Ариф Алиев - Новая Земля
А я продолжил:
— Сейчас мы распределим обязанности. Нам нужны: повара, дежурные по кухне, смотрящие за продуктами, истопники, дневальные. Кроме того, каждый обязан ежедневно отрабатывать смену на сборе ракушек и водорослей. Мастера под руководством Толи Слесаря будут работать на разборке самолета. А строители переделают 2-й барак под ангар. Скоро вдарит мороз минус 25°, поэтому уже сейчас ночами мы должны по частям переносить самолет в ангар, переноской будут заниматься все, кроме больных и раненых.
Колонисты поддержали и эти планы.
— Ответственным за рыбную ловлю предлагаю назначить Моряка.
— Почему меня?
— Ты подумай хотя бы полминуты, а потом спрашивай.
И еще возникли вопросы и предложения, но идиотские, если честно, и я перешел от материальной части нашего существования к духовной.
— Мы построим часовню, — сказал я. — Конечно, можно в бараке угол выделить, но лучше отдельное здание.
— И мечеть построим, — сказал Асланбек.
Толе Слесарю идея строительства мечети не понравилась.
— Сдурел? Сколько вас тут? Ты один?
Оказалось, шестеро. Но Толю Слесаря цифра не убедила.
— Еды нет, не фиг силы зря тратить.
— А часовню строить — не зря силы тратить?
— Может, вам и минарет из камней сложить, чтоб ты оттуда по утрам завывал?
— Сейчас нас шестеро, потом еще привезут. А про минарет ты свои слова обратно возьми. Знаешь, как бывает, за одно слово иной раз человеку глаз на жопу натягивают.
— Хочешь строить минарет, строй, но мы тебе помогать не будем. И строй его подальше от бараков. А то ты залезешь на него, начнешь выть, и он рухнет мне на голову.
— Если тебе на голову рухнет минарет, значит, тебе послано справедливое возмездие.
— За что?
— За то, что ты против мечети!
— Я не против мечети, но ты сам ее строй. И учти, если еще чичей привезут, придется их убить.
— Ты чего мыслями скачешь? Ты не путай разное! И не одни чичи мусульмане, мы тут не чичи. И чичи разные бывают. Ты одних знал, а я других.
— Ты тех же самых знал, которых камнями по башке.
— Нет, и других тоже! Нормальных знал!
— Я про вольную жизнь не говорю, а на пожизненном все чичи одинаковые — опасные.
— А ты безопасный, да? Ты людей резал из-за денег!
— А ты не резал? Или резал, но не из-за денег? Или резал, а потом в благотворительный фонд деньги посылал?
Асланбек не придумал, что ответить, поэтому полез драться, едва разняли.
Сипа стоял возле своих букв и размышлял, задрав голову. Он понял что-то важное и улыбался своему открытию.
— Они нас не видят!
И подбежал ко мне.
— Иван Георгиевич, они не видят надпись, поэтому не плывут к нам. Нет никакого спутника.
На лице у меня тоже появилась улыбка. Такие улыбки называют непроизвольными. Или глупыми.
— Как мы раньше не догадались, Николай?! Они за нами не следят. Понадеялись, что никуда не денемся, и на спутнике сэкономили. Нас не видят. Нам не надо ждать ночи.
Я оставил тетрадку раскрытой, по водорослям и ракушкам после расчеты закончу. Самолет — вот что сейчас главное. Самолет — это цель. Пока мы будем стремиться к цели, будем жить.
— В лагере остаются дежурные и больные. Начнем прямо сейчас.
И мы поднялись в горы.
Мы несли топоры, лопаты, ломы, самодельные носилки из обрезков стальных труб и двух слоев 15-мм фанеры, брезент для волокуш и мешков, молотки, отвертки, плоскогубцы, ножницы и прочее, что могло понадобиться для освобождения самолета из ледяной могилы, разборки и переноски. Ветра не было, но на седловине выпало много снега. Мы понимали, что обратно пойдем с грузом, и протаптывали широкую тропу. Каждые несколько шагов мы останавливались, отдыхали, но никто не сказал, что надоело надрываться и он дальше не пойдет.
Мы растянулись по берегу речки, и, когда последние еще переходили ее по льду, передние уже увидели бортовой номер «18» и кричали задним, что видят самолет.
Сипа объяснил скрытый смысл номера, и его идея всем понравилась. Он для смеха надел на голову олений череп с рогами, стал прыгать и кричать по-оленьи и показал, что и как он будет показывать всему миру с высоты. Размеры предъявленного «1» колонистов не впечатлили, и многие предложили для показа свои «1». Самый внушительный «1» показал повар Евген, его и назначили ответственным за демонстрацию всему миру «18», а Сипе и остальным посоветовали не позориться.
Мы еще немного передохнули после трудного пути и начали работать.
