Заза Бурчуладзе - Adibas

С постера на стене щерится леджеровский Джокер. На столе у зеркала лежит смятый бумажный пакет «Донатов Скрябина» и раскрытая коробка с недоеденным краешком пиццы, сиротливым огрызком колбасы и бычком сигареты. Почему французскую кондитерскую назвали именно «Донатами Скрябина», не знаю. Может, сам пекарь по фамилии Скрябин?

Знаю, где камера лежит, но все равно спрашиваю у Михо:

– А где камера?

– Вон там, около дисков, – Михо показывает на полку. – Видишь?

– Могу спрыгнуть, – говорю.

– Что ты сказал? – Михо поправляет соскользнувшие вниз очки.

– Вижу, – говорю. – Иду.

Бросаю взгляд на дом напротив. В одном из окон видны мужские ноги на диване и женский силуэт у зеркала. Длинные волосы завязаны белым шнурком. Изо рта торчит сигарета, мажет свою рожу огуречной кожурой.

На углу улицы стоят два броне транспортера. Один закрывает Ленинградскую, другой – улицу Камо. Над ними развеваются грузинские флаги. Несколько офицеров курят. На плечах у них висят автоматы Калашникова. Рядовые таскают мешки с песком, укладывают их на поспешно сооруженный окоп, оставляя место для амбразур. Не пойму – армия готовится к обороне города или это просто имитация обороны. Мусорный контейнер под балконом омерзительно воняет. Там же стоит Биби Сартания. Наблюдает за суетой солдат. В одной руке держит бутылку из-под пива. Вторая рука лежит в кармане брюк – небось чешет яйца.

Полгода, как Биби не видел. Надо же, жив еще. На нем старые кеды, грязные джинсы и огромная черная футболка. Еще и отвратительная шапка с аббревиатурой NYPD. О-образное тату на запястье – словно обвивающий браслет – сделал себе на Гоа 10 лет назад. Он один из тех прекрасных лузеров, которых так много было в Тбилиси в конце 90-х. Сейчас повымерли. Как динозавры. Если бы Биби не сел на винт, мог бы стать отцом грузинского эмбиента. Тем более у него было все необходимое для успеха на этом поприще: хороший лэптоп с саунд-программами, камуфляжные штаны с карманами по бокам и ботинки милитари с фосфорными шнурками. И какая-никакая, но и популярность у него была. По крайней мере, однажды даже попал на обложку журнала «Отпечаток» и иногда поигрывал в ночных клубах.

Вдруг вспоминаю нашу последнюю встречу, мой мозг, как полароид, моментально выдает готовую фотографию:

Тбилисский декабрь, бесснежный и теплый. На Биби тем не менее отвратительная куртка аляска. На голове окантованный искусственным мехом капюшон. Сидит один на балконе «Макдоналдса» на Марджанишвили. Потягивает коктейль через трубочку. Одновременно похож на персонажа старого известного клипа UNKLE и на крэк-дилера. Еще и воняет, как гламурный бомж. Примерно так будет вонять квашеная капуста, если ее обрызгать хорошим парфюмом.

Когда подхожу, протягивает мак-шейк.

–  Не надо, – говорю. – Сам куплю.

–  Возьми, – нудит. – Возьми…

Потягиваю. Хотя в банке противный коктейль (макшейк 30 %, водка 70 %), в желудке чувствую приятное тепло. Биби улыбается:

–  Мой рецепт.

–  Не сомневаюсь.

Вскоре события развиваются по штатному сценарию: из «Макдоналдса» попадаем на Клару Цеткин, на кухню его однокомнатной квартиры. Все до чертиков знакомо: обои с орнаментом, холодильник «Орск», который до конца не закрывается (поэтому к нему постоянно приставлен стул), старая замызганная газовая плита и салатного цвета круглый светильник, висящий на крученом кабеле, напоминающем шнур старомодного телефона.

Не знаю, сколько уже пьем… и о чем говорим. Точнее, говорит Биби. Рот у него почти не закрывается. Популярность «Франц Фердинанда» в Тбилиси его удивляет, он хочет сколотить группу и назвать ее «Гаврило Принцип». Над этой плоской шуткой мы долго смеемся, как идиоты. На столе лежит непочатый гамбургер, завернутый в макдоналдсовую скрипучую бумагу, и вскрытая коробочка с заветренным персиковым йогуртом.

В запое есть момент, когда достигаешь определенной грани и переходишь в некое новое зомбиобразное состоянии. Со мной это именно так. Бухаешь как заведенный, постепенно перевоплощаясь в ветошь, и дважды два для тебя уже девятнадцатьтысячсемьсотдвадцатьсемь. Плюс ко всему, во все проблемы входишь легко, как нож в масло. А собственное тело, вздутое, как дрожжевое тесто, видишь со стороны. Уснуть не можешь и особо уже не хмелеешь.

