Джозеф Коннолли - Отпечатки
И они обнялись, по очереди повизгивая (иногда взвизги немного перекрывались).
— Ну-ну! — расхохотался Тедди, вкатывая пустую тележку. — Кое-кто чему-то очень рад! Это потому, что вы оба выучили свои роли назубок?
Джуди высвободилась из объятий все еще пыхтящего Джейми, подбежала к Тедди и обняла его тоже.
— О, лучше — намного лучше, Тедди. Каролина. Жена Джейми, да? Она переедет сюда вместе с их сыном. Ну разве не чудесно?
— Великолепно, — подтвердил Тедди. — Хотя писать для них роли уже поздновато…
— О Тедди! — притворно пристыдила его Джуди. — Опять ты со своей пьесой. Ты что, ни о чем больше не можешь думать?
— Гм… дай прикину. — И Тедди нахмурил брови, старательно изображая глубокие раздумья. — Нет… боюсь, что нет…
— Ты, — засмеялась Джуди, — просто ужасен…
— В общем, плакаты уже почти готовы, Тедди, — радостно сообщил Джейми (потому что, да, — давайте все радоваться тому, что любим). — Нужен еще один трафарет, и тогда я напечатаю, сколько нужно. На большом прессе, знаешь, выглядят просто сногсшибательно. Дизайн великолепен. Кимми заказала его одному из своих.
— О, вот это отличная новость, — восхитился Тедди. — Скорей бы увидеть… Гм. Скажи мне, Джуди, детка, — почему мы по колено в листве?..
— Гм? — отозвалась Джуди. — А, это. Ах — ну разве не прелесть? Это Пол сделал, его гирлянда. Я как раз говорила Джейми — Пол их наделал целую гору. А Джейми — хорошо, Джейми? Джейми расскажет тебе, из чего она сделана. Ну, Джейми?.. Мы ждем.
— О господи, Джуди, — я не могу, гм… ну ладно, гм — сосна, да? Кусочки стекла, само собой… А эти цветы — это, гм, — какие-то цветы. Ах да, и засахаренные груши — правильно, да?
— Браво. Цветы протеи. Дальше.
— Боже. Хорошо, гм. Палочки. Веточки. А эти толстые штуки — это, гм…
— Веточки кизила. Палочки корицы. И?..
— О боже, да — палочки корицы… и, ну…
— Эти толстые штуки, как ты их назвал, это?..
Тедди кашлянул и заговорил:
— Смолистые орехи эвкалипта, — сказал он. — Вот что это такое.
Джуди уставилась на него:
— Знаешь, Тедди — за все те годы, что мы вместе, ты ни на миг не переставал меня удивлять. Откуда, ради всего святого, ты знаешь?..
— Смолистые орехи эвкалипта? О — я думал, это все знают. Ну что — по бокалу шардоннэ? Или, может, бургундского?
Пока Тедди разливал вино, Джейми улучил минутку, чтобы еще раз быстро переговорить с Джуди в углу.
— Ну, Джуди, — что ты думаешь? Все хорошо? Да?
— Теперь все может быть хорошо — да, Джейми. Ты перестал себя ненавидеть. Вот что произошло. Ты больше не занимаешься самобичеванием.
— В этом… дело? Боже — я не знаю. Я только знаю, что мы все снова будем вместе. О господи, как это чудесно. И мы будем разговаривать — мы будем говорить. В смысле, мы с Каролиной будем говорить, да, конечно, — но мы все будем, все вместе. Потому что это необходимо, понимаешь. Это важно.
Джуди кивнула:
— Да. Важно. О, спасибо, Тедди. Мм — вкусное и холодное. Твое здоровье, Джейми. Поздравляю.
Джейми отпил из бокала и расплылся в глупой улыбке. Посмотрел на Джуди и Тедди и просто сказал: спасибо. Но это, понимаете, — важно. Говорить. Потому что иначе, ну… кончишь как Гитлеры.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
— Мне всегда так… — задумчиво бормотал Майк, поглядывая на самый дальний держатель для картин, словно тот был в силах помочь ему выразить мысль. — В смысле — в это время года, понимаете — в самый канун Рождества… Мне всегда как бы двойственно — пожалуй, так.
Джон принял толстый и низкий бокал из вытянутых пальцев Майка и удовлетворенно погрузился в благодушие.
— Двойственно, да? Ну — это нам особо ничего не говорит, не так ли? К чему бы это? О чем он болтает, Уна? Есть идеи?
— О боже, — засмеялась Уна. — Меня не спрашивай. Я знаю меньше всех. Но думаю, он имеет в виду… что не так, Фрэнки? Тебе не нравится? Крепковато для тебя, может быть?
Фрэнки подняла взгляд, словно ее поймали с поличным. Она обмакнула ноготь в бокал (бледно-зеленоватым он был, этот напиток, но вообще-то не слишком) и очень осторожно лизнула; тень сомнения уже лежала на ее челе, балансируя на грани неудовольствия.
