Огюстен Берроуз - Бегом с ножницами
За городом у меня было двое знакомых ребят, но мы больше не дружили. Моя мама рассердила их мам, и те запретили сыновьям со мною играть. Я так никогда и не узнал, что она им сделала. Зная ее, могу сказать: да все что угодно. В результате я в полном одиночестве смотрел в окно квартиры, которую мы арендовали, и мечтал о времени, когда мне исполнится тридцать. Конечно, за исключением тех часов, что я проводил в кабинете доктора Финча.
— Каким бы духовно возвышенным я ни был, — про изнес доктор Финч с игривой искрой в глазах, — я все же человек. Причем мужского пола. Я еще очень даже муж чина.
Мама выпустила изо рта колечко дыма, и оно полетело к потолку.
— Вы, черт возьми, сукин сын, — ответила она. Сейчас голос ее звучал игриво, а совсем не так пугающе, как когда она говорила какие-то неприятные вещи.
Финч покраснел и рассмеялся.
Возможно, — продолжал он. — Мужчины вообще сукины дети. И ты станешь сукиным сыном, Огюстен. —
Доктор посмотрел на меня.
А вы — сука, — обратился он к маме.
Я самая большая сука в мире, — согласилась она и ткнула сигарету в горшок с каким-то желтеющим растением.
Это очень полезно для здоровья, — заметил Финч. —
Вам нужно быть сучкой.
Лицо мамы стало торжественным и гордым; она даже слегка приподняла подбородок:
— Доктор, если быть сукой полезно для здоровья, то я самая здоровая женщина на земле.
Финч с удовольствием рассмеялся, даже хлопнул себя по коленям.
Мне ситуация вовсе не казалась смешной. Я считал, что мама становилась сукой периодически, приступами. А вообще-то она представляла собой редкий вид сальмонеллы: тип психотически-исповедального поэта.
— Так вы действительно ею пользуетесь? — спросил я, переводя разговор на то, о чем мы говорили до этого, а именно на комнату за кабинетом.
Финч повернулся ко мне.
— Конечно. Как я уже сказал, я мужчина, и у меня есть определенные потребности.
Я пытался понять, что он имеет в виду.
— Так когда же вы ее используете? В перерывах между приемом пациентов?
Финч снова рассмеялся.
— Между пациентами. После пациентов. А иногда, если пациент особенно нудный и утомительный, я прошу меня извинить и удаляюсь в мастурбаторий.
Он взял с низкого плетеного стола номер «Нью-Йорк тайме».
— Вот, например, сегодня утром я читал о Годде Меир.
Невероятная женщина. Высокоразвитая. В духовном отношении она именно такая женщина, которая должна была стать моей женой. — Он слегка покраснел и поправил пряжку на ремне. — Поэтому чтение статей о ней оказывает мощное воздействие на мое либидо. Всего лишь за пять минут до вашего прихода я восхищался ее фотографией вот в этой газете. А в результате, как только вы оба уйдете, буду вынужден отдать долг природе.
Я посмотрел на закрытую дверь и представил за ней комнату с отвратительной кушеткой; шкафы, заполненные лекарствами; старые подшивки «Нью-Инглэнд джорнэл оф медисин». Представил журналы «Пентхаус», целые стопки, рядом с кушеткой. Мысль о том, что толстый доктор Финч поскорее выпроваживает пациента и отправляется заниматься онанизмом, глядя на намалеванные аэро-графом изображения влагалищ или, того хуже, на фотографию Голды Меир, лишала меня душевного равновесия.
— Хочешь отправиться на экскурсию? — поинтересовался он.
На экскурсию куда?
Мама кашлянула.
Разумеется, в мастурбаторий, — пророкотал он.
Я закатил глаза. С одной стороны, мне хотелось пойти на экскурсию. С другой — было так противно, что даже не интересно. Я взглянул на постер с изображением Эйнштейна. Надпись под портретом гласила: «Скука — болезнь юности». Нет, мне скучно. Я, пожалуй, пойду отсюда.
— Ну, дело твое. Однако учти, ты многое теряешь, — ответил доктор. — Сам не знаешь, чего лишаешься-.
На самом деле я, конечно, знал, потому что еще несколько месяцев назад Хоуп показывала мне эту комнату. Хотя, судя по всему, не следовало признаваться, что я там побывал.
— Хорошо, пойдемте на экскурсию.
Доктор тяжело поднялся со стула.
А мне можно войти в ваш мастурбаторий с сигаретой? — спросила мама. — Или погасить ее?
Курение в святилище — редкая привилегия, — ответил доктор. — Но вам, Дейрдре, я разрешаю.
Мама поклонилась:
— Спасибо.
Однако за закрытой дверью нас ожидал сюрприз. Оказалось, что Хоуп оставила свое рабочее место в приемной и прикорнула на заляпанной кушетке.
