Пьер Гийота - Могила для 500000 солдат
Десантники закованы в кандалы и помещены в дворцовую тюрьму; народ ропщет, окружив дворец, вырывает винтовки у охранников, группа молодых художников разворачивает красный транспарант, на котором нарисован зарезанный ребенок.
На закате губернатор, против воли офицеров — один из них ударил его по щеке, после чего был арестован стражниками и заперт в угольном подвале — решил встретиться с Иллитаном. На броневике в сопровождении двух джипов Иллитана перевезли из Элё в Энаменас. На всем пути следования повстанцы выгоняли детей из хижин и заставляли их махать бело — зелеными флажками; солдаты стояли спокойно в люках броневика: был приказ не стрелять.
Колонна въезжает в Энаменас через Северные ворота, за дворцом. Это самые большие ворота, выходящие на горы, народу пользоваться ими запрещено. Иллитана вытолкнули из машины во двор, он стоит, качаясь, на белом песке.
Губернатор спускается во двор, три сопровождающих его охранника стоят у колонн, передергивая затворы винтовок; солдат держит Иллитана за волосы, оттянув назад его голову, губернатор подходит, охранники расступаются; у Северных ворот солдат отгоняет голых детей; те, что постарше, ищут куски хлеба и мяса в канаве, прокопанной вдоль стены; над ними вороны, тяжелые и блестящие, как слитки стали, вылетают из дыр, летают в тени, но, едва задетые солнцем, возвращаются в гнезда.
Иллитан стоит на коленях на песке, колени кровоточат, солдат бьет его по затылку, губернатор удерживает его руку:
— Не бей его; сколь велика жажда свободы у того, кто не останавливается перед убийством детей; отойди.
Солдат смотрит на генерала, тот поднимает руку, солдат отпускает голову Иллитана.
— Останься со мной. Генерал, проводите Иллитана в ваш кабинет; мы с часовым следуем за вами.
В глубине двора блестит стекло: солдаты эскорта, сидя за столом, пьют пиво, винтовки и подсумки с магазинами висят на ставнях кабинетов. Иллитан встает, генерал ведет его в свой кабинет:
— Ты похож на женщину. Терпеть не могу женщин.
Иллитан прикован к стулу, его голова подрагивает в солнечных лучах; на ставне висит подсумок, под ним вымазанная в глине ладонь солдата, еще ниже, сквозь щель, видна полоска бедра между поясом и тканью, дымящаяся под слабым вечерним солнцем, из пор сочится пот. Губернатор встает, подходит к Иллитану, кладет ладонь на его плечо:
— Завтра мы поговорим еще. Генерал, разместите его в старой школе.
Он поворачивается к часовому, прислонившемуся к двери, винтовка между ног:
— Ты будешь охранять его до полуночи, я буду рядом в моем кабинете. Потом капрал сменит тебя. Ты вернешься в Элё только послезавтра. Генерал, не заставляйте кардинала ждать.
— Я зайду к вам, когда вернусь от него, Ваше Превосходительство.
— И постарайтесь, чтобы вас не находили больше, как позавчера, в оранжерее, под кроватью маленького певчего…
Под подвязанными ветвями, орошенными вечерним туманом, кардинал идет, опираясь на руку генерала:
— Он считает меня идиотом. Ему легко оставаться чистеньким. Его сыну — тоже. Они все гордецы. Он больший бунтовщик, чем это ничтожество Иллитан.
Иллитан лежит на скамье, часовой сидит на парте, одна ягодица на чернильнице, другая — на петле откидной доски; он скребет сапогами пол, посыпанный опилками и крошеным мелом, руки сжимают ствол винтовки; он недавно поел, рот блестит от жира и молока; стражники в столовой кидают ножи в бамбуковую стену, хватают мясо и крошат его в котелке. Перед ним, на доске, висит карта метрополии. На возвышении, в тряпках, возится крыса. Солдат, уставившись на крысу, засыпает, голова клонится на грудь… раздевается перед кроватью, я, голый, потный, лежу под простыней, жду, лифчик скользит по ее животу, цепляется за расстегнутые трусы, прикрывающие истерзанное влагалище и окровавленную прядь волос; она кладет руку на простыню в том месте, где член натянул ткань; на ее туалетном столике лежат гребни, щетки, блестящие флаконы; в фаянсовой раковине — я вижу ее в наклоненном зеркале — дымится кусок мяса. Она ласкает мой член через простыню; на лестнице смеются парочки; она берет мою скомканную, грязную рабочую одежду и трет ее о свой живот, она обвязывает джинсы вокруг груди, кусает пуговицу, одевает их на голову, просовывает руки в штанины, трусы и бюстгальтер висят между ног; разгоряченная, она склоняется надо мной, я обнимаю ее за талию, прижимаю к себе, впиваюсь в ее рот, ее груди трутся о простыню, из них брызжет молоко, она срывает