Чарльз Буковски - Возмездие обреченных: без иллюстр.
Норман Мейлер — родился 31 января 1923 г. в состоятельной еврейской семье. С детства проявлял слабость к сочинительству и уже в девять лет написал фантастическую повесть объемом в 250 страниц под названием «Вторжение с Марса». Во время Второй мировой войны в качестве мотострелка принимал участие в военных действиях американской армии на Филиппинах. После демобилизации (в 1946 г.) за 15 месяцев написал роман «Нагие и мертвые» (1948), который был признан одним из лучших американских романов о Второй мировой войне. Дальнейшая писательская карьера Мейлера складывалась довольно неровно: он занимался и журналистикой, и кинематографом, и политикой. Дважды арестовывался за участие в демонстрациях против войны во Вьетнаме. В 1969 г. баллотировался на пост мэра Нью-Йорка. Во время предвыборной кампании Мейлер выдвинул идею ввести в Нью-Йорке «супер-воскресенье». Предполагалось, что в этот день в городе будет запрещено ездить в частных автомобилях, сократятся до минимума передачи радио и телевидения, закроются все бары и увеселительные заведения. Мейлер получил 6 % голосов.
На сегодняшний день Норман Мейлер признан главной фигурой в послевоенной американской литературе. Он опубликовал более 30 книг, дважды получал Пулитцеровскую премию, с 1984 по 1986 год был президентом американского Пен- клуба. Шесть раз был женат, имеет девятерых детей.
Артур Кестлер, английский писатель. Родился в 1905 году в Будапеште в семье крупного еврейского промышленника. В 1926 окончил Венский университет по курсу психологии. В последующие годы Кестлер занимался литературой и журналистикой. Много путешествовал; побывал на Кавказе, в Туркмении, Афганистане, а в 1931 на дирижабле «Граф Цеппелин» принимал участие в полете к Северному полюсу.
В 1936 в качестве корреспондента английской газеты «Ньюс Кроникл» Кестлер отправился в Испанию, где написал книгу о зверствах франкистов — «Беспримерные жертвы».
Книгу с сочувствием встретили в прокоммунистических кругах, но самому автору она едва не стоила жизни. После падения Малаги (в феврале 1937) Кестлер попал в руки франкистов и был приговорен к расстрелу. Несколько месяцев он провел в тюрьме на грани жизни и смерти, однако в конце концов вышел на свободу и уехал во Францию.
В 1938 Кестлер порвал с коммунистами и, перебравшись в Англию, издал свой нашумевший роман о московских процессах 1936–1938 годов «Слепящая тьма» (в английском оригинале «Мрак в полдень»).
В 1945 писатель принял британское подданство. В 1949–1950 он окончательно порвал с иудаизмом и увлекся исследованиями по антропологии и теории биосистем (книги «Лунатики» — 1959, «Акт творчества» — 1965, «Дух в машине» — 1967). В 1967 в «Санди Телеграф» Кестлер опубликовал серию статей о т. н. «наркотической революции» на Западе — «Возвращение в нирвану». Выявившаяся у Кестлера лейкемия привела писателя к самоубийству. 3 марта 1983 года он принял смертельную дозу транквилизаторов. Вместе с Кестлером самоубийство совершила его совершенно здоровая жена Сесилия (урожденная Джеффрис). Свою предсмертную записку, объясняющую этот поступок, она начала словами «Я не могу жить без Артура…».
Писатели
Гарольд постучался в дверь одной из меблированных комнат.
Нельсон на кухне лакомился ватрушкой и чашечкой кофе «эспрессо».
— Да? — отозвался Нельсон.
Этот стук расстроил его, а когда Нельсон нервничал, голова его начинала дергаться — проявлялся тик.
— Кто там?
— Нельсон, это я — Гарольд.
— A-а, минутку…
Нельсон подхватил остатки ватрушки и запихал в рот. Глаза его увлажнились, когда он старался как можно быстрее прожевать сладость. Сорок пять фунтов излишнего веса не давали покоя. Проглотив ватрушку, он подскочил к раковине, пустил воду, ополоснул тарелку, руки и поспешил к двери. Нельсон откинул цепочку, повернул ручку и отрыл дверь.
Гарольд вошел. В нем было пять футов росту, худой, 68 лет — старше Нельсона на 30 годков. Оба они были писателями, причем сочиняли исключительно стихи. Их книги почти не продавались, и на что они существовали, оставалось секретом. Каждый имел тайный канал, по которому получал подпитку. Но никогда ни один из них не обмолвился об этом.
— Эспрессо не хочешь? — поинтересовался Нельсон.
— О, хорошо бы…
Гарольд уселся па кушетку возле кофейного столика. Вскоре Нельсон принес ему чашку кофе и сел рядом.
