Дженни Даунхэм - Пока я жива (Before I Die)

При мысли, что Адам будет целовать меня там, я истекаю соком.

Его голова в тени, руки обвивают мои ноги. Его теплое дыхание согревает мое бедро. Он начинает-медленно и неспешно.

Если бы у меня были силы, я бы сопротивлялась. Если бы я могла, я бы завыла на луну. Но испытывать такое сейчас, когда я считала, что все кончено, когда отказывают все органы и я думала, что это уже не принесет мне удовольствия…

Я на верху блаженства. – Иди сюда. Иди ко мне.

В его взгляде мелькает сомнение. – А тебе не будет больно? – Где ты этому научился? – Тебе понравилось? – Ьезумно!

Адам ухмыляется, до смешного довольный собой: – Видел в одном фильме. – А как же ты? Останешься ни с чем?

Он пожимает плечами: – Да ладно, ты же устала. Может, не надо? – Тогда ты можешь поласкать себя. – При тебе? – Я хочу посмотреть.

Он заливается румянцем: – Правда? – А почему бы и нет? Будет, что вспомнить.

Адам смущенно улыбается: – Ты действительно этого хочешь? – Да.

Он встает на колени. Пусть у меня не осталось сил, но зато я пожираю его глазами.

Адам смотрит на мою грудь и ласкает себя. Никогда и ни с кем я не была так близка, ни на чьем лице не видела такого выражения потрясенной любви. Он распахивает глаза, раскрывает рот… – Тесс, я люблю тебя! О господи, как же я тебя люблю!

Тридцать семь

Расскажите мне, как это будет.

Филиппа кивает, словно ждала этого вопроса. На ее лице появляется странное выражение – профессионально-отстраненное. Мне кажется, она начала дистанцироваться. А что ей еще остается? Ее работа-помогать умирающим, и если она к каждому будет привязываться всей душой, то сойдет с ума. – Теперь тебе будет меньше хотеться есть. Вероятно, ты будешь больше спать. Едва ли ты станешь с кем-то подолгу общаться, но не исключено, что в промежутках между сном ты найдешь в себе силы поболтать минут десять. Быть может, тебе захочется спуститься в гостиную или подышать свежим воздухом, если на улице тепло и папа вынесет тебя в сад. Но большую часть времени ты будешь спать. Через несколько дней ты начнешь иногда терять сознание и, хотя не всегда сможешь ответить, все равно будешь слышать, что тебе говорят, и узнавать людей. В конце концов Тесс, ты просто заснешь. – Мне будет больно? – Думаю, боль всегда можно будет облегчить. – В больнице это не удавалось. По крайней мере, сперва. – Да, – соглашается Филиппа. – Сперва они никак не могли подобрать лекарство. Но я принесла тебе морфина сульфат – он снимает боль. На всякий случай еще есть ораморф – он посильнее. Едва ли ты будешь мучиться от боли. – Как вы думаете, мне будет страшно? – На этот вопрос нет однозначного ответа. – Поняв по моему лицу, что говорит какую-то чушь, Филиппа исправляется: – Я думаю, Тесс, тебе ужасно не повезло, и на твоем месте я бы боялась. Но я уверена: что бы ты ни чувствовала в эти последние дни, все будет так, как и должно быть. – Ненавижу, когда вы говорите «дни».

Она хмурится: – Я знаю. Прости.

Филиппа рассказывает мне про обезболивание, показывает пакетики и пузырьки. Она говорит мягко, ее слова накатываются точно волны, и я ничего не запоминаю. Такое ощущение, что все стремится к нулю и вся моя жизнь была лишь предвестием этой минуты. Я родилась и росла лишь затем, чтобы узнать эти подробности и получить из рук этой женщины лекарство. – Тесса, у тебя есть вопросы?

Я перебираю в уме все, о чем бы нужно спросить. Но в голове замешательство и пустота, словно Филиппа пришла на вокзал, чтобы проводить меня, и мы обе ждем не дождемся, когда же придет поезд, чтобы не поддерживать неловкую беседу.

Пора.

Стоит яркое апрельское утро. Без меня жизнь пойдет своим чередом. У меня нет выхода. Меня пожирает рак. Он изрешетил мое тело. И ничего нельзя сделать. – Я пойду вниз поговорить с твои отцом, – предупреждает Филиппа, – и постараюсь в ближайшее время тебя навестить. – Незачем. – Я знаю, но все равно приду.

Толстая, добрая Филиппа, которая помогает всем умирающим от Лондона до южного побережья. Она наклоняется и обнимает меня. Она теплая, потная и пахнет лавандой.

После ее ухода мне снится, будто я вхожу в гостиную и вижу, что там собралась вся семья. Папа издает какие-то странные звуки, которых я никогда раньше не слышала. – Почему ты плачешь? – спрашиваю я. – Что случилось?

Мама с Кэлом сидят рядышком на диване. Кэл в костюме с галстуком, словно маленький бильярдист.

Тут меня осеняет: я умерла. – Я здесь, прямо тут! – кричу я, но они меня не слышат.