простыню, она прижимается к моему обнаженному телу, молоко течет, струйки скользят по животу, скатываются между ног, образуя под моими ягодицами, поясницей, спиной ласковую лужицу, мой член опадает, ее волосы скользят по моим глазам, залезают под веки, как нить — под ногти, я переворачиваюсь, встаю на четвереньки, толкаю ее под себя, с моих бедер капает молоко, я разрываю трусы и бюстгальтер, приклеенные потом к ее ляжке и бросаю их на пол, на свои джинсы и рубашку, я беру рукой член и вставляю его до половины в ее истерзанное влагалище, ее рука свисает со спинки кровати, опускается на раковину, ее пальцы нащупывают мясо, ее ногти проскребают крестик на дымящейся плоти, потом разрывают ее, ее ладонь сжимает горячий, черный, розовый внутри, ошметок, подносит его к моему рту, я лижу, кусаю мясо, приподняв голову с подушки, она хватает кусок, сжимает зубами, ее горло, мое горло, мой член раздуваются, мое копье касается ее сердца и убивает его… На доске висит карта метрополии; солдат вздрагивает, проснувшись; между ног — влага, он встает, идет к доске, прижимает тряпку стволом винтовки, его пальцы стряхивают следы мела с доски; крыса, подпрыгнув, прячется под трибуной, удар ногой, писк, солдат громко смеется, опускает ствол винтовки на спину крысы; сжав зубы, изрыгая пену, он подталкивает крысу к сапогу, подминает ее ногой и медленно давит ее голову; он берет тряпку, встряхивает ее над крысой, швыряет ее на пол, ставит на нее ногу, вытирает подошву, отбрасывает крысу под трибуну; сдерживая приступ тошноты, он вытирает испачканные мелом руки о бедра, присаживается на корточки, вытягивает крысу за хвост, встает, подходит к Иллитану и швыряет крысу ему в лицо; солнце умерло, слышен лишь шум деревьев и шорох песка. Солдат подходит к окну, дышит; официант из столовой протирает стол мокрой тряпкой, солдат ощущает запах пьяной блевотины, он видит сквозь ставни блестящие под песчаной луной ладонь и тряпку, напряженные мышцы под светлым пушком; официант свободной рукой зажимает нос, по доскам стола скатывается грязная пена, официант, голый до пояса, улегшись на стол, тянет руку, останавливает ладонью пенную пелену и собирает ее тряпкой; когда он тянется дальше, трусы на его заднице выбиваются из под шортов; солдат вспоминает своего младшего брата, присевшего на корточки за игрой в шары…
Вверху сталкиваются солнечные зайчики; под сводами крон, под дрожащими от тяжести воронов и сорок ветвями гусеницы танков пожирают песок, усеянный взметенными ветром листьями; солдаты бросают ножи в ободранные стволы; река, плоты, на которых распяты семьи бледнолицых, трупы с обнаженными коленями и грудями гниют в неподвижной, покрытой бензиновой пленкой воде; выпрыгивающие из воды рыбы хватают ступню, ладонь, лоскут одежды; в воде дрожит кинжал. Танки продвигаются по равнине. Мама выбрасывает в окно матрасы и подушки. Папа на соломе извивается на девушке, которую первые солдаты пригнали с моря; это скифы; мама открывает им рты и набивает их луковым пюре; входит Мариан; они сидят на сене. Мама закрыла двери сарая; мы с Гансом смотрим в щели дверей, моя сестренка забирается на сено, садится рядом с усталыми солдатами, их глаза закрыты, их губы измазаны луковым пюре, она гладит их светлые волосы, просовывает пальцы в дыры их свитеров, она расстегивает ширинки их синих саржевых штанов, ее ладонь ложится на живот, потом берет теплый член и дрочит его; раскачивающиеся вокруг сарая, во тьме, высокие ели опускают ветви в холодную воду пруда; скоро придут другие солдаты, персы, они хватают мальчиков за члены, уводят их с собой, чтобы продать данакилам из другой армии; Мариан сжимает губы, Ганс вцепился пальцами в мою грудь, его член, прижатый к моему бедру, встает:
— Это же Мариан, щенок.
Солдаты, освободившиеся от семени, откидываются назад, положив ладони под голову, раскинув ноги на соломе. Мариан вытирает пальцы о солому:
— Мерзавка, мерзавка, я убью ее, заставлю ее съесть свои пальцы.
Слезы из моих глаз стекают на дрожащие губы.
— Мама ей позволила, они переговаривались, когда резали лук.
— Она тоже мерзавка, я скажу папе.
— Папа спит с девушкой… знаешь, она сегодня вечером в прачечной разрешила мне потрогать свои ноги.
Моя пощечина отбрасывает его в темноту, он плачет, прижав руку к щеке. Мариан спрыгивает на пол сарая, она вытирает ладонь о платье, на ее ладони кровь, кровь и шерстяные нити, она открывает дверь, видит нас, я бросаюсь на нее, сжимаю ее горло, кричу, плачу:
