Роберт Ирвин - Утонченный мертвец (Exquisite Corpse)
– Что надо делать? – спросил я на первом сеансе. – О чем говорить?
– Говорите, о чем хотите.
– Но я не хочу ни о чем говорить.
После чего воцарилось молчание. Минут через десять я сдался.
– А мне разве не надо рассказывать о своих снах?
– Ну, если хотите.
На первый взгляд, я вроде бы проиграл этот раунд. Однако уже через пару сеансов, на которых я очень подробно пересказывал свои сны и говорил о своих впечатлениях и мыслях об этих снах, стало вполне очевидно, что я одержал верх над доктором Уилсоном, и ему пришлось отступить. Проблема, с которой столкнулся мой врачеватель душ, заключалась в том, что, как я уже говорил, мне снятся на редкость бесцветные и скучные сны – походы по магазинам, ожидание поезда, собеседования с потенциальными работодателями и все в том же роде. Я лично считаю, что эти сны тоже по-своему интересны, потому что за долгие годы повторяющихся сновидений у меня сложилась своеобразная сон-топография, и нередко случалось, что когда я бродил по городу во сне, я узнавал его улицы и заранее знал, что, скажем, если свернуть в переулок направо, там будет большая скобяная лавка с дивным ассортиментом товаров, который уже не найдешь наяву в послевоенной Британии. Мои тусклые сны, их четкая логика и почти материальная плотность, были по-своему обворожительны. Также меня поражало, что я ни разу не смог ничего купить в магазинах из снов. Неуловимые вещи, мелькающие в витринах в моих сновидениях, только дразнили, но никогда не давались мне в руки.
Доктор Уилсои не разделял моего восторга. Через пару недель он сказал, что мы больше не будем обсуждать мои сны, и я начал рассказывать о своих гипнагогических образах, которые тоже не заинтересовали доброго доктора. Как я уже говорил в самом начале, он считал эти видения некоей оптической аномалией, причем достаточно распространенной. Он решил перейти к впечатлениям из детства и принялся расспрашивать меня о моих первых воспоминаниях о родителях. Но его снова постигло разочарование: мои самые первые детские воспоминания были связаны с гувернером, помешанном на скачках, девушках легкого поведения и оперетте.
Уже после первых шести недель между нами установилась прочная эмоциональная связь. В психологии эта связь называется перенесением. Она проявляется в осознаваемых и неосознаваемых чувствах, которые пациент испытывает к своему аналитику, и способствует установлению более тесного эмоционального контакта. Мы с доктором Уилсоном вышли на эту критически важную стадию психоанализа всего через полтора месяца совместных занятий. Причем, чувства были взаимными. Мы ненавидели друг друга. Отчасти причиной тому послужила моя эрудиция. Как и всякий сюрреалист, я очень тщательно изучил теорию психоанализа, прочел почти всего Фрейда и разбирался в отдельных вопросах значительно лучше, чем сам доктор Уилсон. Поэтому я без труда различал все его хитрости и уловки.
Поначалу он еще как-то пытался держаться в рамках нейтральных дежурных вопросов типа «И что вы по этому поводу чувствуете?» или «Вы хотите об этом поговорить?», но с каждым разом ему становилось все труднее и труднее изображать непредвзятость, и в его тоне все чаще и чаще сквозило нетерпеливое раздражение. Поскольку с детскими воспоминаниями у нас не сложилось, мы перешли к Кэролайн. И тут меня прорвало. О Кэролайн я мог говорить часами, вспоминая все наши встречи вплоть до мельчайших подробностей. По прошествии месяца мы добрались всего лишь до «Тайны музея восковых фигур». Я как раз начал описывать доктору Уилсону, что я чувствовал, когда гладил колено Кэролайн в темноте кинозала, но он не дал мне договорить:
– Хватит! Больше не надо! С меня довольно! Я вам ничем не могу помочь. Психоанализ – определенно не для таких, как вы. Я лечу неврастеников, а вы… вы…
Он замолчал, явно давая понять, что не хочет меня обижать.
– И кто же я?
Я уверен, что он считал меня законченным психом, но не мог высказать это вслух, потому что тем самым признал бы свое поражение в игре, правила которой, как ему представлялось, он же и определял. Если бы он так осрамился и если бы об этом узнали другие фрейдисты, его, вероятно, изгнали бы с позором из Ассоциации психоаналитиков.
