Владимир Козлов - Рассказы
— Ну ладно, пока.
Юля взяла рюкзак и вышла в прихожую.
— Дверь открыть сможешь?
— Да.
Джордж встал, подошел к окну. Начинается серый октябрьский день. За домами дымили трубы химкомбината. Люди на остановке садились в грязный троллейбус. Хлопнула входная дверь.
Родина
Главный редактор, Игорь Дудко, зашел в офис. Я сказала:
— Здравствуйте, Сергей Петрович.
— Привет, Лена.
— Ну, как мероприятие вчера?
— Которое?
— Демонстрация… Ну, годовщина Чернобыля…
— Как обычно. Кучу людей повязали. Не столько конечно, как в прошлом году, на десятилетие, но тоже немало. Референдум развязал диктатору руки. Теперь делает все, что хочет…
* * *Его лицо было мне знакомо — я видела его в инязе. Он, наверно, тоже там учился. Невысокий, светловолосый, коротко стриженный. Он посмотрел на меня внимательно — может, тоже вспомнил.
— Вы по какому вопросу к Сергею Петровичу?
— По кадровому.
— А зовут вас…
— Анатолий Степанов.
— Хорошо, я сейчас ему передам.
Я встала, постучалась в дверь Дудко, заглянула.
— Сергей Петрович, здесь Анатолий. По кадровому вопросу.
Дудко поднял голову от ноутбука.
— Пусть подождет немного.
Я вернулась за свой стол.
— Ну, вы сами слышали. — Я улыбнулась. — Чай пить будете? Или кофе?
— От кофе бы не отказался.
Я открыла электрочайник — воды в нем почти не было. Я взяла его и вышла в коридор.
— Да, я тоже закончил иняз, — сказал Анатолий. Он взял чашку, размешал кофе, сделал глоток, не вынимая ложки. — Английский факультет. Только два года назад.
— Теперь понятно, почему лицо мне знакомо. И где вы сейчас — извините, конечно, за любопытство?
— Везде понемногу. Переводы, в основном. Немного — журналистика. Пишу иногда в «Музыкальную газету». А еще я занимаюсь фотографией — но это чисто для себя, можно сказать, «некоммерческий проект»…
— А постоянно что, не получилось устроиться?
— Да я и сам не хочу. Зачем это нужно? Сидеть в офисе целый день за каких-нибудь сто пятьдесят долларов? Мне больше нравится быть свободным.
— И получается? Чтобы и свободным, и хватало на жизнь?
— В общем, да. Не всегда одинаково, но жить можно. Хотя от новой работы не отказываюсь. Даже, можно сказать, ищу. Поэтому и пришел к вашему шефу — мне сказали, что он планирует новый проект, с англичанами.
Я пожала плечами.
— Слышала про это краем уха, но подробностей никаких не знаю.
— Хочет сделать английскую версию вашей газеты, — продолжал Анатолий. — Одна газета на английском в Минске уже есть, но такое говно… Пользуются тем, что одни на рынке… Английский — плохой, статьи — ерунда, выходят то раз в две недели, то реже. Короче, это все несерьезно…
Дверь шефа открылась, он выглянул.
— Анатолий — это вы?
— Да.
— Зайдите.
* * *Я и Анатолий вышли на улицу. Было тепло. На деревьях набухали почки.
— Ну и как разговор с редактором? — спросила я.
— Ничего конкретного. Или у него самого все еще под вопросом, или не хочет ничего обещать. Сказал, что в лучшем случае — после лета. А мне это не очень интересно — откуда я знаю, что я буду делать после лета и где я буду вообще? Вам, кстати, куда ехать? Могу проводить.
— Далеко. В Уручье.
— Не проблема. У меня никаких больше важных дел на сегодня.
— А вы где живете?
— Не очень далеко отсюда. В общежитии на улице Короля.
— Я не знаю, где это.
— Между Немигой и Фрунзенской. Улица начинается за «Торговым домом на Немиге» и идет вверх к Фрунзенской. В самом начале — высокое здание. Это и есть моя общага.
— Много раз ходила или ехала мимо, но не обращала внимание… А, может, перейдем на ты? Как-то неуютно «выкать»…
— Да, конечно. А ты живешь с родителями?
— Нет, снимаю комнату. Родители мои далеко. В Могилеве.
— А мои — в Гомеле.
— И как хозяйка, нормальная?
— Там не одна хозяйка, там семья. Муж, жена и дочка. Трехкомнатная квартира.
