Алексей Синиярв - Буги-вуги
23
— Слышь, — говорит Минька, тщательно выскребая кончиком столового ножа ноготь на мизинце, — плешивый щеголь наш, враг труда, фотографии затеял печатать. Цветные.
— Чего ж он там наснимал? — спрашиваю я. — Маруську свою в драных колготках?
— Горячо.
— Наш Куша кажется, влюбился?
— Плоско, батенька. Где полет мысли? Фонтан воображения? — лениво вопрошает Минька, занимаясь красотой ногтей. — Неужели кроме марусек юговскую пленку не на что изводить? Николай Васильича не знаешь?
— А хули мне его знать, говна. Мне с ним детей не крестить, с жабой.
— Чего такой бенгальский огонь? — хмыкнул Минька.
— Да говорить даже противно, честно слово. Сунулся было трояк у него перехватить, так этот, жаба хуева, кошелечек драненькой достает, в кошелечке копеечка да рублик вчетверо сложенный. «Вот, Сережа, сам хуй без соли доедаю». Сиротинушка, блядь, дитя подземелья. А в буфете, гляжу, из другого кармана партмонет вынимает, да заказывает что пожирнее. Нет, я без претензий. Но зачем мне спектакли разыгрывать? Скажи: «Не могу. Извини, ну не могу. Башли есть, но сейчас не могу. Самому нужны». Я же пойму. Что я, урод умственно отсталый? Тут и совсем уссывон. Сам посуди: стоит со «стюардессиной», а кто стрельнет «Приму» достает полурассыпанную — дескать эта последняя с фильтром была. И эту «последнюю» он изо дня в день курит. Плюшкин он и есть Плюшкин. Гоголь хуев.
— Ты помнишь «Слейд» у него был? — спросил Минька, увлеченный своим занятием.
— Ага. Уже «был».
Минька в ответ развел руками.
Есть у «Слейдов» хор-рошая пластиночка. Там и «Лук эт лес найт», и «Мама, мы все сошли с ума»[63], там и то, там и это. Если попытаться умно сказать — квинтэссенция их мужественной музыки. Да и сами слейдовцы понимали что к чему, потому не постеснялись и назвать соответственно. Характер, правда, до конца не выдержали: знак вопроса поставили.
Из заботливых рук была пластинка. Конверт в полиэтиленовую пленку запечатан. Сам диск, как новенький. Не пиленый. Пятак пьяными пальцами не захватан. Такие вещи в Универмаге не продаются, потому и особый статус хранения имеют.
Как она у гобсека нашего объявилась? Наверняка очередной шахер-махер.
— Ну и почем он пластмассу скинул?
— Обменял, — важно сказал Минька, наводя последние штрихи. — Обменял дядя Куша «Слейдов». И на что же ты думаешь?
— А я и думать не хочу.
— Наверно, думаешь, раритетный альбомчик чейнджанул? — Миня полюбовался на свой ноготь, отставив палец. — А «Пентхауз» не хотите ли? О? — вытаращил он глаз. — Там та-а-акие на разворотах. Бритые.
Оно, безусловно, дело хозяйское. В его годы, веселые картинки на ночь полистать, очень даже стимулирует. Но ведь парнишка он не тот, чтоб без умысла. Так запросто — на прихоть? Умысел не тот. Умысел у Куши завсегда был крепкий, крестьянский умысел. В смысле, если хочешь купить козу — приценись к корове, а прежде о видах на урожай побеседуй. Да и урбанизация, однако ж. Пятый год по тяжелому не на огород ходит. Трамвая перестал шугаться. А ведь на коробке «иностранщина» писал, если на пленке пели не по-русски.
Справедливости ради, надо отметить, что «иностранщина» сызмальства его пытливый ум интересовала.
Узнав о зачислении в славные ряды советского студенчества, Куша на радостях обменял у себя в деревне, у пьяницы пропившегося, пластинку (есть, есть пластинки в русских селениях), за бутыль самогона, что мамка из навоза гонит. «Девка какая-то, — рассказывал он Лёлику. — Хорошо поет, но уж больно нудно. Пенка Флойдова. Болгарка, наверное». Заинтересовавшийся «девкой» Лёлик, в одно из возвращений Куши из родных пенат, увидел у себя в руках «Вишь ю ви хиа», заезженную вусмерть тридцатикопеечной железной иглой, исправно служащей проигрывателю радиолы испокон веков. Когда Куша узнал сколько эта «болгарка» могла стоить — с ним чуть плохо не случилось: конверт и тот сестра изрезала, наклеив понравившееся в общую тетрадь девичьего песенника.
Долго у него в головке не укладывалось — как это: пластинка, на которую не хватит и стипендии. Пусть там музыка хорошая, ладно, но какая бы замечательная музыка не была, это ведь не пиджак, не торшер, не ковер на стену. На такие деньги это знаете, это ого-го. Это много чего можно натворить.
