Алексей Ручий - Наркопьянь
На краю лагеря менеджеров или кто они там была разбита маленькая палатка, похожая на гроб. Псих обернулся:
- А что тут кто-то спит?
Молчание. Потом короткий ответ:
- Да, спит. Собака.
Псих рассмеялся. Собака в гробу.
- А как зовут собаку?
- Собака.
- Что, так и зовут?
- Да, так и зовут.
Псих постучал по верху палатки:
- Ну, спокойной ночи, собака по кличке Собака. Ты здесь, по-моему, единственный человек.
Мы пошли в темноту. Псих порывался двинуть куда-нибудь еще, но я его отговорил. Нас окружал враждебный мир пришельцев из города, богатых марсиан, приехавших на увеселительную прогулку. Говорить с ними не имело никакого смысла. Да и не хотелось.
Мы вернулись к нашей палатке. Ребята уже спали. Мы скурили по дамской сигаретке и тоже легли спать. Что ни говори, а путь мы сегодня проделали нелегкий и имели право как следует отдохнуть и выспаться.
Ночью пошел дождь. Его капли назойливо барабанили по верху палатки, выстукивая какой-то дикий марш. Похолодало. Я плотнее закутался в одеяло и прижался к спящим рядом телам. Заснул под дробь дождя.
К утру я замерз. Выполз из палатки, нашел в потемках свои ботинки – они оказались промокшими насквозь от дождя – и пошел к костру. Костер погас. На его месте была только мокрая зола и такие же мокрые обугленные щепки. Я решил поискать дров.
Нашел немного хвороста и каких-то сомнительно гнилых поленьев. Тем не менее, через полчаса возни костер затеплился слабым боязливым огоньком.
Я настругал еще щепок с одного из бревен, на которых мы сидели вечером. Внутри дерево было сухим. Это придало костру новых сил, и он весело задымил.
Захотелось курить. Я вспомнил, что сигарет у меня нет. Нашел кусок газеты и завернул в него немного сухой листвы, раскиданной тут же. Прикурил от уголька, вытащенного из костра.
Курево было гадостным. Но все же я утолил свой зуд.
Вскоре проснулись остальные. Псих выполз из палатки, матерясь, – всю ночь на него через какую-то дырку в куполе лила вода, и он вымок насквозь. Успокоила его только настойка, вытащенная из чьего-то рюкзака. Мы расселись вокруг костра и выпили. Похорошело.
Потом принялись готовить. Макароны с тушенкой. Замечательная пища на свежем воздухе, надо сказать. Пока всё готовилось, мы с Психом решили сходить на гору, а заодно и поискать сигарет.
Но людей на нашем пути не попалось – видимо, офисные хомячки, напуганные непогодой, забились поглубже в свои джипы и палатки. Скользя по камням, мы поднялись на гору.
Это была высшая точка всего скального комплекса. Внизу раскинулось озеро, над поверхностью которого ветер гнал облака дождевой мороси. Скала круто обрывалась вниз метров на пятьдесят, и от этого захватывало дух. Я посмотрел на угрюмый лес на той стороне озера. Внутри начало нарастать раздражение.
- Вот она Россия, - сказал Псих.
- Да жопа это, а не Россия, - буркнул я в ответ.
Внезапно мне со всей ясностью представилась эта наводненная жижей глушь, эта сырость и затхлость, которой дышал лес. Всплыли в памяти эти ребята под шатром, палатка, похожая на гроб, собака по кличке Собака. У них даже не хватило фантазии дать собаке какое-нибудь имя.
Я смотрел вперед и чувствовал, как на глаза наворачиваются слезы. Нет никакой великой русской мечты, всей этой красоты, воспетой поэтами, визуализированной художниками, есть лишь грязь, хлюпающая жижа, мрак, сырость и безысходность. И именно эта безысходность и заставляет нас жить, двигаться, бороться. Те, у кого есть возможность, валят отсюда, как финны в зимнюю войну сорокового года. Остальные остаются, и безысходность в их сердцах только растет. Она заставляет их забиваться в офисы, придумывать себе какую-то совершенно неплодотворную работу, впадать в депрессии, покупать джипы, чтобы выйти из этой депрессии и выделиться из массы себеподобных, а потом снова впадать в депрессию, потому что и джипы, и дорогие квартиры, и даже красивые бабы – все это надоедает, когда за окном тебя ждет только серость и грязь. Мы здесь живем не потому, что нам здесь нравится, а потому что другого места для нас не придумано. Да и как мы со своими испачканными жижей ногами посмеет ступить на ковер в сказочном дворце. Нет, нам суждено прозябать здесь – и это никакая не великая мечта, это крест. Это крест, который русский бог взвалил на наши плечи и заставил тащить в назидание всему остальному человечеству. Поэтому нас и боятся. Не наших ядерных ракет, не нашей разваленной армии, а именно нашего агрессивного упрямства, с которым мы зарываемся в землю, в эту податливую жижу. И поэтому не важно, кто ты, что ты, чем владеешь – все рано или поздно засосет жижа, поглотит и переварит. И, может быть, потому мы только и живы, что наши ноги в земле – ведь мы из земли растем, черт побери, из земли. В самом прямом смысле этого слова.