— Он не, гм… — отважилась она, — совсем гадкий, вовсе нет. Просто он немного… а это вообще что, Уна? Тебе нравится, Джонни? Что это мы такое пьем, Майк?
— Он определенно согревает… — осторожно высказался Джон (и подумал: да-да, согревает, так сойдет. Потому что я ее понимаю, бедняжку Фрэнки, — он определенно скорее плох, чем хорош, этот напиток, который я держу).
— Ну, это что-то вроде пунша из джина, — лишь слегка защищаясь, пояснил Майк. — Мне очень нравится. А как тебе, Уна?
— О! — воскликнула Фрэнки. — Джин. Я не люблю джин. А тогда разве можно было достать джин, Майк? Во время войны? Я думала, его было не достать. Ты же вроде говорил, что его нормировали? Что бы это слово ни означало. Они немного потеряли, если хочешь знать мое мнение. Что тут еще намешано? У вас есть шампанское? Я могу мигом за ним сбегать, если хотите, — правда, Джонни? У нас его наверху просто море.
— Ну, вообще-то это совсем не военных времен рецепт. Сюрприз-сюрприз. Он будет постарше на, ох — лет сто, наверное. Кстати, упомянут в «Рождественской песни». Ну, знаешь: Скрудж и так далее.
Фрэнки заморгала и посмотрела на него.
— Диккенс? — попробовал он. — Нет? Ну ладно. Короче говоря, в нем главным образом, ну — джин, разумеется, и, гм, — дикие ягоды и, ну — вода, разумеется. Вот и все. Если в двух словах. Что скажешь, Уна?
— Скажу, — улыбнулась Уна, — это просто чудесно… что Фрэнки может сбегать наверх и принести нам шампанского.
— Вот видишь! — засмеялась Фрэнки. — Я знала, что не одинока! Уне тоже не нравится. И спорим, что Джонни он тоже не по вкусу — просто Джонни слишком вежливый и не скажет. Прости, Майк, — я не хотела грубить. Ну так что, сходить за шипучкой? Да?
— Если тебе и правда не нравится, — слегка обидевшись, уступил Майк, и демонстративно допил свою порцию (в результате чего следующие слова прохрипел), — ну… тогда не пей, Джин. То есть, Джон.
— Может быть, — очень медленно высказался Джон, — бокал шампанского будет чуть больше соответствовать времени года?..
— О боже, ты просто потрясающий, ты это знаешь, Джон? — вскричала Уна. — Как повезло нам и как не повезло дипломатическому корпусу. Майк, его тошнит от твоего пунша, это ясно как божий день. А тошнит его потому — ты должен это признать, Майк, дорогой, — потому, что этот пунш отчетливо склоняется к статусу мерзости. Фрэнки — шампанского: сей же момент. Прости, дорогой, но нужно смотреть правде в глаза.
Фрэнки уже продиралась сквозь бесконечные охристые коридоры и коричневые перегородки Майка и Уны.
— Ну… — признал Майк, собирая почти нетронутые бокалы. — Это был всего лишь эксперимент. В конце концов, Лукас пьет джин…
— Мм, — промычал Джон. — «Танкерей» с оолонгом. Это немного другое.
Майк кивнул:
— Да, наверное. Впрочем, ладно — ничего страшного. Я же говорю — это была всего лишь идея. Я имею в виду, что я, пожалуй, именно это имел в виду. Ну, когда сказал, что мне как-то двойственно. Я имею в виду, понимаете, — я вот что имею в виду: у нас здесь так много всего, верно? Нам всем невероятно повезло. Фрэнки может просто сбегать наверх за прохладным шампанским — а вечером нас ждет Бочкино пиршество. Я хочу сказать, это прекрасно, конечно, это прекрасно…
— Да, — с готовностью согласилась Уна. — И еще как.
— Прекрасно, — повторил Майк. — Я знаю. Я о том и говорю. Просто я никак не могу отделаться от мысли, что, понимаете, — во время войны…
— А, — произнес Джон. — А.
— Ага — ты понял, да, Джон? В войну — в это время года, понимаете, домохозяйка как-нибудь — бог ее знает, как — раздобыла бы жестянку «Спама» или, может, приличный кусок сыру, или еще что-нибудь. Или даже выменяла у фермера, ну, не знаю — цыпленка какого-нибудь или пару яиц. И сейчас ломала бы голову над пирогами, пудингами и прочими сластями — дешевыми и сытными, знаете, но для нее дело чести приготовить их целую гору, причем вкусную. Мандарины, если повезет, и уголек в носке[82] — по паре шестипенсовиков в детские ладошки, если совсем шиковать… но вся семья вместе, понимаете? Ну — не считая тех, кто сражается, разумеется. На войне. И всего два драгоценных дня, чтобы этим насладиться. Самодельные игрушки… а потом снова за работу. За труды праведные.