— Странно. Такие обычно не сдают комнату…
— У них очень плохо с деньгами. Оба работают на часовом заводе, завод почти все время стоит, денег не платят. А дочка работает или нет, я не знаю… Она в какой-то религиозной секте. Мне хозяйка говорила, что она раньше курила, пила, слушала «хэви-метал», а потом вдруг ударилась в религию…
— Ну, бывает и так… А я тоже снимал комнату одно время. На первом курсе. Тогда общежитие первому курсу практически не давали. Жил у старухи— Алкоголички. Весело было, конечно. Зато — жизненный опыт… — Он хмыкнул.
Мы подошли к Институту культуры, начали спускаться в метро.
* * *Я и Толик сидели на бетонном бордюре подземного перехода рядом с вокзалом. Перед каждым стояла бутылка пива «Бурштын Беларуси». Народ спускался и поднимался по ступенькам перехода. Старухи продавали цветы тут же, на ступеньках. Таксисты-частники топтались у своих машин. На деревьях зеленели свежие листья.
— Меня напрягают все те, кто постоянно жалуются: нам, типа, скучно жить, — сказал Толик. — А мне вот не скучно, мне наоборот офигительно интересно…
— И весело?
— Нет, нельзя сказать, что весело. У меня разные состояния бывают. Но что интересно — факт. Столько всего происходит вокруг, столько новых книг, фильмов, выставок, новой музыки. Тем, кому все по херу, кто ничем не интересуется, кроме работы и телевизора в качестве развлечения, тем, наверно, скучно…
— А мне вот тоже иногда бывает скучно, — сказала я. — В какие-то моменты ничего не хочется — ни музыки, ни кино, ни книг… Вообще ничего. И вот тогда наступает настоящая скука…
— Ну, это уже не скука, это — что-то другое. «Мировая скорбь», что ли…
— Ты фотографировал что-нибудь новое?
— Да, начал новую серию. Фотографирую «Запорожцы». Это, как бы, исчезающий вид автомобиля. Скоро их вообще не останется…
— Вряд ли. В такой бедной стране, как наша… У нас в городе еще многие ездят на них…
— Я имею в виду, что в Минске не останется. А в городах, которые поменьше, все еще долго останется, как раньше…
Дом на углу был огорожен забором. На заборе висел плакат: «Капитальным ремонтом дома занимается строительно-монтажное объединение «Минскстрой» Начало работ — март 1997, окончание — март 1998». Буквы на плакате были вырезаны из самоклеющейся разноцветной пленки.
— Это они опрометчиво сделали, — сказал Толик. — Не подумали, что их можно отклеить и сделать совсем другие надписи.
— И ты предлагаешь?..
— Да, вперед, пока не появились менты.
Мы вылепили из букв надписи «Лена и Толик», «Жыве Беларусь» и «Лукашенку — у турму» и пошли по Карла Маркса в сторону центра.
Я спросила:
— Толик, а ты любишь Родину?
— Я не знаю, что считать Родиной. Формально, моя Родина — СССР, но его уже нет, и там не было ничего хорошего, что я мог бы любить. Независимая Беларусь? Я только начал привыкать к ней, как появился Лукашенко… Вот такую Родину с Лукашенко во главе я однозначно не люблю.
— Черт с ним, с Лукашенкой. А вот ты мог бы отдать жизнь за Беларусь, например?
— Как — отдать жизнь?
— Например, если бы началась вдруг война…
— Знаешь, по-моему, все это тупо. Звучит, конечно, красиво — «отдать жизнь за Родину». Но время ведь изменилось. Сейчас можно и не отдавать за нее жизнь. И несколько поколений прожили, не отдавая жизнь. Может, я больше сделаю для своей страны, если как раз не отдам свою жизнь…
— Ну а если будет ситуация, что нельзя не отдать жизнь?
— Что-то ты, Елена, сегодня расфантазировалась. Обычно патриотизм тебе не свойствен, а сейчас…
— Мне и сейчас не свойственен, ты знаешь. Я просто хотела понять твою позицию…
— И что, поняла?
— Поняла. Ты тоже не патриот.
— Да, я — не патриот. Можно сообщить про это в КГБ.
— А оно, что, до сих пор так называется?
— Не помню. Кажется, да.
* * *В «мыльнице» Толика играла кассета «Морская», песня «Скорость». Этот альбом «Мумий Тролля» появился недавно. Мне сразу понравилась музыка, хотя парень на фотографии — никто не знал тогда, как его зовут, кассета была пиратской, и на обложке не было ничего, кроме двух фотографий и названий песен — показался некрасивым. Тем более что полиграфия была плохая.
Окно было открыто. Я смотрела на город — из окна общаги открывался офигенный вид. Толик резал огурцы и колбасу.
— Как классно, что твой сосед уехал, — сказала я. — И долго его еще не будет?
— До понедельника. У него в понедельник, вроде, занятия.
— А где он учится?
— На юрфаке. Почему-то, огромное количество идиотов учатся на юрфаках. Интересно, какие из них потом выйдут юристы?
