На горизонте горело зарево - Игорь Надежкин
— Черт возьми, куда ты пропал?
— Я был дома, — ответил я нерешительно.
— Даже не сомневался в этом, — сказал он ехидно. — Приходи сегодня вечером в бар напротив университета. Познакомлю тебя кое с кем. Тебе понравится.
— Знаешь, я…
Но Анохин уже бросил трубку.
Тем же вечером, примерно в половине шестого, я спустился в тот самый бар, где мне предстояло провести еще немало ночей, и сел за столик к компании, чьи крики я услышал, стоило мне только открыть дверь. Незнакомцы встретили меня радушно. Усадили, налили выпить и просто втянули меня в разговор, даже не спросив, кто я такой. Никто из них не осторожничал, не подозревал во мне худших намерений и не боялся оставить меня наедине со своими вещами, что, в свою очередь, заставило насторожиться меня, и мне понадобилось немало времени, чтобы привыкнуть к ним.
Незнакомцы тем временем вели беседы, суть которых мне было трудно понять, потому как говорили они о людях, имена которых я слышал впервые. Они просто наслаждались обществом друг друга. Все они. Ситников Дима — угрюмый молчун, что приехал с дальнего севера, чтобы стать известным журналистом. Он каким-то неестественным образом чуял все, что творилось в городе, и будто бы знал обо всем заранее. Бабак Артем — покоритель глубин подсознания. Таинственный юноша, что приехал из Харькова и думал только о том, как приблизиться к пониманию истины. Анна Мирош из Казахстана — она всегда была там, где шумно и весело, и знала, казалось, обо всем на свете. Александр Свиренко — местный чудак без гроша в кармане, что ходил, крича во все горло, по улицам в красном шерстяном кардигане и легких кедах на теплый носок, а под утро, когда бар уже пустел, читал всем свои стихи, такие же безумные и притягательные, как и он сам. И Егор Анохин, которого я знал всю жизнь, но теперь видел совершенно иным, спокойным и раскрепощённым.
А я был рослым, чуть странным парнишкой, который вдруг захотел стать частью этого мира. Внимал каждому их слову и, наверное, относился ко всему происходящему слишком серьезно. Я смотрел на них взглядом воришки и ждал, когда же, наконец, ухвачу свое. Но самое главное, я впервые в жизни чувствовал, что нахожусь на своем месте, что у моего появления была веская причина. Несмотря на то, что любой, кто смотрел на нас со стороны, с каждой минутой все больше убеждался в том, что перед ним сидят люди совершенно невменяемые, я впервые чувствовал себя нормальным. С тех пор, как только у меня выдавался свободный час, я тут же мчался к своим новым знакомым.
Я был очарован ими. Невероятные, голодные до жизни безумцы, готовые ввязаться во что угодно. Они нравились мне — яркие, начитанные и умные, словно черти. Каждый из них уже многое видел и многое мог рассказать. Для них не существовало богатых и бедных. Им было безразлично, кто ты и откуда пришел. Они создавали свой собственный мир вдали от всяких условий, где была лишь одна ценность — свобода. Свобода для всех и каждого. Они жаждали счастья. Их разум стремился в будущее, а в настоящем и прошлом их просто не было. Конечно, все они имели свои недостатки, но я не хотел замечать этого. Я хотел видеть их святыми, потому что в бесконечном бардаке, который творился вокруг, мне хотелось верить, что в этом мире осталось хоть что-то святое, пусть даже это будет кучка подвыпивших и бедно одетых юнцов. Конечно, все это было сущей глупостью. Ну и что с того? Это помогало мне жить. Помогало верить, что шаблон из бесконечных повторов смены поколений, которые уходят, совершая все те же ошибки, рухнет, и мы наконец освободимся от всего, что нас обязывали принять как часть нашей сущности и нести за собой обременяющим грузом менталитета и традиций. Тогда я еще не понимал, что все это были просто красивые слова. На деле же все мы были зациклены лишь на себе и на иллюзии своей уникальности.
С тех пор, как я познакомился с этими людьми, моя жизнь мчалась в темпе полоумной гонки. Я много занимался самообразованием и был готов ко всему. Как и все, бежал, сиял и жадно глотал пьянящие дни. Каждую ночь мы срывались в поход по всем городским закоулкам и несли совершенный вздор. В основном, о литературе, поскольку друзья мои считали себя ее частью. Начиналось это с фразочек вроде — «Никто не овладел малой прозой так, как это сделал Чехов», — кто-нибудь подхватывал: «А как же О. Генри?», — и тут начиналось! — «О. Генри мастерски раскрывал человеческую сущность», — «Сущность — дело Достоевского», — «Да о чем вы все? Они уже давно потеряли актуальность. Взять того же Хантера Томпсона…», — и так до тех пор, пока диспут не сползал до балагана. А после, далеко за полночь, мы мчались туда, где могли переждать эту ночь, чтобы завтра снова пуститься в кутерьму безумия. И меня совершенно ничего не заботило, я просто был собой. Я был беспредельно счастлив.
Нам казалось, что совсем уже скоро мы принесем эти идеи в мир. Что взрослые просто ничего не понимают. К тому же в те годы, был рассвет протестного движения. Протестовали все и по любому поводу. Мы верили во все эти россказни, про народную волю и думали, что, прочитав пару заумных книжек заставим власть имущих считаться с нами, но на самом же деле, мы не для кого не представляли угрозы. Мы были слишком неорганизованные и хаотичные, и просто хотели, чтобы все было как в кино. Легко и без пота и крови. И, наверное, в плане этих заблуждений мне повезло куда больше, чем моим тогдашним друзьям. В отличии от них, мне довольно рано пришлось узнать, что реальный мир — суровое и жестокое место. А они жили в стерильных условиях, с убеждением, что, если верить в мечту, она обязательно сбудется. Эта вера не раз аукнулась им в будущем, а за свою наивность многим из них пришлось заплатить сполна.
Глава 3
Лето 2012-го стало одним из переломных моментов, но тогда мы еще не понимали этого. Протесты на болотной площади еще были в самом разгаре, и казалось, что вот-вот всколыхнутся народные массы. Однако, как мы знаем, этого так и не случилось. Были
