – а также одну из моих картин и одно из изделий Хорхе, нечто среднее между скульптурой и objet trouve. Так что парижский demarche угрожал нам напрямую. Сегодняшнее собрание братства обещало быть напряженным еще и по той причине, что Барлингтонский выставочный комитет категорически отклонил все до единой работы Феликс, заявленные на выставку.
* Contessa – графиня (ит.)
Мы чуть-чуть опоздали и подошли уже ближе к концу обличительной речи Неда, направленной против Андре Бретона.
– … черный Папа сюрреализма. Это не нас, а Бретона следует исключить из рядов сюрреалистического движения. Нам надо объединиться с другими художниками из Москвы и Мехико.
Нед вещал, восседая в единственном на всю комнату кресле. Феликс сидела у его ног и терлась об него, как кошка. В конце концов, мы решили, что я, Манассия и Хорхе завтра утром пойдем в галерею в качестве уполномоченных представителей, заявим протест и пригрозим демонстрацией в день закрытого просмотра. Потом мы обсудили другие вопросы -Рейнленд, Абиссинию, проколотые уши и смерть Г.К. Честертона. Я был невнимателен и рассеян. Я думал о Кэролайн. Кто-то сказал, что назрела насущная необходимость изобрести новый порок. А то как-то нехорошо получается. Когда появился последний порок? Пора уже выдумать что-то новое.
Оливер сказал, что последний из изобретенных пороков – это, наверное, курение. Адриан фыркнул, но промолчал. Не поддался даже на столь откровенную провокацию. Адриан, он был странный. Присутствовал на всех наших сборищах. Он есть на всех фотографиях, сохранившихся у меня с той поры. На всех общих снимках. Он все время молчал, не участвовал в разговорах, и мы все удивлялись, что он делает в нашей компании. Он говорил, что сочиняет стихи, но никому их не показывал. Адриан был поклонником классицизма, увлекался античностью. Ходили слухи, что он пишет книгу с рабочим названием «Курение табака в Древней Греции». Я не знаю, где он сейчас, и его книга точно не выходила в свет, но насколько я понял по сбивчивым, невразумительным объяснениям самого Адриана, в этой задуманной им монографии он приводил доводы в пользу того, что поистине ничто не ново под Луной, и древние греки были заядлыми курильщиками, и в «Илиаде» встречаются многочисленные упоминания о курении, если правильно перевести определенные фразы. Вот все, что я знаю. Больше он не рассказывал ничего. Ни мне, ни кому-либо другому.
Но я отвлекся. Кто-то высказал предположение, что самый недавний порок – фетишизм на резину. Оливер предложил сверлить дырки в человеческом теле, чтобы в нем было больше отверстий для удовлетворения сексуальных потребностей. Идеальный любовник (любовница) должен выглядеть, как сыр «Эмменталь». В конечном итоге разговор перешел на мою слепую прогулку по Лондону и знакомство с девушкой-машинисткой. Оливер высказался в том смысле, что поиск Таинственной незнакомки – это напрасная трата времени, после чего сделал провокационное заявление, что у женщин вообще нет души.
Нед взбесился и не дал ему договорить. Пришло время сюрреалистической проповеди. Нед объявил, что улицы Лондона буквально пронизаны чудесами. Непостижимое пытается подать нам знак. Надо только настроиться на прием и суметь разглядеть эти знаки, заключенные в случайных встречах и совпадениях. Чудесное откроется только тому, кто готов к восприятию чуда. Нед процитировал Бодлера, его пассаж о старьевщике из «Вина и гашиша». «Вот человек, который должен собирать все, что столица выбросила за день. Все то, что большой город отбросил, потерял, презрел, разбил, растоптал, он подбирает и тщательно сортирует. Он сверяется с архивами разврата, свалками отбросов. Подобно скупцу он собирает клад, мусор, который станет предметами, приносящими пользу или наслаждение». Женщины – это каналы, через которые Чудесное проявляет себя. По словам Неда, женщина осуществляется в мире, когда желание оплодотворяет случайность. Такие женщины, в свою очередь, одним своим существованием преобразуют мир в царство непреходящего Чуда.
– Вещи не производят на фабриках. Это все буржуазная ложь. Вещи создаются всесильным желанием. Если мы хотим чего-то такого, чего у нас нет, надо всего лишь хотеть сильнее, и оно у нас будет. Я сотворил себе Феликс исключительно силой желания, – заявил Нед под конец.
