Джеймс Ваддингтон - Хуже некуда

Оставив двух помощников в униформе бродить снаружи, Габриела отправилась в харчевню. В ноздри ударил крепкий запах. Не сказать, чтобы кофе, вино, сигаретный дым и копченые окорока в совокупности давали неприятный аромат, но, на беду, к ним примешивался дух кожи, дегтя, инжира и свиного навоза. На несколько мгновений гостья застыла на пороге — черный силуэт на ослепительном фоне раскаленных камней и глины, — вдыхая относительно свежий воздух. Когда глаза привыкли к полумраку, Габриеле удалось разглядеть троих мужчин того возраста, в который приходят все крестьяне, распрощавшись с молодостью. Посетители учтиво поздоровались. На их голоса из маленькой двери вышел официант и облокотился на стойку, ожидая заказа.

Горожанка попросила кофе-эспрессо и выбрала себе место, откуда был бы хорошо виден весь бар. За столиком она достала из кожаной сумочки сигареты, небрежно щелкнула зажигалкой, выпустила изо рта серую струйку дыма и неторопливо обвела заведение взглядом, явно приглашая присутствующих к разговору. К стойкому аромату заведения добавилось благоухание дамских духов. Свеженакрашенные при въезде в деревню губы оставили еле заметный блестящий след на фильтре тонкой длинной сигареты.

— Интересно, это они просто так, по дороге заскочили? — спросил один из мужчин, ни к кому особенно не обращаясь.

— Вы же знаете, у нас тут серьезное дело, — произнесла горожанка.

— А она что, тоже с копами?

— Я их начальница.

— Ну да, мир не стоит на месте, — отозвался другой посетитель. — Женщины. Боссы. Не такие уж мы отсталые, понимаем, что к чему. Если наши родные внучки водят гоночные авто и говорят о совокуплении не краснея, открытым текстом… Разве мы против? Начальствуйте на здоровье! — Он сверкнул глазами, а потом вдруг растянул губы в добродушной беззубой улыбке.

Габриела ответила быстрым выразительным взглядом.

Чтобы собрать вокруг себя толпу, ей оказалось достаточно сесть за столик. Прошло около часа. Гостья из города и пальцем не пошевелила, а вента превратилась в некое подобие местного суда. Парни в униформе торчали у дверей, лениво посматривая на ребятишек, собак и свинью, чье присутствие нарушило бы «официальный протокол».

Выдвинулся даже собственный президент. Им оказалась опять же дама, правда обремененная большим количеством килограммов, подбородков и прожитых лет, чем Габриела. Грубым, раскатистым голосом сеньора Эмилия — так она представилась — призвала собрание к порядку и заговорила, в основном обращаясь к детективу:

— Неделю назад уроженец нашей деревни возвратился, чтобы поселиться у своих дяди и тети. — Она указала на пожилую пару, которая тут же встала и вежливо поклонилась сеньоре полицейской; та подняла руку в знак приветствия. — Я говорю «уроженец», но едва ли «житель». Ибо хотя его родители и появились на свет в здешних краях, они давно уже мертвы.

— Упокой, Господи, их грешные души и прости им беззакония их, — торопливо зашептали старики, а молодежь недовольно поморщилась, устыдившись надушенной горожанки.

— …беззакония их, — кивнула сеньора Эмилия. — Юный Эрнесто отправился на обучение в Сеговию, и с тех самых пор мы ни разу его не видели. Вплоть до внезапного и неожиданного возвращения, когда молодой человек окончательно потерял рассудок и, судя по всему, был отправлен подальше от огней и шумихи большого мира. Кто привез Эрнесто, мы не знаем. «Добрые друзья», — только и повторял несчастный. Видимо, он и сам понятия не имел, кто они — эти черствые мужчины, что умчались на своем «мерседесе», едва успев выставить гонщика на дорогу — с тяжелыми сумками в руках и отвисшим слюнявым подбородком. Дядя и тетя узнали его по фотографиям в газетах и, скорбя о состоянии юноши, приютили его у себя. Но почему? — Пожилая женщина неожиданно возвысила голос на целую октаву. — Почему друзья и работодатели не позаботились о нем? Как можно вышвырнуть человека на пике славы лишь из-за того, что он душевно заболел?

— Это мы и собираемся выяснить, — согласилась Габриела.

— Хорошо, только поделитесь ли вы плодами расследования с нами, простыми селянами?

— Я заметила вашу иронию, — откликнулась гостья. — Мы могли бы сотрудничать на равных.

На равных, как бы не так! Нет, что-то здесь нечисто. К чему эта сцена оскорбленной невинности? Сейчас начнут нести околесицу, лишь бы запутать следствие. Габриела насторожилась. И все же услышанное поразило ее как гром с ясного неба.

Сеньора Эмилия громко прокашлялась.

— Помните крутое ущелье в предгорьях Сьерра-Морены, через которое вы на своем большом автомобиле протиснулись в нашу долину? — Она махнула рукой в сторону юга. — Старейшие из нас не забыли, как у самого въезда когда-то возвышалась виселица. И вот настал день, когда она рухнула. Долго вокруг витал жуткий запах гниющей плоти, а люди находили клочья выдубленной на солнце кожи. Последними, кто болтался в петле, были трое братьев Сото.

— Когда это было? — спросила детектив.

— В незапамятные времена, — откликнулась почтенная великанша; ее сердито сдвинутые брови ясно дали гостье понять, что дешевое пристрастие к деталям здесь не в чести.

— В незапамятные времена, — пробормотала Габриела, склонив голову.

— Именно. Как известно, души повешенных не обретают загробного покоя. Не стоит удивляться, что и братья Сото после утраты бренных тел не покинули родные края, но продолжают принимать самые отвратительные, леденящие кровь обличья и уводить людей на гибельный путь. Что вы на это скажете? — Сеньора Эмилия вопросительно посмотрела на собеседницу.

— Многие так и думают.

— Я поняла вашу мысль. Многие… идиоты. Малограмотные крестьяне из тех, которые окружают вас в данную минуту.

Подняв обе руки, Габриела обезоруживающе улыбнулась:

— Не мне судить! Только я лично в это не верю.

— Я тоже, — ответила женщина в летах. — Тем не менее мы обязаны чтить чужие взгляды, пусть даже основанные на глупых суевериях. Факт остается фактом. Три дня назад с вершины Сьерры в деревню сошли трое. Как и братья Сото, эти жуткие пугала были вооружены до зубов: пистоли, ружья, карабины, увесистые патронташи, полные разного рода боеприпасов, кинжалы, у каждого по клинку на поясе. И все испускали ужасное зловоние. Я, разумеется, не знакома с запахом висельника, оставленного в петле на неделю с лишним, однако их невыносимый смрад и мне дал кое-какое представление о подобных вещах. Это походило на… как если б вы прирезали свинью, но не разделали ее сразу, а бросили тушу под солнцем и примерно через месяц позволили кому-либо вдоволь покататься по кишащему червями мясу.

— Я полагала, в ваших краях убитую свинью разделывают немедля.

Сеньора Эмилия свирепо блеснула глазами:

— Слушайте, я знаю, что у вас на уме. Думаете, один из нас или наших близких, а то и не один, прикончил Эрнесто Сарпедона и разделал его, как свинью. Все, что вам остается, это вычислить мотив — и убийца, или убийцы, у вас в кармане. А теперь я скажу, как было на самом деле. И на вашем месте я внимала бы каждому слову. Три дня назад со склона Сьерры в деревню спустились три вооруженных бандита. Они предъявили нам определенные требования. Можете поверить — достаточно гнусные, тошнотворные и не подлежащие исполнению. Как несложно догадаться, девственные плевы самых целомудренных красавиц деревни порождали у негодяев нездоровый, почти гинекологический интерес. Впрочем, не стóит смаковать подробности.

— А… школьная учительница, она?.. — вставила слово Габриела, все более изумляясь причудливой манере изложения своей собеседницы.

Почтенная дама указала на сутулую девушку-переростка; та залилась краской и неловко поклонилась, уронив голову чуть ли не до колен.

— Насчет непорочности можете спросить у нее сами. А что касается красоты…

— Да нет же… — Габриела с трудом подбирала слова. — Я про вас… Какие необычные выражения: «гнусные», «целомудренные»… Откуда вы, сеньора Эмилия…

Матрона выдержала красноречивую паузу, пристально глядя на горожанку. Когда гостья окончательно стушевалась, она как ни в чем не бывало продолжила:

— Мы недвусмысленно объявили притязания бандитов по меньшей мере недопустимыми, а затем велели мерзавцам выметаться подобру-поздорову. Так они и поступили, но не прежде, чем осыпали деревню проклятиями, угрожая страшной карой. Безусловно, мы предприняли необходимые меры, дабы защитить честь и цвет наших дев — сами видите, задача не из трудных. Откуда же нам было знать, что является истинной целью этих отщепенцев?

Дальнейшее вам известно. Эрнесто четвертовали в доме его сродников. Пусть, надо признаться, и не в самом доме, а в бывшей конюшне, однако довольно сухой и чистой, с кроватью, столом и табуретом. Гонщику не воспрещалось обедать вместе, с тетей и дядей, однако нельзя было не заметить, насколько душевнобольной нуждался в покое, чтобы сидеть в одиночестве и размышлять о чем-то своем, не будучи потревоженным человеческой болтовней, смысла которой, судя по глазам, он все равно не постигал.