Стивен Фрай - Лжец
– Я думаю, имелись в виду «ситроен би-икс» и «ауди кватро».
– Да, пожалуй, смысл написанного именно таков. Ну что же, известие бодрящее, ты не находишь?
– Какое? То, что за нами следят?
– Именно.
– Да мы же в этом чертовом драндулете и без того бросаемся всем в глаза.
– Надеюсь, что так. Элемент неожиданности имеет первостепенное значение.
– Элемент неожиданности?
– Точно! – просиял Трефузис, уже выезжавший на автостраду и разворачивавший машину в сторону Германии. – Он-то самое неожиданное и есть.
Стаккатовый наплыв летящих навстречу автомобилей напомнил Эйдриану бесконечные детские поездки на побережье. Он не отрывал тогда взгляда от запястий держащего руль отца или подсчитывал четвероногих в полях, мимо которых проезжала машина, – овца либо корова давали единицу, лошадь – двойку, – то и дело позевывая в кружащем голову облаке тошноты. Был и такой прием: он ритмично закрывал уши руками и открывал их, чтобы услышать посвист каждой пролетавшей мимо машины.
Теперь Эйдриан снова проделал это.
– Далеко еще, пап?
– Почему люди, едущие в автомобиле, обязательно задают этот вопрос? – поинтересовался Трефузис.
– Он напоминает им времена их юности.
– Хм!
– Как бы там ни было, – сказал Эйдриан, – мы говорили о лжи.
– Говорили. Будь умницей, раскури мне сигарету.
Эйдриан извлек из портсигара Трефузиса сразу две, раскурил обе и протянул одну водителю.
Трефузис наполнил легкие дымом «Золотого листа».
– Мы можем с достаточной уверенностью утверждать, – сказал он, – что животные не врут. В этом и спасение их, и погибель. Вранье, вымыслы и лживые предположения способны создавать новые человеческие истины, из которых затем вырастают технология, искусство, язык – все, что является отличительными признаками Человека. Слово «камень», к примеру, это не камень, но оральная совокупность горловых, зубных и губных звуков или описательное расположение чернильных пятен на белой поверхности, однако человек делает вид, будто это и вправду тот предмет, на который оно указывает. Каждый раз, когда человеку хочется сообщить другому человеку нечто о камне, он может воспользоваться словом вместо самого предмета. Слово воплощает предмет в сознании того, кто это слово слышит, и оба они, говорящий и слушающий, оказываются способными представить себе камень, не видя такового. Они могут метафорически или метонимически выразить все качества камня. «Я окаменел, у него камень за пазухой, камень с души свалился, за ним как за каменной стеной, пробный камень» – все что угодно. Более того, человек может взять камень и назвать его оружием, пресс-папье, ступенькой крыльца, драгоценностью, идолом. Он может наделить камень функцией, может обладать им.
– Но ведь когда птица использует пруток, чтобы свить гнездо, разве она не делает то же самое?
– Птицы собирают ветки для гнезд примерно так же, как мы расширяем легкие десять с чем-то раз в минуту, чтобы втянуть воздух или, в нашем случае, табачный дым. Это механизм целиком и полностью инстинктивный, – во всяком случае, такова надежная информация, полученная мной от знающих людей. Животные не обладают присущей человеку способностью лгать.
– Отрицательной способностью Китса?
– До определенной степени, да. В наших мозгах то и дело образуются и затем отправляются на хранение связи. Это слово обозначает вот эту вещь, этот факт действительно имел место, этот опыт пережит на самом деле – устанавливаются «что» и «которые» относительно всего на свете. Таким образом, я спрашиваю тебя: «Что ты сейчас пил?» – а ты отвечаешь: «Лимонный чай», поскольку между лимонным чаем и недавним актом питья, совершенным тобой, существует связь. А если ты намереваешься мне соврать, ты думаешь «лимонный чай» – с этим ты ничего поделать не можешь по причине существования все той же связи, – однако подыскиваешь мысленно какое-то другое слово и отвечаешь, скажем, «яблочный сок». Теперь устанавливается связь между недавним процессом питья, лимонным чаем и яблочным соком. Однако наиболее прочная связь возникает между питьем и лимонным чаем, потому что она истинна. Связь между питьем и яблочным соком также существует, поскольку ты сам ее создал. Однако существует она лишь за счет связи с лимонным чаем. Ты поспеваешь за мной?
– Как пантера.
