Дженни Даунхэм - Ты против меня (You Against Me)
Она надела сандалии, а они втроем вытаращились на нее во все глаза. Она встала с шезлонга и медленно, будто училась ходить, зашагала к двери лифта. Когда она нажала кнопку, Холли бросилась вслед за ней и взяла ее за руку. Они вместе вошли в лифт.
Мать закурила и предложила сигарету Майки. Поднесла ему зажигалку, и их взгляды встретились.
– Ты смотри, – проговорил он, – вышла на улицу.
– Сразу после того, как Джиллиан уехала.
– Невероятно.
– А еще пригласила друзей в гости. Мне кажется, в ней что-то переменилось с тех пор, как твоя подруга встала на нашу сторону.
– На нашу сторону? Мать пожала плечами:
– Ну, ты понимаешь, о чем я.
Они смотрели на Карин. Та стояла, заглянув в окно машины, и болтала с Джеко. Холли тем временем направлялась к парнишке с мячом.
– Ты со своей подругой сегодня разговаривал? – спросила мать.
– Звонила мне из автомата, когда ее выпустили из участка.
– И как она?
– Не очень. Ей теперь нельзя жить в одном доме с братом, она же свидетель полиции.
– Переживаешь за нее?
– Она говорит, ее отец с ума сойдет, когда узнает. Они с матерью пошли в кафе и будут думать, как ему обо всем сказать.
– Хоть мать ее поддерживает.
– Нуда, наверное.
Хотя на самом деле Майки сомневался, что худощавая женщина, которую он видел несколько недель назад, реально чем-то поможет Элли. Он глубоко затянулся и медленно выпустил дым. По телефону Элли была спокойной до жути, а когда попрощалась, у него возникло чувство, что она прощается навсегда. Никогда раньше он ни по кому не скучал, не испытывал отчаянного желания вновь увидеть конкретного человека. Стоило закрыть глаза – и он видел ее: закинутые за голову руки, ноги, обхватившие его так, что становилось тепло.
Он вытер лицо рукавом и сделал еще одну затяжку.
Мать пристально смотрела на него.
– Что?
– Если бы ты не познакомился с этой девушкой, Карин так и сидела бы дома. Подумай об этом.
– То есть это хорошо, по-твоему, что я встретил Элли?
– Я лишь хочу сказать, что ты пытался помочь сестре, и это хорошо. Окажись кто-нибудь из нас на месте твоей знакомой, мы вряд ли поступили бы иначе.
– Не думаю, что Карин с тобой согласится.
– Дай ей время.
Он потер нос и задумался над ее словами. Оглядел двор дома, в котором жил, потому что не знал, что делать дальше. Во дворе недавно посадили саженцы – тонкие палочки, огороженные проволочными заборчиками. Песочница, качели, футбольная площадка с воротами, нарисованными на стене красной краской. Парнишка с мячом все еще ошивался у стены; Холли стояла рядом и смеялась. Майки докурил и затушил сигарету в елочном горшке, потом взял камушек, найденный на дороге, и зажал его в кулаке. Тот согрелся в ладони.
– Меня уволили, мам.
– Ох, Майки!
– Слишком часто опаздывал или не приходил вовсе. Она покачала головой и затушила сигарету:
– А ты объяснил начальству, как тяжело тебе было в последнее время?
– Не совсем.
– А надо было. Может, они бы и передумали.
– Нуда. Может.
– Мне очень жаль. – Кажется, она действительно жалела его. – И что теперь будешь делать?
Он понятия не имел. Его поражало, как быстро меняется мир и уходит привычное. Сидя здесь, на ступеньках, он вдруг понял, что вчера все – абсолютно все – было совсем иначе. Вчера он был с Элли, а сегодня между ними все кончено. Вчера Том еще мог выкрутиться, а сегодня ему уже ничего не светит. Вчера Карин сидела на диване как приклеенная, а сегодня вот гуляет во дворе. Вчера у него была работа. Он вздохнул и вытянул ноги. Даже погода странным образом изменилась: беспрестанный дождь кончился, и вышло солнце "низко нависшее над горизонтом.
– Пойду, наверное, погоняю мяч с Холли, – сказал он. – А то давно ей обещал.
– Давай-давай, – ответила мать. – А потом знаешь, что сделаем? Приготовлю-ка я вам настоящий ужин. В холодильнике есть курица, можно запечь с картошкой и овощами, как вы раньше любили. Хочешь? – Она потянулась и погладила его по плечу.
– Спасибо, мам, – ответил он. – Было бы здорово. Он понимал, что это продлится недолго, что это всего
лишь временный период и скоро все снова вернется на круги своя, но не мог не оценить ее доброту. Может, именно это и важнее всего – ценить хорошее, когда есть возможность. Возможность погонять мячик с Холли и увидеть майское солнце.
Сорок четыре
Элли сидела на диване рядом с мамой. Они сидели там уже так долго, что комната успела погрузиться в темноту. Наверху Том собирал вещи. Отец ему помогал. Элли слышала, как они отдирают скотч, запечатывая коробки на лестнице.
– Папа меня никогда не простит, – прошептала она.