Он ответил мне, тщательно подбирая слова:
– Вы пришли сюда при полном отсутствии веры. Вы не хотите, чтобы вас исцелили. Вы не хотите вернуться в общество полноценным, нормальным членом. Вы пришли ко мне, чтобы я подтвердил правомочия ваших фантазий. Я не хочу больше слушать про эту мисс Бигли. Быть может, она существует на самом деле или существовала когда-то, хотя я лично в этом сомневаюсь. Как бы там ни было, вы ее выдумали. Даже если вы знали такую женщину, теперь она для вас – вымысел, порождение воспаленного воображения. Она – ваша мания. Так что давайте мы больше не будем о ней говорить. Я не волшебник, при всем желании я не смог бы вернуть вам потерянную любовь, этот фантом, сотканный из тоски и неутоленных желаний. Единственное, что может сделать психотерапевт, это помочь человеку разобраться в себе, привести его в норму…
– Но именно этого я и хочу! Стать нормальным! Умоляю вас, доктор Уилсон, сделайте меня нормальным!
– Нормальный человек никогда не сказал бы того, что вы сказали сейчас. Вы пришли ко мне не для tofo, чтобы стать нормальным. Вы пришли для того, чтобы еще больше почувствовать свою исключительность, чтобы сделать жизнь еще ярче. Вы ждете от жизни чудес и феерий. По-вашему, жизнь человека должна состоять из сплошных выдающихся событий. Но жизнь, она не такая. Жизнь – тяжелая штука. И надо уметь идти на компромисс. Жизнь – это та же работа, которая требует очень серьезного к себе отношения. Ее надо просто принять. Это категорически необходимо, иначе вы просто сломаетесь. И мой вам добрый совет: оставьте эти ваши фантазии о совершенной женщине, так называемой Кэролайн. И вам сразу же станет легче.
Я выдержал паузу, давая молчанию выстояться и сгуститься, а потом спросил:
– И что вы чувствуете по поводу того, что вы только что мне сказали?
Но тут я сглупил. Да, мне хотелось его уязвить, но мой вопрос сразу насторожил доброго доктора, и он снова переключился в режим невозмутимого аналитика, мастера «психоигрищ».
– Не ошибся ли я, усмотрев в вашем вопросе враждебность? – полюбопытствовал он.
– А почему вы спросили? – ответил я.
После чего мы затеяли словесную баталию, уйдя в глухую защиту и отвечая друг другу вопросами на вопросы. Однако сомнения доктора Уилсона в том, что Кэролайн существовала в действительности, обеспокоили меня больше, чем я хотел показать. Теперь, когда я об этом задумался, я вдруг осознал, что она действительно сделалась для меня существом из фантазий, порождением моего распаленного воображения- не более реальным, чем Трилби. А потом я подумал, что отчасти эту проблему можно решить, если овеществить воспоминания о Кэролайн, облечь их живой, осязаемой плотью.
Буквально на следующий день я поехал в Королевскую Академию драматического искусства на Гауэр-стрит и попросил проводить меня к ректору. У нас была договоренность о встрече? Нет. По какому я делу? Хочу нанять на день студентку актерского факультета. В конце концов, мне удалось поговорить с одной из заместительниц ректора. Она выслушала меня, кипя праведным возмущением, и решительно покачала головой.
– Ничем не могу вам помочь. Здесь у нас не эскорт-агентство. – Она чуть ли не вытолкала меня из кабинета. – Всего хорошего. До свидания.
Я слегка растерялся, поскольку никак не рассчитывал на неудачу. Но замечание заместительницы навело меня на мысль, и, вернувшись домой, я позвонил в одно эскорт-агентство в Челси. Женщина, с которой я беседовал по телефону, сначала даже не поняла, что мне нужно, а когда поняла, то сказала, что у меня слишком странные и специфические запросы, и их агентство не предоставляет подобного рода услуги, поскольку их девушки недостаточно для этого подготовлены. Тут я совсем приуныл и решил отказаться от своей задумки.
Однако следующий сеанс у доктора Уилсона выдался особенно бурным. Под конец я спросил:
– Вы меня ненавидите, да?
Его стул встревожено заскрипел.
– Да, пожалуй.
– А ничего, что вы говорите такое своему пациенту?
– Почему не сказать человеку правду?
– Вы считаете, что я убил Кэролайн?
– Вовсе нет. Я вообще сомневаюсь, что она существовала в действительности.
Сеанс закончился раньше обычного. Я ушел, хлопнув дверью. Рядом с метро я забежал в канцелярскую лавку, купил ручку с блокнотом, после чего завернул в первое попавшееся кафе и просидел там, наверное, больше часа, пока не исписал чуть ли не половину блокнота. Потом я доехал на метро до Лестер-сквер и оттуда пошел пешком в Сохо.
В итоге я все же нашел проститутку более-менее приличного вида. На ней было скромное платье из ситца с неброским узором, и она вполне могла бы сойти за молоденькую домохозяйку. Когда я увидел ее на улице, мне показалось, что ей чуть за тридцать, но ее лицо как-то странно блестело, и, присмотревшись к ней повнимательнее уже в пабе – в том самом пабе на Грик-стрит, – я понял, что ей хорошо за сорок, если не больше, просто она очень умело скрывала свой возраст под толстым слоем косметики. Тем не менее, она все еще оставалась довольно красивой женщиной.