– Подробности лжи запомнить труднее, чем подробности правды, поскольку существующие в сознании связи между первыми слабее. Сам акт вспоминания буквально таков: это повторная сборка составных элементов чего-то. Если они иллюзорны, произвести подобную умственную реконструкцию, естественно, труднее.
– То есть твой друг Сабо установил, что происходит в мозгах врунов, и изобрел некое подобие детектора лжи, так, что ли?
– Нет-нет. Он сделал куда больше. Он изобрел дефлектор лжи!
Эйдриан следил за тем, как табачный дым засасывается в маленькое оконце на дверце автомобиля. Где-то в глубине его сознания зарождалась пугающая мысль, что ему отведена в этой поездке роль большая, нежели просто пассажира и наблюдателя.
– Дефлектор лжи? – повторил он.
– Предположим, что все правдивое соединено в мозгу нервными связями типа А, а все лживое – связями типа Б.
– Хорошо.
– Представь себе машину, не позволяющую мозгу создавать связи типа Б. Человек, на которого воздействует такая машина, оказывается попросту неспособным солгать.
– А, вот, значит, что изобрел твой друг Сабо?
– Так он, во всяком случае, утверждал. Эйдриан с минуту поразмышлял.
– Существует вид лжи, – сказал он, – которую произносишь… которую люди произносят… так часто, что начинают и сами в нее верить. Как быть с ней?
– До какой бы степени ты ни верил сознательно в то, что говоришь, мозг твой все равно знает правду и соответственно устанавливает связи. Ты можешь вообразить, например, что, отдыхая в Сардинии, стал свидетелем того, как банда из двенадцати человек, вооруженных автоматами и ручными гранатами, ограбила банк, ты можешь, всем на горе, повторять эту байку на каждом званом обеде, на который твои опрометчивые друзья имели оплошность тебя пригласить, так что в конце концов и сам окончательно уверуешь в свои россказни. И тем не менее мозг, придавленный мертвым невральным грузом твоей убежденности, все равно будет прекрасно знать, что на деле бандитов было двое, а на вооружении у них состояли водяной пистолет и стреляющее шариками ружье. Твой мозг, видишь ли, тоже был там и зарегистрировал правду.
– Я понимаю. Понимаю.
– Сабо уверяет, что его машина является в той же мере устройством для оживления памяти, в какой и для предотвращения вранья. Она с такой же легкостью помогает человеку вспомнить, как по-немецки называется «зубчик чеснока», с какой вытягивает из него правду о том, где он находился в тот или иной вечер.
– Bay.
– Ва, как ты справедливо отметил, у. Или, как говорят грузины, «вах!".
– Да, но ты-то как ко всему этому причастен?
– В том, что касается создания машины, никак. Мы с Белой переписывались десятилетиями, чуть больше года назад в его письмах появились упоминания о разработке «Мендакса», как он причудливо обозначил плод своих интеллектуальных чресел. В прошлом июле Иштван Молтаи, его друг, скрипач, покинул Венгрию, чтобы принять участие в Зальцбургском фестивале. Бела доверил ему пачку касающихся «Мендакса» документов. Идея состояла в том, что Молтаи передаст документы мне. Встречу мы назначили в доме Моцарта на Гетрейдегассе. По-видимому, кто-то либо следил за Молтаи, либо перехватил письмо, в котором Бела обговаривал со мной подробности этого свидания. Молтаи был самым неприятным образом убит всего в десяти ярдах от нас, как оба мы имеем причины помнить.
– Документы он тебе так и не передал?
– Молтаи проявил разумную предосторожность, оставив для меня пакет у портье отеля «Золотой олень». Пакет содержал пачку написанных от руки нот. Дуэт для фортепиано и скрипки. Музыка была какофонична до крайности, однако ноты ее отвечали буквам, которые образовывали текст на классическом волапюке.
– Так ты его забрал?
– Ты, возможно, помнишь, как нас в прошлом году ограбили при возвращении в Англию?
– Они утащили твой кейс!
– Да, верно.
– Но, Дональд, если позволишь мне спросить…
– Да?
– Почему ты не отправил документы по почте или еще как-нибудь? Если они решились перерезать человеку горло на глазах у всех… я к тому, что нельзя же было разъезжать повсюду с такими бумагами в валяющемся на заднем сиденье кейсе! Это непрофессиональный ход, старина.
– Непрофессиональный?
– Ну, ты знаешь. Методы проведения операций. Не этому учил Сэррэтт оперативников «Цирка».
– Сдается мне, Эйдриан, что ты заговариваешься.