Через неделю мы разобрали самолет и перетащили по частям. Самой тяжелой частью оказался мотор. Корпус и плоскости мы под руководством Толи Слесаря развинтили и расклепали, он сказал, что новые заклепки найдем из чего сделать. А мотор разобрать на месте не получилось, Толя Слесарь побоялся, что мы что-нибудь повредим внутри или потеряем при переноске. Он сказал, что надо нести целиком и уже в ангаре промывать болты уксусом, снимать ржавчину, и счищать затвердевшую смазку, и очень осторожно развинчивать.
Мы сделали тали — сплели канаты и вырезали из дерева колеса, Толя Слесарь освободил мотор от внешних креплений и распорок, просунул канаты, перекинул через колеса, сказал, чтобы тянули, а он будет страховать. Мы долго возились, но в конце концов вытащили мотор и положили на носилки. Когда несли через речку, лед под ногами трещал, из трещин вытекала вода и замерзала толстыми натеками.
Во 2-м бараке сломали перегородки, убрали шконки. Сколотили верстак и большой стол, расстелили сшитое из обрывков брезента полотнище и на нем разложили части «СССР-Н-275»: расклепанный полностью фюзеляж, фонарь, поплавки, кожухи, плоскости, бензобак, элероны, рычаги управления с коробками. Безнадежно поврежденные и проржавевшие части мы сложили отдельно, чтобы по ним сделать копии.
Окончание переноски и открытие ангара мы решили отметить праздничным обедом. Помимо обычного супа из водорослей и ракушек и тюри из фасоли и тушенки, Евген и Башар сделали из вишневого сиропа и тех же водорослей желейный десерт.
К кухне выстроилась очередь. Евген и Башар каждому наливали тюрю на четверть кружки, супа полную миску и тарелку желе. День был солнечный, припекало, и колонисты не уходили в барак, как обычно, а рассаживались за уличными столами.
Никто сначала и не заметил, что в конец очереди пристроились Саша Краснодеревщик и тот охранник-вурдалак, который сбежал с вышки. Никто не видел, откуда они пришли, да их сразу и не узнали. В изорванной одежде, лица до черноты обморожены, они ничего не соображали от голода. Ну разве что в очередь встать сообразили, вперед всех не полезли.
Когда подошла их очередь, Евген налил Саше Краснодеревщику супа. А Башар налил вурдалаку. Оба взяли миски и тут же выпили, хотя суп был очень горячий. Им налили еще, и они сели у печки и ели уже спокойнее. Я свою тюрю отдал Саше Краснодеревщику, а Моряк — вурдалаку. Но я свою уже съел до половины, а Моряк нетронутую отдал.
42 дня мы прожили в трудах и, не считая нескольких незначительных происшествий, спокойно. Самые слабые умерли, и раненые не все выжили, но не от голода. Охранник-вурдалак умер, потому что у него загнили обмороженные ноги. А Саша Краснодеревщик почти и не болел. Он оказался хорошим мастером, именно он нашел материал для заклепок — сообразил вынуть прутки из настольного хоккея.
На 47-й день закончились продукты, даже чай и кофе. Это был 127-й день после высадки. Очень трудный день, но мы его пережили.
В 136-й день после высадки я работал в мастерской, возился с бензобаком — шкурил дыру, обрабатывал напильником, чтобы Толя Слесарь смог наклепать заплатку, сварки у нас не было и клея никакого, заплатка — единственный способ. Я услышал крики и вышел посмотреть, почему орут, давно так не орали.
И увидел теплоход с российской трубой и сторожевик на воздушной подушке. Теплоход встал на якорь, а сторожевик продолжал идти к берегу.
23
На градуснике минус 12°. Мерзлый пар поднимается от больного, хрипящего моря, ветер гонит его против волн, и от этого кажется, что пришел в движение и весь остальной мир.
Мы замерзли.
Какую одежду ни надень, а если жира под кожей нет и стоишь на одном месте, замерзнешь насмерть и при плюс 12°, я знаю, что говорю.
Мы стоим на берегу и замерзли, окоченели, но уйти в барак и обнять печку не можем. Мы хотим, чтобы координаторы видели, что мы стоим и ждем на морозе и не уходим. И поторопились хотя бы немного. Потому что мы неделю голодаем по-настоящему, с обмороками и галлюцинациями. Рыбу мы так и не поймали, леммингов тоже. Едим суп из водорослей и ракушек и больше ничего. Мы по-прежнему работаем — мастера в ангаре, повара на кухне, истопники и дневальные в бараках. Но если раньше люди умирали от болезней или от ран, то неделю уже умирают без видимых причин — шел и умер, лег и умер, сел за стол и умер, стоял за верстаком и умер. От голода, может быть, или потому, что устали ждать.