Музыку не включаем. В ушах все равно звенит и гудит, что на твоей дискотеке. Потом все предметы расплющиваются, как на фотографии, и начинают биться в больном, нарушенном ритме. Как сердце при тахикардии. Только Биби остается цветным и объемным. Выделяется как пантон на обложке журнала.

Затем входят двое. У Биби всегда так – кто-то заходит, кто-то выходит. Первый – Кока Маргиани, aka Марго – сосед Биби по лестничной клетке, экстремал, фотограф и токсикоман. Крайне заторможенный кадр. Движется, космонавт в открытом космосе. А глаза – какие-то недобрые. Видимо, в детстве его сильно обидели. Как у полевого врача, через плечо – неизменная сумка цвета хаки, в которой всегда припасено несколько тюбиков «Момента» и четыре аккуратно сложенных целлофановых пакета. Еще и аэрозоль против тараканов для экстренных ситуаций. Усаживается на стул и с подозрением таращится на меня.

Через некоторое время заходит одноухий Гогия. Говорят, в свое время он кого-то подставил, и некие темные типы отрезали ему ухо. У старого забулдыги дрожат руки. На ногах пролетарские ботинки Dr. Martens, которые когда-то носил Биби, и старый бушлат цвета хаки с американским флагом на плече. Вонючий, небритый и немытый Гогия похож одновременно на персонажа фильма Кустурицы и на Эдуарда Шеварднадзе. Кстати, напрасно многие думают, что сегодня Шеварднадзе ни на что не годен. Ведь это прекрасный материал для переработки Из его шкуры можно изготовить целый набор для BDSM: маска Зиппер, намордник, плетка и наручники. Кожа у него упругая, эластичная. Вообще, мне кажется, пришло время утилизировать бывших президентов в нечто более полезное. Без их благотворительности и мемуаров как-нибудь обойдемся. Биби передает Гогии полный стакан. Перед тем, как взять его, он достает компакт-диск из кармана своего бушлата, кладет его на стол рядом с гамбургером. И без слов понятно, что он хочет этим сказать – дескать, я тоже не с пустыми руками пришел.

Что-то не сходится. До сих пор считал Гогию и CD вещами несовместимыми. Как снежный человек и смартфон. Кажется, что-то из старого рока – Yes или Emerson, Lake & Palmer или что-то в этом роде. Best of Ryoji Ikeda – написано синим маркером на диске. Это уже совсем из области фантастики. Своим заспиртованным мозгом тщетно пытаюсь угадать, как попал диск Икеда к Гогии… и вообще, что за хуй этот Икеда.

–  Ну… доброе утро, девчонки, – говорит Гогия загробным голосом, глотает водку и старательно занюхивает йогуртом. Белая безволосая грудь Гогии оголяется, показывается розовый сосок и наколка с профилем Сталина. В какой-то момент грудь так сжимается, что вождь становится похожим на Омара Шарифа в молодости.

Похоже, Марго не сидится на месте – мозгу не хватает клея. Плетется, как зомби, в соседнюю комнату и оседает в кресло. Достает из сумки целлофан и аккуратно выдавливает в него весь тюбик «Момента». Мастерски натягивает себе на голову пакет, который тут же запотевает изнутри. В следующую минуту смутно видно, как каменеют его глаза. Опухшее лицо сразу успокаивается. Сидит Марго в кресле, как в ракете, и откуда-то сверху смотрит на свои собственные ноги, как космонавт – на землю через иллюминатор. И мы тут как тут, возимся, как сателлиты большой планеты. А на голове скафандр, никакой не пакет.

Снова смотрю на улицу. Биби дохлебывает пиво, бросает пустую бутылку в мусорный бак. В открытом окне женщины уже не видно – только разбросанная на столе огуречная кожура и розовые пятки валяющегося на диване мужчины. Солдаты заканчивают сооружение окопа. Только сейчас замечаю интересный стенсил у подъезда противоположного дома:

МИНЗДРАВ ГРУЗИИ

ПРЕДУПРЕЖДАЕТ:

РЕГУЛЯРНЫЙ СЕКС

ПОЛЕЗЕН ДЛЯ ВАШЕГО

ОРГАНИЗМА

Good Sex, Good Family

Похоже, это протест несправедливо обделенного сексом тбилисца. Креативно и по делу. В Тбилиси в самом деле с сексом беда. Что зачастую становится причиной душевного и морального уродства. Ясно, что один пропагандистский стенсил на узкой улице проблему не решит, не заставит тбилисца сразу начать ебаться. Но лучше так протестовать, чем молча маяться. В южных странах революцию следует начинать с трущоб, а не с кабинетов.

– Я тебе похуй, да? – спрашивает Михо, продолжая обтачивать Нину с тыла.