Ариф Алиев - Новая Земля
— «Ссать» по-английски «to piss», на слух похоже на «реасе» — по-английски «мир». A «chick peas» — это горох азиатский, у нас его называют «нут».
Сипа поднял фольгированную пачку.
— «СУП КУРЯЧИЙ 3 ВЕРМIШЕЛЛЮ». Опять у них про куриц. Но это уже про настоящих куриц и написано по-украински. Смешно тебе, Иван Георгиевич?
— Не очень, Николай.
— Давай мешки соберем и коробки всякие, и надписи будем читать вслух, и смеяться будем. Спроси, зачем?
— Зачем?
— В 30-е годы XX века диетологи утверждали, что три минуты искреннего здорового смеха заменяют стакан сметаны. Потом, правда, это утверждение было научно оспорено и осмеяно. Но ведь не просто так диетологи про сметану утверждали, наверное, были на то основания. Пусть не стакан, граммов 50 хотя бы, в нашей ситуации неплохая прибавка к рациону.
На Краю Моего Мира было холодно и страшно, и птиц не было ни одной ни в море, ни на скалах, ни на в небе, ни на льду тем более. Мы повернули обратно.
— Пойдем рыбу ловить? Я альбомчик полистал, написано, здесь водится голец. А голец — это семейство лососевых, красная рыба.
— Голец водится на Южном острове и на юге Северного. А мы вряд ли на юге, нас на север запихнули, и не просто на север, а на крайний север Северного острова.
— Иван Георгиевич, тебе кто-нибудь говорил, что ты по жизни пессимистом шагаешь?
Через час мы дошли до речки и поднялись выше по течению, до ледяного ущелья. И остановились у неширокой заводи. Сипа смотрел в воду. Я был готов ударить острогой.
— Жди, не шевелись, Иван Георгиевич. Голец семейства лососевых смотрит на нас из воды, он должен забыть, что мы двигались, он должен быть уверен, что мы камни.
Я не шевелился, в голове ни единой мысли, ругательства.
Вдруг между камнями мелькнула тень.
— Я говорил, полно гольца. Вот тебе красная рыба, бей!
Но тени мелькали, а рыбы я не видел. Наугад ткнул, не попал.
Сипа встал на колени, нагнулся, попытался схватить тень — раз, другой. После нескольких попыток ему удалось поймать кого-то скользкого.
— Зацапал вроде.
Сипа разжал пальцы, чтобы посмотреть, кого он вытащил из воды, и закричал от страха и гадливости: он поймал большую светло-серую многоножку. Он отбросил ее подальше, поторопился отмыть руку от слизи.
— Ты видел, Иван Георгиевич. Это не рыба. Вот тебе настоящая гадость. Ты посмотри на нее внимательнее. Она шевелится, гадина скользкая. Чайки лучше, даже червивые. Ты посмотри, посмотри!
Я не хотел смотреть на многоножку. Пока стояли и не шевелились, я заметил выше по течению разбросанные железки и пошел к ним.
Это были обломки самолета: еще один поплавок, покореженная лопасть винта, элерон.
Солнечный свет наискось, от вершины к подножию, пробивал ущелье, дрожал у ледяных поверхностей, колыхался слабыми зеленоватыми переливами.
В полупрозрачном теле ледника что-то темнело.
Я подошел вплотную к ледовой стене, залез метров на 20 вверх и увидел во льду самолет: бортовой номер «33» на защитного цвета железе и красную звезду в черной окантовке.
И Сипа залез.
— 33 — это две жопы. С таким номером катастрофа неминуема. Что, собственно, и подтверждает наша находка.
Я подобрал обломок стальной стойки, попытался долбить лед. Но стойка проржавела насквозь, сломалась.
— Иван Георгиевич, у меня идея. Давай достанем его и улетим. Но обязательно номер исправим. Мне нравится номер 18. Знаешь, почему?
— 1 — это член.
— Правильно. А 8?
— Не знаю.
— 8 — символ бесконечности, 1 — это член. Получается бесконечный такой член, который мы покажем с высоты.
— Кому покажем?
— Всем. С высоты. Ты согласен?
— Да.
По пути к гроту Сипа болтал ни о чем и смеялся.
— На шмоне контролерша эта, ты помнишь ее, дура. Мы разделись, а у меня встал. Она говорит: «Ты кому свой член показываешь?» Я говорю: «Всем, кто на него смотрит». А у нее железная линейка. И она этой линейкой — хуяк, с оттяжечкой. Я говорю: «Чем я виноват, у меня физиология!» А она: «Перед шмоном дрочить надо». А я: «У меня от онанизма грусть. Ты лучше таблеток дай от секса, дура!» А она меня линейкой не плашмя, а ребром. А я: «Зубами надежнее, дура. Кусай!»
Шмонщица с Сипой не разговаривала, и он ничего ей не говорил, а если бы сказал, то она ему и в самом деле член бы оторвала. Но пусть болтает, мне что.
Почти у самого грота Сипа нашел расколотый олений череп с рогами, мокрый еще, море недавно принесло.
— Иван Георгиевич, давай сделаем страшный шлем. Я надену на голову и врагов буду пугать. Спроси, каких?
— Не спрошу.
Сипа болтал, я думал о самолете. На воздухе железо проржавело, а во льду выглядело как новое. Надо проверить, отбить лед, поцарапать чем-нибудь борт. И мотор хорошо бы проверить. И бензобак.
— Ты меня не слушаешь, Иван Георгиевич. Ты летчик, ты о самолете мечтаешь. Если б я нашел машину «скорой помощи», я бы о ней мечтал, потому что я санитар. А ты — летчик, хуль тебе про «скорую помощь» думать.
Никакой я не летчик. Полетная практика начиналась в 4-м семестре, а я до 4-го недоучился. И было это 25 лет назад.
Мы еще около часа собирали топляк, потом пошли в грот. После леммингового погрома я почти месяц ел консервы, пока не научился бить птиц. У меня осталось 2 банки фасоли, я их припрятал на крайний случай. Сегодня не добыли ничего, придется их съесть.
Я отметил на Календарном Столбе сегодняшний день 15.08.2013 года длинной чертой.
— Сегодня какой у тебя праздник, Иван Георгиевич?
— День Консервированной Фасоли.
— У тебя консервы остались?
— Последние 2 банки.
— Тогда надо назвать праздник Последний День Консервированной Фасоли — по типу Последний День Помпеи, Последнее Танго в Париже, Последний Бойскаут Брюс Уиллис, Последний Самурай Том Круз.
Чем бы его отвлечь, чтобы не болтал?
— Николай, ты изучи альбомчик. Примечания читай, а не только на картинки пялься.
Николай раскрыл «Растительный и животный мир Новой Земли».
— «Насекомых известно на Новой Земле 128 видов. Жуков 9, ложносетчатокрылых 1, сетчатокрылых 3, перепончатокрылых 25, бабочек 11, двукрылых 67, щетинкохвостых 15. Паукообразных 41 вид».
— Николай, вслух не надо.
— А ты знаешь, Иван Георгиевич, что пауки — это не насекомые?
— Николай!
— Извини, ты прав, иногда полезно помолчать. Но только иногда.
Вскоре мы сидели у костра. На камне рядом с огнем подогревались 2 открытые банки. Пахло фасолью в томатном соусе. Сипа сидел счастливый, умиротворенный, на голову он себе приспособил череп с рогами, самое время спросить его о жизни в колонии. И почему лемминги трупы не съели, я тоже хотел у него спросить.
— Николай, расскажи, куда консервы делись. Ты себе в коробку много чего положил — тушенку, паштет печеночный.
— Обезьян заставил сдать в общак. Когда люди стали орать, что мышами продукты сожраты, началась паника. Обезьян собрал всех и объявил чрезвычайное положение. Заставил принести консервы. Один дурак начал возмущаться, Обезьян его убил.
— А ты принес?
— Все принесли. Ну, кто-то схитрил, половину отдал, половину спрятал. Хитрых потом убили.
— И кто эти консервы ел?
— Ты подожди перебивать, послушай. Набили мешков 50, подвесили в бараке под потолок, караульных поставили следить, чтобы лемминги не пролезли. От страха мозги помутнели, мы боялись, что они железо прогрызть могут. Установили смены, разводящих, караульному было запрещено сидеть, спать, есть, пить, курить, отправлять естественные надобности, как в настоящем карауле, в том числе дрочить нельзя было, хотя, я считаю, это надобность неестественная. Обезьян ходил, проверял. Один мужик принес табурет и сел, а Обезьян пришел проверять — и убил его, повалил, встал на грудь, ногой притопнул, подпрыгнул, смех такой.
— Вы Обезьяна старшим выбрали?
— Никто его не выбирал. Он себя объявил начальником колонии. Сказал, порядок нужен, дураки вроде меня поверили. А он войну начал против 2-го барака. Сказал, еды не хватит на 4 месяца, надо отобрать.
— Отобрали?
— Отобрали. А толку? Обезьян нормально жрать давал только совету колонии. В совете 12 человек, все злые, с топорами ходят. Меня не приняли. Толя Слесарь, Асланбек, Моряк, Аржанов — тоже побоку. Даже Якута не взяли, а он злой, ты знаешь. Зато Гога Звягинцев — заместитель Обезьяна, а Леша Паштет — начальник караула. Знаешь Лешу Паштета? Вот кто маньяк, я раньше и не знал, что такие бывают. Посадит человека жопой на лом, сядет рядом на скамейку и смотрит. Тот орет, руками себя за волосы хватает, язык синий на плечо вываливает, кишки из горла наружу, а Леша Паштет с ним разговаривает, спрашивает про ощущения, на часы смотрит и время в тетрадке фиксирует, как научный сотрудник института медицинских проблем. День сидит, другой, никуда не уходит, а еду ему приносят.