Мать сжала ее руку:
– Твой папа тебя любит, дорогая.
– Это совсем другое.
– Нет, это самое главное. В такие моменты любовь – единственное, на что мы можем рассчитывать.
Когда она увидела отца, спускающегося по лестнице, у нее в груди все перехватило как обручем. Напрягшись каждой клеточкой, она смотрела, как он ставит две новые коробки поверх кучи старых в коридоре. Как будто Том умер и они выносят его вещи.
– Это приставка? – спросила мама. – Разве у Бена своей нет?
Отец повернул выключатель в гостиной и встал у двери, глядя, как они растерянно моргают от внезапно ударившего в глаза света лампы. Конечно, скоро он перестанет злиться. Гнев просто выдохнется, и все.
– Бен целый день в колледже, – процедил он, – и Тому придется рассчитывать на гостеприимство его родителей. Хочешь, чтобы твой сын унижался и каждый раз спрашивал, можно ли ему посмотреть телевизор или взять приставку?
Мама ничего не ответила, а отец покачал головой, точно демонстрируя, что он прав. Потом зашагал по коридору в туалет. Элли представила, как он роется в шкафчике, ищет бритву Тома и его дезодорант, любимый гель для волос.
– Надо, наверное, шторы задернуть, – пробормотала мама. – На улице темно.
Но так и не пошевелилась.
Вернулся отец, неся в руках пакет с туалетными принадлежностями Тома.
– Ну что, Элли, как думаешь, твоя честность кому-нибудь помогла? – выпалил он. – Что с нами теперь будет?
– Я говорила правду, папа.
– Правду! О господи, Элли! Да я никогда – повторяю, никогда – не видел твоего брата таким, как сегодня! Ты этого хотела? – Он ткнул пальцем в потолок. – Он сидит наверху на кровати и даже говорить не может, не то что собирать вещи.
– Может, мне к нему подняться? – вмешалась мать.
– Ты меня спрашиваешь?
– Да.
– Ты его мать, черт возьми, сама не понимаешь, что ли?
– Я просто спрашиваю у тебя, захочет ли он меня видеть. Если я нужна ему, то поднимусь.
– Господи, какое невиданное благородство! – Отец взглянул на ее сложенные на коленях руки. Кажется, это зрелище его еще больше взбесило. – Ты должна была ее остановить. Прибить ее чертовы ноги гвоздями, чтобы она с места не сдвинулась!
– Я не могла ее остановить.
– Не могла? Она же ребенок, нет? Ты что, не в состоянии контролировать своих детей? – Он бросил на жену злобный взгляд; губы его сложились в тонкую линию неодобрения. Потом он развернулся и загрохотал вверх по лестнице.
– О боже, – пролепетала мать, закрыв лицо руками. Элли не знала, что делать, не знала, что сказать.
– Прости, – проговорила она, и это было единственное, что пришло ей в голову.
С тех пор как они вернулись из участка, она только и делала, что извинялась. Ее мать собрала всех в гостиной и попросила отца не прерывать ее, сказала Тому, что любит его, после чего сообщила им, что Элли дала новые показания. Рассказала и об ее отношениях с Майки. И вот уже несколько часов Элли только и слышит, что обвинения в свой адрес.
Отец поднялся на чердак. Элли слышала, как скрипит приставная лестница. Может, он полез за конструкторами, за «Лего» Тома, его детской игрушечной фермой? И все пластиковые звери – лошади и овцы, стаи гусей и уток – скоро тоже выстроятся у двери.
– Кажется, он не на моей стороне, – пробормотала она.
– На твоей, детка. Конечно, на твоей.
Но это была неправда. Она теперь была запятнана. Она стала другой. Больше не была его любимой маленькой девочкой. Взгляд его изменился: теперь, когда он смотрел на нее, словно видел то, на что глядеть было невыносимо.
– Да и какая разница, кто на чьей стороне, – добавила ее мать. – Когда я там сидела, в полицейском участке, и слушала твой рассказ, мне хотелось двух вещей одновременно. Чтобы ты замолчала – ведь мне невыносимо было слышать ужасное о своем сыне. А еще чтобы ты говорила весь вечер – потому что я поняла, как больно тебе было держать все в себе.
Она подошла к окну, сдвинула цветочные горшки на подоконнике и задернула шторы. Элли успокоилась, услышав этот знакомый звук.
Но отец нарушил ее покой, спустившись вниз с сумкой для крикета. Он поставил ее на столик в коридоре, хотя крикетный сезон еще не начался и вполне можно было бы оставить сумку на чердаке. Мать села рядом с Элли, а отец подошел к бару с напитками. Не обращая на них внимания, он щедро плеснул себе виски и сделал один, два, три глотка, каждый раз полоща рот, прежде чем проглотить. Потом подошел к окну, раздвинул шторы и выглянул в темноту, словно ожидая чего-то. Журналистов? Фургон из телекомпании? Ему казалось, что все происходящее с ними просто невероятно, что это сенсация, какой в их семье еще не было. Его дочь перешла в лагерь противника. Стала анти-Паркером. Перестала быть частью команды.
