Лидия Раевская - Мама Стифлера
Но Роберт уже открыл дверь, и дал мне поджопника. Я влетела в помещение, и замерла, раззявив рот: кто-нить из вас видел клип «Дюны» «Коммунальная квартира»? Ага-ага. Теперь я знаю, где это клип снимался! Мимо меня бегали дети без трусов, и с горшками в руках, тётки в бигудях и с тазами, мужыги в семейниках… И никто не обращал внимания на то, как я, получив второй поджопник, резво полетела по коридору в голубую даль.
Долетела я до каморки Роберта. Отдышалась, поймала себя на том, что потею и воняю от страха не хуже Роберта, и пошевелила булками, проверяя наличие влаги меж ними. Сухобля. Видать, организм мой сильнее, чем я думала. Роберт по-босяцки пнул ногой облезлую дверь, и впустил меня в свои палаты. Впустил — это, правда, мягко сказано. Он меня туда впнул. Знаю, что нет такого слова, но по-другому и не скажешь. Когда дверь за мной захлопнулась, я медленно огляделась…
2 пивных ящика. На них лежит матрас. Ссаный. Судя по цвету, виду и запаху. Это, типа, кровать. Ещё один ящик. На нём доска. Это стол. За ним едят. Такой же стул. На нём сидят. И шифоньер с тёмным потрескавшимся зеркалом. Я шлёпнулась на стул. Который ящик. И стала ждать смерти от армянского надругательства.
Роберт важно сел рядом, шлёпнул мне на стол фотоальбом, и сказал: «Это фотки с нудистского пляжа. Оцени мой член.» Я судорожно сглотнула, и поняла, что меня щас выипут. Возможно, с извращениями. И заставят мастурбировать бородавку. икнула. Снова пошевелила булками. Сухо. Вздохнула и открыла альбом.
Увидела члены. Сплошные члены. В зарослях чего-то дикорастущего. С мотнёй а-ля «Тут потерялся и умер Индиана Джонс». Зажмурилась. Пошевелила булками. Сухо. Аминь.
Не знаю, правда, какой из этих членов принадлежал Роберту, но на всякий случай сказала: «Неплохой такой… Пенис. Да.»
Роберт очень обрадовался, и обнажил в смущённой улыбке коричневые зубы.
И сказал: «А теперь выпьем с горя! Где же кружка?» И убежал. Пока его не было, я предприняла попытку свалить через форточку, но поняла, что пятый этаж, а жопа у меня нихуя не с кулачок, еси чо… И загрустила. И снова настроилась на армянское надругательство.
И оно пришло. Через пять минут. С эмалированной зелёной кружкой, с которой, по видимому, прошёл весь ГУЛАГ его героический дедушка Автандил… В кружке плавали опилки и небольшие брёвна. Это был чай. Наверное. Ибо перед смертью пробовать яд не хотелось. Наверняка, он был долгоиграющий. Я бы сначала изошла поносом, соплями, и билась бы в корчах минимум 5 часов..
А вот в довесок к яду мне принесли овсяное печенье. Одно. Но, что характерно, спизжено оно было явно из клетки с попугаем. Ибо было явно поклёвано с одного краю.
Паника меня потихоньку отпустила. Раз меня поят чаем с печеньем — значит, уважают, и убивать прям щас не будут точно. Возможно, я отделаюсь только дрочуванием бородавки.
Тем временем у меня затекла жопа. Реально так затекла. И я встала. В полный рост. При этом у меня задралась рубашка, и на секунду мелькнула серёжка в пупке..
ЖЕСТЬ!!! Жесть-жесть-жесть!!!!! Кто ж знал, что пирсинг — это фетиш Роберта Робертовича??? Мой дырявый пуп с дешёвой серёжкой из хирургической стали произвел на Бандероса неизгладимое впечатление: он рухнул на колени, припал к моему животу губами, и стал грызть мою серёжку, бормоча: «Принцесса моя… Я тебя люблю… Выходи за меня замуж… Мондула моя..» Я случайно опустила глаза вниз, и увидела 2 жёлтые пятки, торчащие из рваных разноцветных носков..
Всё. Это меня и спасло. Это вывело меня из какого-то гипноза, и я рванула прочь из каморки, по инерции схватив СПИД-инфо-пароль. И безошибочно пролетела по лабиринту коридоров к входной двери..
Сзади топал по линолеуму жёлтыми копытами армянский Бандерос, и кричал: «Отдай газету!!!!!!!! Я её ещё не читал!!!!! Отдай!!!»
Я кинула ему газету, и вылетела на лестницу. По лестнице я скатилась кубарем, и понеслась, не разбирая дороги… Я бежала, черпая апрельскую уличную жижу своими полусапожками, на ходу крестилась, и, на ходу тусуя булки, наконец, обнаружила меж ними приятную влажность. Бля. «Легко отделалась!» — мелькнула мысль, и я продолжила своё бегство из Шоушенка.
..С тех пор прошло 7 лет, а я всё ещё ненавижу словосочетание «Антонио Бандерос», рубашки в клетку, и длинные волосы у мужчин.
Павловский рефлекс — форева!!!