Я вспомнил табличку: «Не работай без надежного заземления». Вот! Вот оно! Вот в ней-то все и сказано было. Заземление! В нем все дело. Мы – заземленные люди. И никакой мечты нам не надо. Наша задача – просто выжить, сродниться с землей, из которой мы изначально вылезли. А если нас оторвать от земли, мы начинаем погибать.
Это было сродни Откровению. Это и было Откровение. Все, что я искал все эти годы, все, что заставляло меня впадать в истерики, депрессии, какие-то непонятные мне до конца маниакальные состояния, заставляло пить и употреблять вещества – все это было сокрыто в моей сущности. Сущности русского человека. Я был насквозь пропитан землей. И эта земля орошалась дождями моих слез и давала ростки моих побед.
- Пойдем отсюда, - сказал я Психу, - мне здесь не нравится.
- Пойдем.
Когда мы вернулись, макароны были уже готовы. Ребята вовсю стучали ложками. Мне с Психом тоже выдали по порции. Пока ели, допили настойку. Выпивки больше не осталось. Правда, была двухлитровая бутыль с пивом, но ее решили приберечь на обратный путь.
- Как вам на горе?
- Да так себе. Обычно, - коротко ответил Псих.
Поев и помыв посуду, начали собираться. Путь предстоял неблизкий – решили назад идти по дороге, а не по тропе. Да и, честно говоря, тропы во второй раз никто бы уже не выдержал. Продолжительность пути никому не была известна, поэтому желательно было выходить пораньше.
Упаковав палатку и вещи, мы потушили костер и выдвинулись. Спустились к озеру и в обход двинулись туда, где было наибольшее количество джипов. Там уходила в лес грунтовая дорога.
Прощай, озеро и лес, прощайте скалы, прощай русская мечта, которая на самом деле никакой мечтой и не является. Прощайте!
Дорога была разбита колесами множества автомобилей и размыта дождями, так что грязи и тут хватало. В этом плане от тропы ее отличало только то, что назойливые кусты не лезли своими ветвями в лицо. Шли молча, видимо, все устали и хотели скорее добраться до дома. Мне тоже говорить не хотелось, я думал.
Вдоль дороги высились раскидистые ели, под ними лежал густой сумрак и прелая листва. Местами попадались небольшие болотца и ручьи. Лес как лес, в общем. Ничего особенного.
Изредка дорога выплескивалась из леса в поле – если это можно было назвать полем – большие вырубки, где когда-то стояли финские хутора. Там до сих пор из травы таращились почерневшие гранитные фундаменты. Потом дорога снова ныряла в лес.
Мимо нас проезжали те самые джипы с озера – хомячки возвращались домой. Проскочили несколько человек на горных велосипедах и небольшая группа пеших туристов.
Где-то через полтора часа пути мы сделали привал и выпили остававшееся пиво. Лес вокруг шумел от волн накатывающего на него ветра. Начался мелкий дождь. Мы двинули дальше.
Вскоре мы вышли к озеру, заросшему камышом. В узкой протоке был устроен мост из тесно сложенных бревен. Мы переправились на другую сторону. Где-то в озере плеснула крупная рыбина. Дождь прекратился так же внезапно, как и начался.
…Мы шли уже два с половиной часа, а конца и края лесу не было видно. К тому же мы точно не знали протяженность пути, а потому могли только догадываться, сколько нам еще до ближайшего селения. Ребята подустали. Мы с Психом держались, но все же хотелось выбраться из леса побыстрей. В итоге решили поймать какую-нибудь попутную машину.
Попытки с четвертой получилось. Однако свободных мест в джипе хватило только для ребят, мы с Психом не поместились. Помахав им на прощание рукой, мы пошли дальше. Они уехали, а мы остались один на один с лесом.
Правда, мы предприняли несколько безрезультатных попыток поймать попутку, но все они проехали мимо, даже не остановившись. Я окинул взглядом Психа и себя. В принципе хомячков можно было понять. Без рюкзаков, помятые, с двумя ржавыми табличками, один наголо бритый, а другой, наоборот, взлохмаченный как черт – мы не походили на туристов или даже деревенских жителей, скорее на бродяг или цыган. В итоге решили и дальше идти пешком.