Голова Нельсона снова затряслась и задергалась.
— Знаешь, Гарольд, я виделся с этой сволочью. Он пожаловал меня визитом.
Гарольд уже почти поднес чашку к губам, но остановился.
— Ебловски? — изумился он.
Так между собой они величали другого писателя.
— Да.
Гарольд отхлебнул кофе и поставил чашку на столик.
— Я думал, он больше ни с кем не встречается.
— Ты шутишь? Он не пропускает ни одну женщину, которая ему пишет или звонит. Он пытается опоить их, сыплет обещаниями, врет. Он откровенно навязывает себя, и, если они не соглашаются, он просто насилует их.
— А как он это все мотивирует?
— Заявляет, что ему нужно же о чем-то писать.
— Старый вонючий кобель.
Некоторое время они молчали, думая о старом вонючем кобеле. Потом Гарольд спросил:
— А с чего это вдруг он посетил тебя?
— Наверное, чтобы потравить меня. Ты же знаешь, мы познакомились с ним, когда он только бросил свою фабрику и занялся литературой. У него тогда даже не было приличной бумаги, чтобы жопу подтереть. Он пользовался мятой газетой.
— Значит, ты видел его. И как это было? Он был пьян?
— Естественно, Гарольд! Он был грязный и пьяный, как свинья.
— Он считает, что таков должен быть настоящий мужик. Фу, мерзость!
— Да какой он мужик… Тод Винтерс рассказал мне, что отпиздил его в говно однажды ночью.
— Что, правда?
— Правда. Но об этой драке ты никогда не найдешь в его писанине.
— Без сомнения.
Писатели взялись за свои чашки.
Нельсон вынул из нагрудного кармана рубашки короткую сигару, зубами сорвал с нее целлофан, откусил кончик и потянулся за зажигалкой, которая лежала на столике.
— Я бы посоветовал тебе не зажигать эту гадость, Нельсон. Пагубная привычка!
Нельсон вынул сигару изо рта, повертел ее и бросил на стол.
— Поверь мне, Нельсон, кроме того, что это вонь несусветная, так еще и ебучий рак от нее.
— Ты совершенно прав.
И они снова замолчали, думая о Ебловски и о раке.
— Ну, Нельсон, расскажи мне, что он говорил!
— Ебловски?
— Кто ж еще?
— Да что говорил, смеялся надо мной. Говорил, что я никогда ничего не добьюсь!
— Серьезно?
— Серьезно. Вот сидел тут в рваных джинсах, без носков, в грязной футболке. Говорил, что живет в большом доме, две новые машины в гараже. Усадьба за высокой живой изгородью. Дорогущая охранная система. И бабенка у него красивая, на 25 лет моложе его…
— Да он не может писать, Нельсон. Ни словарного запаса, ни стиля. Ничего.
— Только блевотина, ебля и матерщина.
— Он и женщин ненавидит, Нельсон.
— Да он бьет своих женщин, Гарольд.
Гарольд рассмеялся.
— Господи, а ты читал это его стихотворение, где он оплакивает тот факт, что женщины рождаются с кишками?
— Гарольд, он же быдло. Почему его книги покупают?
— Потому что его читатели — быдло, которых большинство!
— Ну да, он же пишет об играх, пьянках… бесконечно, снова и снова.
И снова они замолчали, чтобы подумать о сказанном.
Гарольд громко вздохнул и констатировал:
— Он знаменит по всей Европе, а теперь еще и в Южной Америке раскручивается.
— Метастазы тупоумия, Гарольд.
— Зато здесь он не так знаменит, Нельсон. В Штатах у нас тоже есть свой читатель.
— Наши критики кое-что понимают.
Нельсон отлучился на кухню, принес себе еще кофе и продолжил:
— А знаешь, что самое мерзкое? Просто из ряда вон?
— Что?
— Он прошел полное медицинское обследование впервые в шестидесятипятилетнем возрасте.
— И?
— Абсолютно здоров. Как-то он давал интервью, лакая водку. Я сам видел. Он выпил этой отравы столько, что можно было уложить армию. Он не пьет только тогда, когда отрубается. Единственное, что оказалось у него не в норме, это триглицериды, ниже 264.
— Это уже что-то.
— И все же это несправедливо. Он уже похоронил всех своих приятелей-алкашей и даже нескольких баб, которые пили с ним.
— Да, это у него получается гораздо лучше, чем писать, Нельсон.
— Он — как пес, которому удается благополучно пересечь автостраду, не оглядываясь по сторонам.
— А ты не спрашивал, как это ему удается?
— Спрашивал. Он рассмеялся мне в лицо и сказал, что просто боги любят его вонючую задницу. Такая у него карма, сказал он.