— Это еще что такое? — завопил Финч. — Хоуп!
Хоуп вздрогнула и открыла глаза.
— Господи, пап. Ты меня напугал до смерти.—Она прищурилась, вглядываясь против света. — Да что с тобой?
Финч трясся от ярости.
— Хоуп, тебе нечего здесь делать. Это мой мастурбаторий... ты взяла мое одеяло! — Он показал на цветное вязаное покрывало, которым прикрылась дочь.
Кисточки на его краю были связаны между собой.
— Пап, да я просто вздремнула.
Здесь не место для сна, — ревел он.
Мама повернулась к двери, собираясь уйти.
Я, пожалуй, выпью еще чашечку кофе.
— Нет, подождите минутку, Дейрдре, — остановил ее Финч.
Мама замерла.
— Да?
— Вы понимаете, насколько неправильно поступила
Хоуп? — поинтересовался он.
Мама поднесла к губам сигарету.
— Ой, я, право, даже и не знаю.
Хоуп села на кушетке.
— Нет, Дейрдре, не уходите от ответа, — настаивал
Финч. — Вы понимаете, как неправильно поступила Хоуп, пробравшись сюда и заняв мое личное пространство?
Мама на секунду задумалась. Потом, очевидно, что-то для себя решив, заговорила:
— Ну, я, конечно, могу понять, как неприятно, когда вторгаются в чей-то собственный мир. Могу понять и то, насколько неприятно, когда без разрешения копаются в чьих-то вещах.
Тогда скажите ей это все! — скомандовал Финч.
Я попятился к двери, не желая участвовать в сцене.
Ну, я...
— Дейрдре, говорите! Скажите Хоуп о том, что вы думаете и чувствуете!
Мама взглянула на Хоуп, словно пытаясь сказать: «Ну что я могу поделать?» — потом наконец заговорила:
Хоуп, я не думаю, что с вашей стороны было правильно без разрешения занять место отца.
Не ваше дело, — резко ответила Хоуп. Ее прищуренные глаза наполнились злобой.
Мама сделала еще одну затяжку, выпустила колечко дыма и снова постаралась ретироваться.
— Я правда хочу еще кофе.
Финч схватил ее за руку.
— Минутку, Дейрдре. Неужели вы позволите Хоуп так с вами разговаривать? Боже мой, Дейрдре! Разве можно терпеть, когда она вот так вытирает о вас ноги?
Мама резко повернулась к доктору и окинула его острым, гневным взглядом, Я вовсе не собираюсь никому позволять вытирать о себя ноги, доктор Финч. Просто это действительно не мое дело. Хоуп совершенно права. Вся эта заварушка касается только вас и вашей дочери. Дерьмо! — заревел Финч. — Это просто-напросто уловки, увертки, настоящее дерьмо!
Нет, вовсе не так. — Мама бросила сигарету на пол и затушила ее носком босоножки. ~ Я не собираюсь во все это вникать.
Она сделала такой жест, словно стряхивала с черной водолазки несуществующую пушинку. Хоуп подала голос:
Пап, ты переигрываешь. Оставь Дейрдре в покое.
Это ведь действительно касается только нас с тобой.
А ты, — он ткнул в нее пальцем, — ты не вмешивайся.
Хоуп моментально прижалась к спинке кушетки.
А что думаете вы, молодой человек? — обратился доктор ко мне.
Я думаю, что вы все сошли с ума, — ответил я.
Вот это характер! — неожиданно хихикнул он. Затем повернулся к дочери: — Отправляйся на свое место и отвечай на звонки. И свари свежего кофе. Работай так, как должна работать ответственная женщина. Если ты моя дочь, это вовсе не означает, что ты можешь на мне ездить, целый день ничего не делая. Да еще и спать в рабочее время!
Хоуп наконец встала со злополучной кушетки.
Пойдем, Огюстен! — позвала она, выводя меня в приемную.
Что это такое было? — недоуменно спросил я, когда Хоуп уже сидела на своем рабочем месте, за секретарским столом. Я облокотился о подоконник, с высоты восьмого этажа рассматривая, как едут далеко внизу машины. Мой папа просто пытается помочь твоей маме, — спокойно объяснила Хоуп. — На самом деле он вовсе на меня не сердится.
А мне как раз показалось, что он очень на тебя сердится.
Да нет. Он старается помочь твоей маме почувствовать свой собственный гнев. Беда в том, что она постоянно подавляет его и из-за этого очень болеет.
В приемной было жарко и душно. На окне стоял вентилятор, но он выдувал воздух из комнаты. Я хотел было повернуть его, чтобы он дул в комнату, однако Хоуп не разрешила — так из комнаты уходит теплый воздух, а я собираюсь еще запустить жару с улицы.
Я ненавижу свою жизнь, — сказал я.
Да ладно. — Хоуп рассеянно складывала на столе стопку страховых бланков.