Однажды я видела фильм о том, что умершие не уходят в мир иной, но безмолвно живут среди нас. Мне хочется рассказать об этом родителям. Я пытаюсь сбросить со стола карандаш, но моя рука проходит сквозь него. И сквозь диван. Я выхожу сквозь стену и снова возвращаюсь в комнату. Я перебираю пальцами у папы в голове, и он ежится, недоумевая, почему по спине пробежал холодок.

Тут я просыпаюсь.

Папа сидит на стуле у кровати. Он берет меня за руку: – Как ты себя чувствуешь?

Я задумываюсь, прислушиваясь к себе. – Ничего не болит. – Вот и хорошо. – Немного устала.

Он кивает: – Хочешь есть?

Я бы и рада. Для него. Мне хочется попросить риса с креветками, пудинг из патоки, но это будет вранье. – Что я могу для тебя сделать? Чего тебе хочется?

Увидеть ребенка Зои. Закончить школу. Стать взрослой. Путешествовать по миру. – Чашку чаю.

Папа улыбается: – А еще? Может, печенья? – Бумагу и ручку.

Он помогает мне сесть. Подтыкает под спину подушку, включает лампочку у кровати и достает с полки блокнот и ручку. Потом идет на кухню поставить чайник.

Пункт одиннадцать. Чашка чаю.

Пункт двенадцать…

Памятка для папы Я не хочу лежать в морге. Оставь меня дома до похорон. Если мне станет одиноко, пусть со мной кто-нибудь посидит. Обещаю вас не пугать.

Я хочу, чтобы меня похоронили в платье с бабочками, сиреневом лифчике и трусиках и черных сапожках на молнии (все это по-прежнему лежит в чемодане, который я собрала для поездки на Силицию.) И наденьте на меня браслет, подаренный Адамом.

Никакого макияжа. На покойниках он смотрится глупо.

Я НЕ ХОЧУ, чтобы меня кремировали. Кремация отравляет воздух диоксинами, соляной и фтористоводородной кислотой, двуокисью серы и углекислым газом. А еще в крематориях дурацкие страшные шторки.

Я хочу натуральный ивовый гроб и похороны в лесу. Сотрудники Центра естественной смерти помогли мне выбрать местечко неподалеку от нашего дома, они же помогут вам с похоронами.

Я хочу, чтобы на моей могиле или около нее посадили местное дерево. Лучше дуб, но можно и каштан или даже иву. Я хочу деревянную табличку с моим именем. Пусть на могиле растут цветы и всякие сорняки.

Церемония должна быть простой. Скажи Зои, чтобы взяла с собой Лорен (если она уже родится). Пригласи Филиппу с мужем Энди (если он захочет прийти) и Джеймса из больницы (хотя, он может быть занят).

Я не хочу, чтобы те, кто не знал меня лично, что-то обо мне говорили. Сотрудники Центра естественной смерти будут присутствовать на похоронах, но не должны ни во что вмешиваться. Пусть обо мне говорят люди, которых я люблю. Если расплачешься-ничего страшного. Я хочу, чтобы ты сказал обо мне правду. Если угодно, скажи что я была настоящим чудовищем, заставляла всех плясать под свою дудку. Если вспомнишь что-то хорошее – скажи и об этом! Но сперва запиши: на похоронах люди часто забывают, что собирались сказать.

Ни за что на свете не читайте то стихотворение Одена. Оно надоело всем до смерти (ха-ха-ха) и слишком унылое. Пусть кто-нибудь прочтет двенадцатый сонет Шекспира.

Музыка- «Черный дрозд», «Биттлз». «Григорианский хорал» «Кьюр». «Живи так, словно уже умираешь» Тима МакГроу. «Все деревья в полях будут хлопотать с ладоши» Суфьяна Стивенса. На все может не хватить времени, но последнюю поставьте непременно. Зои помогла мне их выбрать, у нее они все есть в айподе (если нужно, позаимствуйте ее колонки).

После похорон сходите в паб пообедать. На моем банковском счету есть двести шестьдесят фунтов. Я хочу, чтобы вы их потратили. Нет, серьезно – обед за мой счет. И обязательно закажите десерт-тягучий пудинг с тоффи, шоколадный торт, пломбир с сиропом, фруктами и орехами, что-нибудь ужасно вредное. Если хочешь, напейся (только не напугай Кэла). Потратьте все деньги.

А потом, спустя какое-то время, жди от меня вестей. Быть может, я напишу на запотевшем зеркале, когда ты будешь принимать душ, или стану шелестеть листвой яблони, когда ты выйдешь в сад. Или просто тебе приснюсь.

Навещай мою могилу, когда сможешь, но не вини себя, если это не всегда получается Или если вы переедете и до кладбища будет слишком долго добираться. Летом там очень красиво(посмотри на сайте). Приезжайте туда на пикник и посидите со мной.

Ладно. Это все.

Я тебя люблю.

Целую.

Тесса.

Тридцать восемь

– Я буду единственным парнем в школе, у которого умерла сестра. – Классно. Тебе перестанут задавать домашнюю работу, и все девчонки в тебя влюбятся.