Прищуренные глаза Феликс на миг приоткрылись, и она что-то пробормотала себе под нос. Я не уверен, но, кажется, она сказала: «Поцелуй меня в задницу, демиург». Повисло неловкое молчание. Хорхе достал планшет – дощечку с колесиками для спиритического сеанса. Ни одно сборище «Серапионовых братьев» не обходилось без игр или какого-нибудь группового эксперимента.
Мы решили вызвать дух Абсурда. Все уселись за стол и положили руки на дощечку. Все, кроме Моники, которая, как обычно, уселась в сторонке и приготовилась записывать ответы духа. Карандаш, прикрепленный к дощечке, двигался медленно и неуверенно.
Вопрос. Что такое сновидения?
Ответ. Бескрылые зверрри.
В. Что такое искусство?
О. Смещенная лекция.
В. Кто победит в войне в Абиссинии?
О. Парадопсы.
В самом конце сеанса Маккеллар задал вопрос, кем была Кэролайн.
О. Бред печали.
Потом Маккеллар спросил:
– Кто ты? Назови свое имя, дух, говоривший с нами? О. Стелла.
Оливер задумчиво почесал нос.
– Нам нужна Стелла, – сказал он, глядя в пространство, и спросил: – Стелла, старушка, где тебя можно найти?
Карандаш заметался из стороны в сторону, как будто в дощечку вселился взбесившийся дух. Она поднялась над столом и улетела в дальний угол комнаты.
Нед объявил, что сеанс окончен.
– Нам надо поосторожнее с этой Стеллой. Похоже, ее подослал негодяй Бретон.
Я поехал домой на трамвае, и всю дорогу от остановки до дома распевал: «Я спятил, я спятил, я полностью спятил». Люди поглядывали на меня как-то странно, в ответ я корчил им рожи. Меня ни капельки не волновало, что обо мне подумают. Я весь открылся навстречу миру, полный решимости не пропустить тайный знак чуда, которое может явиться везде, даже на этих убогих улочках. Любая случайная встреча могла обернуться соприкосновением с Неведомым. Когда-нибудь, где-нибудь, очень скоро мы разговоримся на улице с человеком, и он окажется учителем музыки и предложит мне научиться играть на органе, или рука вдруг покажется из окна лавки ростовщика, и поманит меня, и я, конечно, отвечу на этот безмолвный призыв. Может быть, я случайно подслушаю фразу, произнесенную владельцем похоронной конторы и адресованную, разумеется, не мне, но что-то в ней, в этой фразе, покажется мне интересным. Или я войду в темный, глухой переулок, и там, в темноте, кто-то вдруг закричит. Может быть, что-то уже происходит, просто я этого не замечаю. У меня было странное ощущение, словно улицы вздрагивают и колышутся: реальность на грани распада, которая вот-вот растворится под напором моих ожиданий. В то время я думал, что жизнь состоит из бессчетных возможностей, и что все дороги открыты, и я могу выбрать любую, и тучи клубились в ночном синем небе, и небо растягивалось в бесконечность.
Лежа в постели, я вызываю гипнагогические картины и долго разглядываю эти текучие образы, сдерживая натиск сна. Я не хочу засыпать, не хочу видеть сны. Не знаю, в чем дело, но обычно мне снятся бесцветные, скучные сны. Сны про график работы, походы по магазинам и ожидание автобуса. От таких снов, наверное, тоже есть польза. Хотя бы в качестве подготовки для жизни в яви, для нормального существования petit bourgeois*.
«Видишь, – поучают меня мои собственные сновидения. -Вот так покупают сосиски. А чтобы автобус остановился на остановке, надо вот так поднять руку!» Но подобные сновид-ческие извращения никак не годятся на роль источника художественного вдохновения.
На следующий день, в субботу, мы с Манассией и Хорхе пошли в галерею Нью-Барлингтон. Хотя был выходной, Пен-роуз и Мезанс были на месте, распределяли места под выставку. Они нас выслушали с вежливым удивлением. Как оказалось, в последнее время они вообще не общались с Бретоном и не получали никаких нот протеста с требованием убрать из экспозиции работы «Серапионовых братьев». Пенроуз сказал, что он с нетерпением ждет открытия и Вудет рад видеть всех нас на закрытом просмотре, после чего мы ушли, бормоча сбивчивые извинения. Мы опять пали жертвой бубной Недопои паранойи.
