Дарен Кинг - Boxy An Star

— Но это была никакая не шутка.

— Нет, Ствол. Это как раз была шутка.

— Но в ней же не было ничего смешного.

— Почему не было?

— Потому что смешное бывает в конце, а это история ничем не закончилась.

— Как же ничем не закончилась? — Ральф Эггертон говорит: — «Я бы в жизни не села в такую штуковину». Говорит одна гусеница другой. Глядя на бабочку. Пролетающую вверху. Ты представь ситуацию. Две гусеницы ползут по ветке...

— Но это же полный бред, совершенно бессмысленный, — говорю. — Гусеница говорит, что она бы не стала садиться в бабочку. И какой в этом смысл? В любой шутке должен быть смысл, иначе она получается не смешная. Никто не будет смеяться над шуткой, которая вообще ничего не значит.

Ральф Эггертон качает головой и говорит:

— Ты просто не понимаешь. Гусеница принимает бабочку за такую же гусеницу, которая летит на каком-то летательном аппарате. Она не знает, что это бабочка. И вот это как раз и смешно. Плюс к тому здесь высмеивается фундаментальное недоверие среднего обывателя к научно-техническому прогрессу. Теперь понятно?

— Нет, — говорю. — Не понятно. И совсем не смешно.

Ральф Эггертон закрывает глаза. Как двери поезда, которые тоже закрыты. Ральф смотрит в потолок, но не видит его, потому что он смотрит с закрытыми глазами. Ральф Эггертон вспоминает другой анекдот. Он говорит:

— Хорошо, — и открывает глаза. Но вот незадача: окружающий мир окружает его, как и раньше. Он никуда не пропал. Он по-прежнему здесь, вокруг. — Хорошо. Давай попробуем этот. В афоризмах нет правды. Злодеяния и религия взаимоисключают друг друга. Многие законченные негодяи готовы подписаться под заповедью: поступай с другими так же, как ты хотел бы, чтобы они поступали с тобой. Но при этом они добавляют: главное, подсуетиться и успеть первым, пока другие не поступили с тобой точно так же.

Я смотрю по сторонам. Вагон не сказать, чтобы набит битком. Никто не стоит, все сидят. Но народу все равно немало. Вот парень в прозрачном костюме, сквозь который просвечивают трусы. Чернокожий парень в черных джинсах, огромных, как дом. И сам парень тоже огромный. Маленький мальчик с леденцом на палочке. Толстый лысый дяденька с большой спортивной сумкой, набитой всякими вещами, которые краденые. Тетенька с книжкой. Еще одна тетенька, даже не тетенька, а старушка, хотя и совсем не сердитая. Парень с девушкой, которые держатся за руки, они счастливы и влюблены, и у них очень хорошее чувство юмора, потому что, когда ты влюблен, все вокруг очень смешно и прикольно. Но даже они не смеются над анекдотом, который только что рассказал Ральф.

— Нет, — говорю. — Не смешно.

— Хорошо. — Ральф говорит: — Наверное, все дело в интонации и модуляциях голоса. Материал следует подгонять под запросы аудитории.

Я вообще ничего не понял, что он сказал.

— Просто он не смешной, этот ваш анекдот, — говорю. — Прошу прощения, но он действительно не смешной.

— Погоди. Дай подумать. — Ральф говорит: — Ага. Вот. То, что нужно. — Ральф Эггертон барабанит пальцами по своему портфелю. Как будто печатает на машинке. Он говорит: — Считается, что в газетах печатают вполне достоверные факты. И вот недавно в одной газете напечатали объявление о скорой свадьбе актера с актрисой. Они оба очень известны, оба играют в известном мюзикле. В газете написано, что свадьба состоится в следующий четверг, во второй половине дня. Вечерний спектакль пройдет как обычно.

— Но это же правда.

— Нет. — Ральф Эггертон чешет пряжку ремня на брюках. — Это такой анекдот.

— Вы же сказали, что это была статья, ну, в газете.

— Это такой анекдот про статью, напечатанную в газете. Или, вернее, про статью, которую могли бы напечатать в газете.

— И что здесь смешного? — Я действительно не понимаю.

— Смешного... ну... — Ральф говорит: — Это непросто объяснить. Здесь соль в том, что читатель может увидеть в статье совершенно не тот смысл. Давай попробуем чего-нибудь попроще. Вот, например. Муж уехал в командировку и посылает жене открытку. Погода рядом. Хочу, чтобы ты была замечательная.

Я качаю головой. Полный бред.

— Ствол. Муж посылает открытку жене. Здесь обыграна известная фраза. Хочу, чтобы ты была рядом. Ты же наверняка ее знаешь. Хочу, чтобы ты была рядом. — Ральф Эггертон говорит: — Наверное, я делаю что-то не то. Для меня это дело еще в новинку. Но я очень стараюсь. Видишь ли, я собираюсь открыть свое собственное комедийное шоу. Такое, о котором заговорят.

Мы с Ральфом стоим на ступеньках движущейся лестницы, которая медленно едет вверх. Ральф держит свой портфель, он не смотрит на меня, он смотрит прямо вперед и вверх, куда мы едем. Он совсем не расстроен, он не из тех, кто расстраивается, он просто смотрит вперед и вверх и говорит:

— Во мне нет искрометности, вот что.

Мы движемся вверх по движущейся лестнице, которая едет сама, и поэтому нам не надо идти по ступенькам. Это специальная лестница, по которой не надо ходить. На ней надо просто стоять, а она едет сама. На стенах висят рекламные плакаты, они как будто едут вниз, мимо нас, только они никуда не едут, они остаются на месте, это мы едем вверх. На одном из плакатов — фотография колбасы. Мммм, она выглядит очень вкусно. На другом — фотография парня, который совсем-совсем голый, с большим безобразником. И там написано: ДО. А на второй фотографии, рядом, тот же парень, но уже без безобразника, но зато с норкой, ну, как у девочек, и там написано: ПОСЛЕ. Еще там есть фотография солдата, ну, такого, в военной форме, и у него на фуражке написано: «Будь самым лучшим». И еще — реклама секса по телефону. В рекламе сказано: «Можешь смеяться над моими грязными ногами». И дан номер телефона, по которому надо звонить. Еще там есть плакат с фотографией девушки, которая улыбается, вся такая довольная и счастливая, и там написано: «ПРОЗАК™ лучше чем «Будь здоров»™». И еще — фотография девушки с шипами в носу и в губе, а под фоткой написано: «Проколись».

Ральф идет к аппарату, который продает билеты на поезд. Это очень хитрое устройство, вообще непонятное. Я подхожу к Ральфу. Он стоит, смотрит на аппарат, чешет свои усы и пытается сообразить, что это за штука и как, черт возьми, она действует.

Там есть кнопки, на которые надо нажимать, и Ральф пытается сообразить, на какую из кнопок ему нажать. Там их много, и так сразу и не разберешься. Он говорит:

— Я уверен, что эти кнопки каждый раз переползают с места на место. Я почти каждый день ими пользуюсь, этими аппаратами. Почти каждый день. И все равно не могу разобраться, что тут к чему. — Ральф Эггертон наклоняется к аппарату и внимательно смотрит, как будто он смотрит в замочную скважину на девчонку с большими сиськами, которая раздевается там за дверью, и даже не подозревает, что на нее смотрят, и вовсю трясет этими сиськами, которые очень даже вполне ничего. Ральф смотрит на кнопки, которые на аппарате. Кивает и говорит: — Ага. — Он нажимает на кнопку, на которой написано: «Реддинг». На аппарате зажигается лампочка. Зажигается и тут же гаснет. Раздается какой-то противный писк. Ральф качает головой. Нажимает еще на какие-то кнопки. Лампочка то загорается, то гаснет. Аппарат продолжает пищать.

А потом из прорези внизу выползают две карточки. Из твердого пластика.

Ральф говорит:

— Прогресс. Движение вперед. Научно-техническое развитие. — Он рассматривает билеты и дает один мне. — Человек и машина. Битва двух разумов.

Два бизнесмена в костюмах идут по платформе, где стоит поезд, который ждет. Один бизнесмен — настоящий, он все знает, и все умеет, и хорошо разбирается в бизнесе, а другой ничего не умеет и вообще ничего не знает. Один бизнесмен — пожилой, средних лет, а второй — он гораздо моложе и еще только учится бизнесу у того, пожилого, который значительно старше и который все знает. Ральф Эггертон смотрит на часы у себя на руке. Ральф — настоящий бизнесмен. Мне предстоит еще многому у него научиться. Мы с Ральфом идем по платформе вдоль поезда.

Два бизнесмена сидят в купе, в поезде. Сидят напротив друг друга. Один бизнесмен думает о делах и еще о жене, которая вечером приготовит ужин. Другой бизнесмен думает о таблетках и о девушке, которую любит, но это личные мысли. Двери поезда закрываются. Бизнесмен, тот, который постарше, кладет на стол свой портфель. Портфель коричневый. Бизнесмен открывает его, как сандвич. На две половинки. Достает из портфеля пластмассовую коробочку. Открывает коробочку, и оттуда вырывается запах. Запах пластмассы и мяса. Бизнесмен, тот, который постарше, ест сандвич. Его зовут Ральф. Бизнесмена, не сандвич. Сандвич зовут просто сандвич. Я не смотрю на него, как он ест. Потому что мне неприятно на это смотреть. Я в жизни не видел такого противного зрелища. Бизнесмен Ральф ест сандвич. Он говорит:

— Слушай, Ствол. К нам в купе может зайти человек. Мой приятель. Или, вернее, знакомый. Я тебя очень прошу, если он к нам войдет, сделай вид, что мы не знакомы.