Бабки
02-08-2007
Всем будущим бабкам посвящается. И мне самой в том числе.
Вы думали, разговор пойдёт о тех бабках, которые все мы стараемся заработать (спиздить, отнять, сделать, выставить на… Нужное — подчеркнуть). А вот хуй вам, товарищи.
Потому что говорить мы будет о том, во что рано или поздно превращается любая девочка с персиками. А именно — в бабушку с курагой.
Все бабки имеют 2 категории. Это:
1) Старушки обыкновенные.
Стать старушкой — это святой долг каждой сегодняшней тётки. Старушки сидят дома, нянчат внуков, варят кашу, рассказывают им на ночь сказки, ходят в магазин для того, чтобы затариться продуктами, а не для того, чтоб замеситься с кассиршами, носят коричневое платье и платочек в горошек, и ходят по воскресеньям в церковь (это, кстати, обязательно. Ибо любой порядочной старушке должна к старости прийти в голову мысль, что скоро ей придётся помереть, и ТАМ с неё всё-всё спросят. И за еблю с соседом, пока муж на работе, и за то, что в молодости была выжрана цистерна хани, и, естественно, за «первонах», «заебись, пешы ещё» и за «нахуй аффтара». Спросят-спросят. И не сомневайтесь.)
Это всё в общих чертах.
Старушкам положено сидеть вечерами на лавочке у подъезда, вязать носки по восемь метров, через каждый метр — пятку, и разговаривать с другими старушками о политике, ценах и у кого сколько дети зарабатывают.
И ниибёт. Так положено.
2) Пожилые дамы.
Пожилой дамой может стать не всякая. Пожилые дамы — это бывшие преподаватели русского языка и литературы в ВУЗах, это бывшие научные работники, бывшие актрисы, и жёны генералов-адмиралов-Абрамовича-Березовского-и-так-далее-алигарховбля.
Пожилые дамы носят костюмы с брошками, тщательно закрашивают седину в волосах в салоне, а не дома, в тазике с чернилами, красят губы светло-коричневой помадой, и никогда не улыбаются. Потому что их лица уже сто раз обколоты Ботоксом.
И, собственно,
3) Бабки.
Сраные старые пидораски, которые хуй знает зачем, с самого утра пиздуют в битком забитые вагоны метро, волоча за собой облезлые тележки, которыми они специально рвут людям колготки, наезжают на ноги, и тычут ими в яйца: «Сынок, помоги бабушке тележечку по лесенке поднять..»
Они приходят в магазин, и гундят: «Пропустите меня без очереди, я бля мать-героиня, ветеран труда и ещё хуй знает чего, а вы тут все- охуевшая молодёжь, чтоб вам всем сдохнуть от заслуженного триппера!»
И если эту манду пропустить вперёд, начинается шоу:
— Дайте мне батон хлеба… Да. Нет. Не этот! Фу! Он чёрствый! Дайте другой! А теперь колбасы. Вон той. Сто шестнадцать граммов. Да! Я сказала, что именно сто шестнадцать! Что? Забирайте свою колбасу, я её не возьму! Мне не нужно ваши сто двадцать три грамма! Дайте мне жалобную книгу! А меня не волнует, куда вы этот кусок денете! Я покупатель, и я всегда права! Сталина на вас нет, сучки молодые! Рожи намалевали, юбки позорные напялили, проститутки, и стоят тут за прилавком, продуктами торгуют! Сначала она этими руками хуи у своих хахалей дрочит, а потом ими же честным людям хлеб подаёт! Тьфу, шалава!
Бабок можно встретить в очереди к районному терапевту, куда ты пришёл, чтоб получить справку для бассейна, а впереди тебя сидит толпа здоровых бабок, которых, сука, рельсой не перешибёшь, и орёт на тебя:
«Куда ты прёшь без очереди! Я вот, с больными ногами еле-еле пришла, мне необходимо в больницу ложиться, и то в очереди сижу, а ты молодой, постоишь, не развалишься!»
И через полчаса ты можешь наблюдать в окно, как эта бабка с больными ногами резво скачет прыжками кенгуру из ворот поликлиники вслед за уходящим автобусом, догоняет его, и хуярит на ходу своей клюшкой по дверям, требуя остановить автобус, и впустить инвалида.
Рассмотрим отдельных представителей категории «Бабки»
Бабка Катя. Проживает в Москве в спальном районе, имеет взрослую дочь, зятя, двух внуков, пенсию, которую она не тратит на себя, потому что её обувают-одевают дети, они же её кормят пять раз в день, потому что бабка Катя страдает булимией, и жрёт как не в себя.
С утра бабка Катя пиздует в метро, где шляется по вагонам с табличкой: «Помогите, люди добрые, дети выгнали из дома, отпиздили, выбили зубы, ткнули рожей в говно, и бросили помирать с голоду под забором. Дайте немножко денег, а то прокляну нахуй всех. Воистину»
Бабка исправно башляет кому надо, чтоб беспрепятственно побираться по вагонам, и, насобирав пару тысяч рублей, к вечеру возвращается в свой двор, где шлёпается на лавку у подъезда, и начинает самозабвенно сплетничать:
