Чак Паланик - До самых кончиков
Пенни старалась об этом не думать, но еще часы не пробьют полночь, как может решиться ее судьба.
Ответить на эсэмэску она не успела: появилась продавщица с полосой алого шифона через руку. Подведенная карандашом бровь скептически надломлена.
– Прошу. Десятый размер, – мстительным тоном сообщила она и сделала знак следовать за ней в примерочную.
Президент Пенни Харриган. Миссис К. Линус Максвелл.
Внутри все пело. Завтра ее имя крупным шрифтом появится среди звезд, и не где-нибудь, а на шестой странице «Пост». Ух, завтра эта выскочка из «Бонвит Теллер» узнает, кто такая Пенни. Да завтра весь город о ней узнает!
Впрочем, при любом раскладе с платьем нужно обращаться крайне осторожно.
Сейчас три часа. Ужин в восемь. Времени как раз чтобы сходить в салон красоты на эпиляцию ног воском, уложить волосы и позвонить родителям. Может, хоть так удастся поверить в происходящее.
– У вас ведь действует система возврата? – семеня за продавщицей, обеспокоенно поинтересовалась Пенни. И заодно скрестила пальцы, чтобы «молния» сошлась снизу доверху.
* * *Гуань Ци и Эсперанса были идеальными соседками для квартирки-студии в Джексон-Хайтс. Месяцами ранее, помогая Пенни укладывать чемодан, мать с высоты возраста и прожитых лет настоятельно советовала взять в соседки китаянку и кого-нибудь из латиноамериканок.
Пусть предки Пенелопы и впадали порой в расизм, но строго в интересах дочери. В мультикультурном, этнически неоднородном домохозяйстве меньше шансов, что девушки будут пользоваться общей косметичкой. Во-первых, косметика нынче дорогая, а если ее всем подряд одалживать, можно запросто заразиться тем же стафилококком. Что ж, здравый совет. Ни герпес, ни клопов никто не отменял. Вот тебе родительская мудрость, соль земли. Мотай, как говорится, на ус.
Однако вопреки самым благим, хотя бы и по-деревенски наивным намерениям родичей, юное поликультурное трио быстро сблизилось, и девушки вовсю делились нарядами, секретами и даже контактными линзами. Мало что оставалось за рамками.
Эсперанса, жгучая латиноамериканка с высокой грудью и темными лукавыми глазами, притворно негодовала по бытовым пустякам: банальная смена лампочки или мытье посуды неизменно сопровождалось ее темпераментным «Ай-яй-яй, карамба!». Всякий раз эти стереотипные – как под копирку – вспышки гнева веселили Пенни чуть ли не до колик. Соседка явно не тяготилась условностями и не чуралась самоиронии. Сам факт, что Эсперанса могла швырнуть на пол богато украшенное сомбреро и устроить вокруг него танцы, свидетельствовал о свежем, не скованном политкорректностью самосознании.
Тихая и безжалостная Гуань Ци была полной противоположностью вспыльчивой сеньорите. Азиатка бесшумно передвигалась по тесной квартирке, стирала пыль с плинтусов, подстригала свой бонсайчик, складывала свисающий край туалетного рулона в оригами-сюрприз для следующего посетителя санузла. Словом, в общем и целом превращала хаос в порядок. Ее безмятежное лицо и манеры действовали как бальзам на рану. А каскад густых, черных как смоль волос не шел ни в какое сравнение с конским хвостиком Пенни.
За пару часов до знакового ужина Пенни умолила соседок призвать на помощь все свое искусство, чтобы довести до совершенства ее облик. Пусть Эсперанса накрасит ей глаза в тон гаванского заката, а от Гуань Ци она хотела, чтобы та уложила ей волосы… э-э… ну как бы снопами, что ли. Из тяжелого шелка. Подруги трудились без устали, обхаживая ее, как свидетельницы – нервную невесту. Совместными трудами Пенни нарядили и причесали.
Шикарное платье и вовсе сделало из нее нечто ослепительное. Гуань Ци дополнила образ элегантным кулоном из ярко-зеленого нефрита в форме дракона с глазами-жемчужинками. Настоящая семейная реликвия. Эсперанса тоже не ударила в грязь лицом, одолжив любимые серьги: крошечные пиньяты, инкрустированные стразами. Не важно, поверили девушки в историю про ужин с богатейшим человеком на свете или нет; обе увлажненными глазами взирали на преображенную подругу.
Звонок в дверь. Такси заказывали? Подано.
В последнюю секунду, затаив дыхание, Пенни нырнула в ванную за серой пластиковой коробочкой, припрятанной там с незапамятных времен. В ней лежала ее диафрагма. Тридцатиграммовая броня, которая не потребовалась аж с зимнего бала на старшем курсе. Лихорадочно шаря по полкам, Пенни гадала, не испортился ли контрацептив от затяжного безделья. А если латекс пересох и стал ломким, как порой случается с презервативами? Вдруг колпачок потрескался? Или вообще пошел плесенью? Выхватив коробочку из недр выдвижного ящика, она открыла ее – и ахнула. Пусто!
Притопывая ногой с наигранной свирепостью, Пенни приперла соседок к стенке. Потрясла у них под носом уликой, на которой значилось: «Пенелопа Харриган», дальше шли имя и адрес семейного терапевта в Омахе. Выставив коробочку на кухонный столик подле ржавого, заляпанного жженым сыром тостера, она решительно заявила:
– Сейчас я выключу свет и сосчитаю до десяти. Договорились? – Лица обеих товарок оставались непроницаемыми. Никто не покраснел, не потупился. – Обещаю, без претензий.
Щелкнул выключатель, и кухня погрузилась во мрак. Отсчет пошел.
В темноте послышалось тихое хлюпанье, потом сдавленный смех.
– …восемь, девять, десять.
Лампочка вспыхнула, озарив законное содержимое коробочки. Розоватая диафрагма поблескивала от свежих вагинальных выделений с бесстыдно налипшим лобковым волоском. Пенни напомнила себе сполоснуть штуковину, если нынешним вечером все сложится.
* * *Закон подлости не заставил себя ждать. Такси безнадежно застряло в пробке, да еще в туннеле, где не ловил мобильник. Вот так всегда. Водитель бурно извинялся, то и дело поглядывая в зеркало заднего вида. Сказал, что она шикарно выглядит.
Обычный комплимент из вежливости. Да за такие деньги грех плохо выглядеть! К величайшей досаде продавщицы, платье уселось на юном теле как влитое. Новенькие лодочки от «Прада», купленные под занавес – гулять так гулять! – смотрелись просто изумительно. Впрочем, Пенни хватало ума осознавать, что ослепительной красотки из нее не получится.
Хотя бы мухи над головой не роятся, и то спасибо. И вообще, все лучше, чем жить на Среднем Западе.
Небраска и Пенни не сочетались. Ни в какую. Что в юности в Омахе, что в детстве в Шиппи, она вечно чувствовала себя белой вороной. Начать хотя бы с того, что она никак на походила на своих крепко сбитых косолапых родителей, классических представителей ирландской диаспоры, все в веснушках, рыжие-прерыжие. А вот Пенни от природы досталась кожа цвета «персик со сливками». И светлая, как кора березы. Переезд в Нью-Йорк, родители тоже, разумеется, не одобрили.
Несколькими минутами ранее, усаживаясь в такси, Пенни позвонила в Омаху сообщить грандиозную новость и, услышав в трубке голос матери, спросила:
– Мам, ты сидишь?
– Артур! Скорее, дочь звонит! – крикнула та в сторону.
– У меня потрясающие новости, – зачастила Пенни, косясь на водителя в надежде, что тот подслушивает.
– У нас тоже! – воскликнула мать.
Раздался щелчок, и к разговору подключился отец.
– Твоя маменька вырастила помидор – ну вылитый Дэнни Томас!
– Обязательно пришлю тебе фото, – пообещала мать. – Такое надо видеть!
– Так что у тебя стряслось, сладкая? – спохватился отец.
Пенни выдержала паузу для пущего эффекта и заговорила нарочито громко, в расчете на таксиста:
– У меня свидание с К. Линусом Максвеллом.
Родители отреагировали не сразу.
Чтобы сэкономить на счетах за свет, отец пил кофе прямо в туалете. Мать лелеяла мечту о водяном матрасе. На день рождения предки регулярно посылали ей Библию с вложенной двадцатидолларовой купюрой. Вот вся их суть в двух словах.
– Вы вообще в курсе, кто такой К. Линус Максвелл? – напомнила о себе Пенни.
– Конечно, милая, – ровным голосом откликнулась мать. – Не в деревне живем.
А Пенни ждала их восторженных возгласов. Недоверчивого аханья. Да чего угодно!
В итоге отец заметил:
– Пенпенчик, мы любим тебя такой, какая ты есть. Брось выдумывать всякие глупости, чтобы нас впечатлить.
Ее назвали лгуньей.
В этот-то момент таксист и заехал под реку. Связь оборвалась. Квартирные соседки тоже ей не поверили, зато суетились вокруг, накладывая тени и подводку, как самые настоящие подружки невесты. Завтра всем им придется поверить. Да она бы не стала заморачиваться по поводу внешности, не полезла бы из кожи вон ради лишь Максвелла. Сегодня ее узрит весь мир. Она войдет в ресторан никем, а к десерту станет знаменитостью. Завтра даже кумир Пенни, президент Хайнд, узнает о ее существовании.
По соседству от такси, в той же пробке, торчал черный седан с двумя мужчинами, смахивающими на телохранителей Алуэтты д’Амбрози: оба в дорогих темно-синих костюмах и зеркальных солнечных очках. На суровых угловатых лицах ни тени эмоций. Ни один не повернул головы в сторону Пенни, хотя она по опыту прекрасно знала, что и тот и другой глаз с нее не сводят.
