Чак Паланик - Уцелевший
Фертилити платит за билеты, и мы направляемся к выходу на посадку. Она вручает мне сумку и говорит:
— Я с ней таскалась последние полчаса, руку уже оттянула. Раз уж ты здесь, сделай что-нибудь полезное.
Ребята из службы безопасности слишком обеспокоены урной и поэтому не особо приглядываются ко мне. Металлическая урна не просвечивается лучами, но никому не охота ее открывать и тем более — шарить там рукой.
Сотрудники службы безопасности, похоже, работают парами. Они здесь повсюду: они смотрят на нас и переговариваются друг с другом по рации. Урна трется о мою ногу сквозь плотную ткань спортивной сумки. Фертилити смотрит на свой билет и на номера выходов на посадку, мимо которых мы с ней идем.
— Ну вот, — говорит она, когда мы доходим до нужного выхода. — Давай мне сумку и двигай отсюда.
Посадку уже объявили, и люди выстроились в очередь перед выходом.
Пассажиры с билетами на ряды с пятидесятого по семьдесят пятый, пройдите, пожалуйста, на посадку.
Кто из этих людей — психованный террорист, угоняющий самолеты, я не знаю.
В вестибюле у нас за спиной пары сотрудников службы безопасности собрались по четверкам и шестеркам.
— Давай сумку, — говорит Фертилити. Она хватается за ручку и пытается выдернуть у меня сумку.
Я не понимаю, зачем ей везти с собой прах Тревора.
— Отдай.
Пассажиры с билетами на ряды с тридцатого по сорок девятый, пройдите, пожалуйста, на посадку.
Сотрудники службы безопасности уже направляются в нашу сторону. У всех расстегнуты кобуры, все держат руки на пистолетах.
И тут до меня доходит. Где пистолет Адама.
Он там, в урне, говорю я и пытаюсь отнять у Фертилити сумку.
Пассажиры с билетами на ряды с десятого по двадцать девятый, пройдите, пожалуйста, на посадку.
У сумки отрывается ручка, и урна с глухим звуком падает на пол с ковровым покрытием. Мы с Фертилити бросаемся к ней.
Фертилити хочет угнать самолет.
— Кто-то должен его угнать, — говорит она. — Это судьба.
Мы одновременно хватаемся за урну.
Пассажиры с билетами на ряды с первого по девятый, пройдите, пожалуйста, на посадку.
Я говорю: здесь никто не умрет.
Заканчивается посадка на рейс № 2039.
— Этот самолет должен разбиться в Австралии, — говорит Фертилити. — Я никогда не ошибаюсь.
Кто-то из службы безопасности кричит:
— Стоять!
Повторяю: заканчивается посадка на рейс № 2039.
Нас уже окружили со всех сторон, и тут с урны срывается крышка. Прах Тревора Холлиса разлетается серым облаком. Прах к праху, пыль к пыли. Пыль летит всем в глаза. Забивается в легкие. Облако пыли — прах Тревора Холлиса. Пистолет Адама падает на ковер.
Раньше Фертилити, раньше ребят из службы безопасности, пока самолет не отъехал от посадочного рукава, я хватаю пистолет. Я хватаю Фертилити. Хорошо, хорошо, пусть все будет так, как она говорит, шепчу я ей, держа пистолет у ее головы.
Я пячусь к выходу.
Я кричу: всем стоять.
Я приостанавливаюсь, чтобы стюардесса на выходе, проверяющая билеты, оторвала корешок от билета Фертилити, и указываю кивком на открытую урну и на прах Тревора, рассыпанный по всему залу.
Я говорю: может быть, кто-нибудь это все соберет и отдаст этой женщине. Это ее брат.
Ребята из службы безопасности стоят в напряжении, целясь мне в лоб, пока стюардесса, проверяющая билеты, собирает как может прах Тревора обратно в урну и отдает урну Фертилити.
— Спасибо, — говорит Фертилити. — Мне так неудобно.
Мы садимся на самолет, говорю я, и мы взлетаем.
Я пячусь к выходу. Интересно, а кто же там, на борту, настоящий угонщик.
Когда я спрашиваю Фертилити, она смеется.
Когда я спрашиваю: почему ты смеешься, она говорит:
— Вот ирония судьбы. Ты очень скоро поймешь, кто угонщик.
Я говорю: скажи мне.
Все пассажиры столпились в задней части салона. Сидят, склонив головы. И рыдают. В проходе рядом с пилотской кабиной — гора бумажников и кошельков, часов и ноутбуков, сотовых телефонов и диктофонов, плееров для компакт-дисков и обручальных колец.
Люди знают, что надо делать.
Их хорошо научили.
Как будто все это их касается.
Как будто тут дело в деньгах.
Я говорю членам экипажа, чтобы они закрыли люки в салонах. Я в свое время немало полетал на самолетах от стадиона к стадиону, говорю я. Готовьте самолет к взлету.
На ближайших к нам сиденьях сидят: толстый мужик в деловом костюме, восточного вида. Скорее всего пакистанец. Парочка белых ребят-студентов. Парень китайского вида.
Я спрашиваю Фертилити: кто? Кто настоящий угонщик?
Она стоит на коленях в проходе и сосредоточенно роется в куче добровольных подношений. Забирает себе красивые женские часики и жемчужное ожерелье.
— Догадайся сам, Шерлок, — говорит она.
Она говорит:
— Я здесь — всего лишь невинная заложница, — и защелкивает у себя на запястье бриллиантовый браслет.
Я кричу: всем без паники, сохраняйте спокойствие, но я думаю, вам надо знать — на борту опасный террорист-убийца, и он собирается разбить самолет.
Кто-то вскрикивает.
Я говорю: заткнитесь, пожалуйста.
Я говорю: пока я не выясню, кто этот террорист, всем оставаться на своих местах.
Фертилити выуживает из кучи подношений кольцо с бриллиантом и надевает его себе на палец.
Я говорю: кто-то из вас — террорист. Я не знаю, кто именно, но кто-то из вас собирается разбить самолет.
Фертилити только хихикает.
У меня ощущение, что я явно что-то пропустил.
Как говорится, не понял юмора.
Я говорю: вы не волнуйтесь, сидите спокойно.
Я говорю стюарду, чтобы он пошел и сказал командиру экипажа, что я не хочу, чтобы кто-то пострадал, но мне действительно очень нужно выбраться из страны. Нам нужно взлететь и приземлиться где-нибудь в безопасном месте, где-нибудь между Америкой и Австралией. И там все высадятся.
Фертилити смеется, глядя на меня, и я говорю ей: ты тоже высадишься.
Потом мы полетим дальше, только я и один пилот. И когда мы поднимемся в воздух во второй раз, говорю я, я дам пилоту возможность выпрыгнуть с парашютом.
Я говорю: все ясно?
И стюард говорит: да, глядя на пистолет, нацеленный ему в лицо.
Этот самолет разобьется в Австралии, говорю я, но умрет только один человек.
И тут до меня начинает доходить.
Может, здесь нет никакого другого угонщика.
Может быть, этот угонщик — я.
Люди начинают шептаться. Они меня узнали. Я — тот самый массовый убийца, про которого говорили по телевидению. Я — Антихрист.
Я — психованный террорист.
Я — угонщик.
И тут меня пробивает смех.
Я говорю Фертилити: это ты все подстроила, да?
И она отвечает, смеясь:
— Ну, немножко.
И я спрашиваю сквозь смех: а ты правда беременна?
И она отвечает, смеясь:
— Боюсь, что правда. И я правда этого не предвидела. Это по-прежнему настоящее чудо.
Стюарды закрыли люки, и самолет медленно отъезжает от терминала.
— Понимаешь, в чем дело, — говорит Фертилити, — тебе всю жизнь говорили, что надо делать, — твоя семья, твоя Церковь, твои хозяева, твой психолог, агент, твой брат…
Она говорит:
— Так вот. Сейчас тебе никто ничего не подскажет.
Она говорит:
— Я знаю только, что ты найдешь выход. Как из этого выбраться. Ты найдешь способ, как освободиться от своей прежней жизни, в которой были сплошные провалы. Для всех ты умрешь.
Двигатели завелись, и Фертилити протягивает мне золотое обручальное кольцо.
— А потом ты расскажешь свою историю и освободишься от прошлого, — говорит она, — и мы начнем новую жизнь, мы с тобой вместе, и будем жить долго и счастливо.
2
Где-то на пути в Порт-Вилу на Новых Гибридах я подаю свой последний обед — так, как я всегда об этом мечтал.
Если я вдруг увижу, что кто-нибудь мажет маслом целый кусок хлеба, а не отламывает маленькие кусочки, я его пристрелю на месте.
Если кто-нибудь запивает еду, не проглотив предварительно тот кусок, что во рту, я и его пристрелю.
Если кто зачерпнет еду ложкой к себе — убью не задумываясь.
Если кто не положит салфетку себе на колени…
Если кто сдвинет еду на тарелке пальцем…
Если кто-то приступит к еде, пока не подано всем…
Если кто будет дуть на еду, чтобы ее остудить…
Если кто-то заговорит с набитым ртом…
Если кто будет пить белое вино, держа бокал за чашечку, или красное — держа бокал за ножку…
Получит пулю в лоб.
Мы летим на высоте 30 000 футов над землей со скоростью 455 миль в час. Мы находимся на борту самолета, то есть машины, которая есть величайшее достижение человеческой цивилизации, вершина технологической мысли, и мы будем обедать культурно, как и положено цивилизованным людям.