Вот, наверно, тогда-то он и смекнул, что музыка — это тоже товар, и такой товар, за который люди большую деньгу платят. Понял он, что в товаре желательно бы разбираться. Но поскольку процесс этот не быстрый и требует умственного напряжения, с самообразованием он не больно и торопился, предоставив дело времени. Сама-то музыка рядом с ним особо не стояла. Кушу больше коллекционирование дензнаков интересовало, и всё, что с этим могло быть связано.
Ну так что ж. Спустились с Минькой этажом ниже — приобщиться.
Заботливый владелец уже запеленал исчадье порока в полиэтиленовую пленку, заварив края утюгом, поэтому бритые предстали пред нами в не первозданном виде.
— Денежки за показ не берешь? — спросил Минька.
— Васильич, хорошая идея! — поддакнул я.
— Идея, может, и хорошая, — согласился Куша, — но и влететь с такой идеей можно хорошо. Это ж распространение, под статью подведут.
— Растет парень, — восхитился Минька. — Скоро Пиздоболкина затмит.
— Ну, — развел руками польщенный Куша. — Где уж нам. Ума палата — ключ потерян. Мы пташки мелкие.
— Курочка по зернышку клюет, — успокоил его Минька.
— Я тебе, Михайло, пивко поставлю. Как дело сделаю, в «Якорек» пойдем, там орешки соленые подают. Ты ж пивко уважаешь?
— Пятизвездочное устроит вполне, — ответил Минька, наклонив журнал к свету, чтоб получше рассмотреть нюансы, скрадываемые полиэтиленом.
А дело вот в чем. Надоумил Кушу заняться этим благодарным делом тот же Минька, рассказав какую колоду карт нам предложили купить на базаре. И знакомого с журналом на Кушу вывел.
Сметливый Купи-Продай порами почувствовал тушеное-копченое, благо с некоторых пор увлекся фотоделом — снимал подружек в неглиже и без оного. Но, будем справедливы, о возвышенном не забывал, в перерывах, между проявлением и закреплением доморощенных ню, переснял репродукции из «Тигра в гитаре» и «Музыки бунта» О.Феофанова и обложки проходящих через наши руки эл пи. Переснял для себя, а там и спрос появился, приторговывал втихаря.
Скользкую дорожку он давно накатал. С тех пор, как умаслил тетеньку из потребкооперации — молодым везде у нас дорога. Тетенька у колхозников из родной кушиной деревни свинину браковала, а у Коленьки — нет. И стал Коленька шатким мостиком в той самой классической формуле «товар-деньги».
Так жил бы себе и жил бы. Кап да кап — накапало еще на пару стипендий — и хорошо. Но будучи азартен, новоиспеченный делец дальше пошел, вширь работать, вглубь копать.
Скатавшись в Краснопрестольск с двумя рюкзаками за колбасой, скупил там полсотни пар подтяжек. Что разнес по комиссионкам, а что реализовал уважающим себя мужикам, наварив по трояку с пары. Без подтяжек какой же уважающий себя мужик ходит? Поверх нарядного свитера — и в театр. Хиппаны, подметающие джинами с вышитыми сердечками местный брод, наутюжили себе широкие, с американскими звездами — ХХ век Фокс, да и только, а для народу: для итэеров и мэнеэсов, студенчества и работного люду очень даже подошли те, что наш прощелыга привез — узенькие, в отечественную косую линейку. Все резинками по богатырской груди щелкают, мы тоже от народа не оторвались — против моды не попрешь..
Но это не дела — делишки. Для дел Коляня хай-фай приобрел. Хороший польский хай-фай с двумя скоростями, реверсом и балансирами. Не оставляла его идея за Пенку Флойдову на других отыграться.
Как-то выморщил он у кого-то демократский диск «Лучшие вещи Сантаны». Буквально за так. Поменял, обменял, скалочку на курочку, курочку на уточку — считай, подарок. Переписал пластинку любителям по троячку. И вскружил ему голову успех. Все куплю, сказало злато.
Ринулся Куша по комкам, по моряцким квартирам. Купил немецкий магнитофон, купил польскую вертушку. Алмазную голову купил, которой сноса нет.
Успех с Сантаной настроил комбинатора на мажорный лад. Ему и сидеть-то не сиделось: бегал по комнате от окна к двери, потирая руки. Кроме удач финансового характера, причин для такого поведения было предостаточно. Тем более, что сформулировалась идея. Определилась стезя. Ум навострился в одну сторону.
Куша решил стать «писателем».
Во-первых, писателем престижно быть. Совсем иной социальный статус. Все интересуются: «Что новенького, Коля? Письнёшь?» Во-вторых, сам в моде и формулируешь моду — порассуждать можешь о течении музыкального процесса на людях, зная, что не отмахнуться, прислушаются — авторитет у «писателя» высок. В-третьих, опять же девочки. Им тоже интересно на орбите такой спутник иметь: величина спутника и ее самоё значение подчеркивает. А уж пересекутся ли орбиты — это вопрос больше технический. Да и самое главное: денежки не пыльные. Берешь пластмассу, переписываешь себе, пластмассу с выгодой сдаешь, а запись тиражируешь желающим. Возмездно. Если дело поставить на поток, быть в струе, иметь первую руку — это достаточно не сложно. Копейку иметь, я имею в виду.
