Дмитрий Калин - Книга россказней

И, осознавая важность и необходимость продиктованных действий, подчинялась провидению. Иногда в латунном черепе стержня, среди смеси чернил и ошметков инородных мыслей, зарождалось марево сомнений. Чаще всего крохотные, но въедливые ойли и надоли покусывали, терзали в темноте, после того как пальцы, бросив ручку и скрывшись за горизонтом, гасили светило. Лежа на жестком ложе, не имея возможности пошевелиться и прогнать мучителей, он молча терпел, пока те, вдоволь накуражившись, оставят в покое. Забытье без снов, щелчок, и сумрак отпрянул, ежась по углам… Все та же обыденная реальность, выгляденная и вышаганная вдоль и поперек, примелькавшаяся и опостылевшая до тошноты. Тогда почему внутри саднит и ноет безотчетная тревога? Множась и расползаясь, она перерастает в сковывающий тело ужас осознания немыслимого.

Клетки на полу разбухли, вздыбясь гнойными нарывами. Колыхаясь под неосязаемыми порывами ветра, они угрожали в любое мгновение лопнуть, выплеснув содержимое наружу. Сдерживающие их грани утратили прямизну, извиваясь волнами определений. Еще немного, и они не выдержат, но вдруг напор стих, и решетка разлилась, раздвигая и унося параллели и перпендикулярности. Бескрайнее пространство, пойманное сетью, побрыкалось, надеясь просочиться сквозь гигантские ячейки и, поняв бессмысленность, угомонилось. Где-то вдалеке маячили, колыхаясь, чернильные остовы конструкций. Светило, нанизанное на ось мироздания, безжалостно слепило, охватывая лучами со всех сторон. Внезапно неведомая сила облапала остекленевшее обездвиженное тело, подбросило вверх, перевернуло и ткнуло перепачканной лысиной в пол. Вселенная кувыркнулась, поменяв верх с низом. Теперь свет бил откуда-то из-под ног, натыкаясь на шершавый полог клетчатого неба.

– Этого не может быть! – истерично продиралось сквозь вязкую, словно кашу, сумятицу в голове. Отчаянно хотелось ущипнуть себя, чтобы отголосок боли, прорвашийся сквозь абсурднось, убедил: сон.

Не успел. Повлекло, потащило куда-то в сторону. В глубине екнуло, накатило, и макушка черепа, легко провернувшись, запачкала упругий небосвод иссиня-черным. Мир остервенело завертелся, жадно впитывая содержание, выдавливаемое изнутри бесконечной судорогой. Клубки змей, оставленные после, переплетались, раскачивая многоголовьем, дразня двусмысленными языками и ядовито шипя.

– Откуда все это? – застрял в голове знак вопроса, не желающий ложиться на небосвод. – Что это?

Отодвинуло от поверхности, затрясло, выбивая тромб. Взгляд ощупал зигзаги, улавливая в них что-то знакомое.

– Буквы! – нахлынуло озарение и тут же угасло, заглушенное продолжившейся писаниной.

Тусклое воспоминание разбудило полусонных ойли и надоли и вместе с ними принялось царапать череп изнутри, тормоша минувшее.

«Жизнь – уголек, тлеющий в костре судеб. Сначала он горит, светит, обжигает или дарит тепло, но со временем, покрываясь струпьями пепла, тускнеет. Ветхая облочка неизбежно и стремительно нарастает, пряча, укрывая под собой, не давая сгореть в одночасье… И даже если он выскочит из всеобщего пламени или избежит рухнувшего полена или кочерги случая, то все равно наступит момент, когда уголек вспыхнет в предсмертной агонии и угаснет навсегда, оставив тлен. Никто не минует костра сего, поэтому живи так, как считаешь нужным, – все равно ничто не зависит от тебя».

– Коряво, – подумалось, запнувшись на размашистом и таком знакомом «Я».

«Я-я-я-я», – отголоском зазвучало внутри, и понукаемые тени воспоминаний отчетливо выдали: «Януш. Януш Азов».

Вереницы тире замельтешили, закружились, сталкиваясь и сливаясь в изогнутые линии бледного размытого контура. Насыщаясь и наливаясь наслоениями, мелкими деталями и штрихами, он обретал четкость, ясность и целостность. Краски брызнули, растекаясь, проявляя смутно знакомую картину. Звуки и запахи хлынули, дополняя и оживляя видение.

Все та же лежащая на столе распахнутая тетрадь. Снующая дешевая ручка, проталкивающая сквозь клетчатую ткань листа размашистые небрежные строчки. Ухватившие ее пальцы переходят в кисть, покрытую густыми волосами и упирающуюся в обтягивающий рукав. Скользящим взглядом выше: тучная фигура, но лица не разобрать. Лишь лысина блестит, отражая свет зеленой лампы. Вокруг густые сумерки, в которых угадываются и домысливаются рвано-ломаные очертания предметов. Ладонь левой руки поглаживает исписанную страницу. Тихо. Звуки с улицы застревают в орденской планке зашторенного окна. Но нет-нет, чуть слышно звякнет цепь, тявкнет и смолкнет псина, да жирный кот мяукнет откуда-то сверху. И…

Мысль, скользнувшая через троеперстие, смыла мимолетное видение. Ручка заплясала, загоняя чужие размышления в витиеватые переплетения слов. Слева-направо, спускаясь по ступеням строк, растрачивая остатки пасты на невнятные цели и укорачивая существование бумажного мирка. Заполненные страницы, перелистывая эпоху за эпохой, приближали неминуемый апокалипсис.

Безжалостный конвейер, штампуя слова, скручивая их в предложения и окрашивая смыслом, не позволял сосредоточиться на промелькнувшей тенью картине. В бессмысленной гонке воспоминание о видении побледнело, поблекло, подобно выцветшей на свету надписи, и если невзначай всплывало в голове, то воспринималось, как обрывок смутного чужого забытья.

Во время затишья, когда ложе впивалось буквицей пружин, ойли и надоли чуть проясняли мираж былого, и тогда вновь звучало странное имя: Януш. Януш Азов. Что оно значило и значило ли вообще? Было ли оно из будущего или из минувшего?

«Прошлое – сон настоящего. Мы никак не можем повлиять на события, которые в нем происходят, как бы ни старались и что бы ни делали. И как бы оно нас ни тревожило, смущало, пугало, насколько бы мы сильно ни переживали, изменить минувший ход событий нам не подвластно. Очнувшись в настоящем, нужно отбросить, забыть, вычеркнуть из памяти отрицательные эмоции сновидения, оставив только положительные, и перейти с ними в будущее, являющееся сном сна настоящего».

Влажный чернильный нос уперся в жирную, откормленную точку. Конец. Пальцы, отложив ручку, зашелестели страницами. Время от времени они хватались за нее, поправляя и с остервенением перечеркивая написанное. Абзацы и целые листы, уничтоженные размашистыми крестами, вышвырнуло из бытия бумажной Вселенной. Кисть яростно стиснула ручку, и она, затрещав в предсмертной жалобе, переломилась пополам.

– Конец, – промелькнуло в латунной голове полуопустошенного стержня.

Перепачканные чернилами пальцы терзали, рвали тетрадь на клочки, комкали страницы мирка, швыряя их в мусорную корзину. Следом полетела ненужная, бесполезная оболочка с болтающимся истощенным нутром. Среди хаоса ошметков уничтоженной Вселенной сквозь Януша проскочила последняя чужая мысль:

– Вот теперь все. Конец.

Зуб мудрости

Муниципальным ежикам страны посвящается.

«В уездном городе Z было так много пеньков, увеселительных заведений и ветхих зданий, что казалось: чиновники рождаются лишь затем, чтобы спилить дерево, погулять от души и на радостях снести дом».

Лицо мэра Загубинска, читавшего вслух статью оппозиционной местной газеты, побагровело, как будто он только что обрел ценные указания от губернатора.

– Как прикажешь это понимать?! – зашипел градоначальник на своего помощника, вытянувшегося струнным инструментом. – Кто совершил написание данного необдуманного и противоречащего логике события развитий, я не побоюсь этого слова, пасквиля?

Антон Невольнов отчаянно вглядывался в российский герб, воспаривший на стене позади шефа, словно надеясь получить подсказку. Но двуглавый орел горделиво молчал, надменно отвернув клювы. Платок, выскочивший из кармана, промокнул вспотевшее чело и, словно опасаясь гнева начальства, нырнул обратно. Мысли метались в поиске ответа, пересохший язык ворочался с трудом.

– Афанасий Панкратович, это фельетон, – наконец, промямлил помощник.

– Я отчетливо отдаю себе отчет, что написал не Иванов Иван Иванович. Фельетон… Необоснованно странные ники присваиваются в настоящее время представителями второй древнейшей профессии. С данной статьей необходимо разобраться в предельно сжатые сроки и вывести на чистую воду автора данных строк. При опубликовании опровержения надлежит довести до сведения населения, что работники администрации действуют строго в рамках закона конституционного поля и согласно концепции вертикали власти. Необходимо озвучить позицию главы города касательно поднимаемых проблем. Особое внимание прошу обратить вопросам ветхого фонда и экологической сопутствующей составляющей. Статистика – дама капризная. И согласно данным этой представительницы прекрасного пола, если бы каждый служащий государственных учреждений, находящихся на территории нашего муниципального образования, совершил по спилу одной единицы паркового насаждения и совершил слом ветхого строения, то их в городе бы не осталось в наличии. А значит, факты, указанные в вышеперечисленной статье, не соответствуют действительности. Абсолютно недопустимо допускать ничем не подтвержденные допущенные озвученные сведения и передергивания непроверенных фактов в СМИ. Особенно накануне визита гаранта конституции. Сам знаешь, Сам к нам совершит поездку.