Мария Чепурина - Гечевара
Когда дверь за Снежаной и Аркадием закрылась, Лёша понял, что сегодня однозначно не уснёт.
Ну что ж, теперь понятно, почему Аркадий так быстро согласился с версией виновности Артемия и был доволен тем, что суд замяли. То же самое с Сергеем. Он, конечно же, боялся тоже быть разоблачённым. Тот и этот, получалось, были связаны с «Мак-Панком» – вездесущим и всевластным. Ну, а Виктор? Он-то почему не настоял на полноценном следствии? Такое впечатление, что кто-кто, а уж он-то должен был сильнее всех рваться покарать предателя…
Чем дальше, тем сильнее Лёшина картина мира рассыпалась.
Шансов же по-прежнему скрывать место работы и невольное предательство – почти не оставалось.
30.
Алёша спал всего какой-то час, быть может, полтора. Наутро он поднялся ненормально бодрый, зная, что к полудню это состояние сменится кошмарной слабостью. Пока же мир для Лёши был болезненно реальным, непривычно ярким. Запах горячего жира, картона и моющих средств на работе казался сильней, чем обычно.
В подсобке баба Маша переругивалась с Чежиком, то есть Василием. Бывший кассир нацепил спозаранку костюм и пошёл в нём пугать пострадавшую (по её версии). Конечно, бравая котлетница себя в обиду не давала: она громко материлась на всю кухню. Мойщицы посуды тихо похихикивали, поражаясь её риторическим способностям. Работницы из овощного цеха только-только покурили на крылечке, но решили отложить на время нарезание салата «Подрывник». Из раздевалки доносились трели Ириной мобилы.
Зайдя в раздевалку, Двколкин увидел там Ксюшу, лежащую вдоль длинной лавки, уже в униформе.
– Хочу спать! – сообщила она. – Кто идёт мыть столы?
– Чур, не я! – отвечала Ирина.
– Эй, Лёха, иди, мой столы!
– Вообще-то, мне хотелось бы переодеться для начала.
– Да? – тут Ксюша приоткрыла один глаз. – О, блин! Не повезло. Придётся тебе ждать. Я тут лежу. Вставать не собираюсь! Ч-чёрт! Как спать охота!
– Вы чего такие? – спросил Лёша. – Я-то ладно, я почти не спал сегодня. Там, на кухне, тоже все как мухи сонные, работать не хотят.
Ира зевнула во весь рот. Потом достала зеркальце: взглянуть – а вдруг зевок испортил макияж?
С закрытыми глазами Ксюша сообщила:
– Ты, чего, не знаешь? Снежану же уволили! Б…, жёстко!
«Быстро нынче информация расходится», – подумал Алексей. А вслух спросил:
– И кто теперь начальник?
– Да фиг знает! Вроде, никого. Ну, то есть, кто-то должен быть, но мы не знаем!
– Главное – не Снежана! – подтвердила Ира. – Ненавижу эту грымзу!
– Да, наконец-то её выгнали, – добавила лежащая, не зная, что имела дело с героической воительницей за рабочий класс и Революцию.
– За что, не знаете? – спросил Алёша хитро.
– Воровала, – важно сообщила Ира.
И опять углубилась в свой мобильный мир.
Когда Двуколкин снова вышел в основное помещение подсобки, по которому болтались сонные работники, гнусный надзиратель которых так внезапно и счастливо сгинул, то ему послышалось, что баба Маша произносит имя вождя мирового пролетариата. Алексей тотчас возрадовался, думая, что жарщица котлеток станет героической опорой нового режима. Вскоре до него дошло, что он ошибся. Баба Маша, бросив разбираться с Васей, перешла с коллегами к живому обсуждению книги выдающейся гламурницы. В ней говорилось, что едят и как балдеют наши олигархи за границей. Было видно, что котлетница, душою устремляясь к красоте и шику, преотменно изучила данный труд. Её товарки тоже проявляли знание актуальных книг. Конечно, коллектив безмерно ненавидел персонажей этих сочинений, но стремление посчитать бабло в чужом кармане и посплетничать, конечно, побеждало. Алексей подумал, что неплохо было бы устроить встречу с автором. Наверно, поглядеть на бриллианты литераторши пришёл бы сонм поклонниц – все посудомойки и уборщицы фастфудов.
Алексей сходил до зала, обнаружил, что там пусто, плюхнулся на кожаный диванчик у стола и сладостно зевнул. Встал, вернулся в подсобку. У зеркала скучно толпились кассирши, восторженно слушая Ксюшин отчёт о её личной жизни. Василий сидел на мешке. Новый мальчик стеснительно встал в уголок и смотрел на других. Работать не шёл даже он.
– А я, типа, такая… – пылко излагала Ксюша, как всегда одновременно сочиняя новую причёску.
В этот самый миг открылась дверь менеджерского кабинета.
Из него возникла Лиза в белой блузке.
Все оторопели.
– Так, ребята, – начала она. – В чём дело? Полдевятого уже! Все быстро за работу!
А потом добавила для глупых:
– Я ваш новый менеджер.
Девчонки и мальчишки обречённо потащились в зал, и новая начальница прошествовала следом, гордо и красиво, заставляя Лёшу вспомнить, как приятно она смотрится в трусах и чёрной маске.
Когда Алёша оказался с глазу на глаз с бабой Машей, жарщицей котлеток, вышедшей на шум из кухни, он услышал пышную тираду, состоявшую из всех возможных слов, имевших отношение к падшим женщинам и детородным частям тела: да, конечно, в адрес Лизы.
– Ой, ну зачем вы так? – сказал Двуколкин.
– А чего? Я ничего! Да все ведь знали, что её назначат! Доченька Пинкова, как-никак!
Алёша разучился удивляться.
– Так, объяснишь мне, наконец, кто ты такая? – спрашивал Двуколкин, сидя в кабинете у начальницы и со смущением глядя на предусмотрительно запертую дверь.
Прошло примерно пятьдесят минут с открытия «Мак-Панка», а до Революции осталось около пятнадцати часов. Досыта наигравшись в строгую начальницу над Лёшей, объяснив всем подчинённым, что уход Снежаны это не причина не работать, и удостоверившись, что всё идёт как надо, Лиза затащила Алексея в кабинет. Теперь они сидели вместе там, где юный антиглобалист не так давно набрасывал футболку на башку Снежане и закапывал в какие-то газеты революционные улики. Менеджер смотрела на стюарта таким взором, что он чётко понимал: сейчас ка-а-ак прыгнет! Он немного волновался, потому что не вполне умел то, что надо делать с дамой, но при этом был весьма доволен избавлению от уборки помещения и тому, что так внезапно оказался фаворитом симпатичнейшей начальницы. Но всё же мысль о том, что сообщила баба Маша, и столь внезапный Лизин взлёт покоя не давали. Алексей спросил открыто.
– Ты – дочь Пинкова?
Лиза очень удивилась:
– Дочь Пинкова? Я? Ну, да. И что такого?
– Да ты что, не понимаешь? Это заведение – символ тех вещей, с которыми мы боремся! Блин, почему ты не сказала это раньше?
– Ну… я думала, ты знаешь. Все ведь знают. Даже баба Маша.
– Да откуда я мог знать, когда мне не сказали?! Лиза, ты чего, не понимаешь, что всё это значит?!
Лиза не сказала ничего, лишь посмотрела очень хищно.
– Чёрт возьми… – бубнил Алёша. – Как же я своим-то покажусь? Хорош, блин, антиглобалист! Работает в «Мак-Пинке», да ещё сошёлся, блин, с хозяйской дочкой! Сериал бразильский, я не знаю! Детский сад! И тоже туда же… «Маркузе, Маркузе…», «Некоммерческое творчество…», «Я – Корвалан»… Тьфу!
– Ты такой же, как и все, – сказал Лиза.
– Я? Какой – такой же?
– Да такой! Я для тебя не Лиза, я – не я, а просто дочка шефа! Сам сказал! Чёрт, бесит! Думала, хоть ты меня считаешь просто за девчонку, а не чью-то там наследницу!
– Но я так и считал! Вернее, считаю! – Лёше стало стыдно. – Слушай, я ж в тебя влюбился, когда думал, ты простая!
– А теперь что?
– А теперь… Теперь выходит, что я предал Революцию. Ну, Лиз, сама подумай! Я ведь заинтересован в твоём счастье! Значит, и в деньгах твоего папы!
– Между прочим! – менеджер чуть-чуть не закричала, но внезапно спохватилась и заговорила почти шёпотом. – Блин, между прочим, папа мой это не просто так, мешок с баблом, как вы считаете! Он человек! Живой! Прикинь, да? И, представь, довольно прогрессивных взглядов! Что, забыл его библиотеку?
Лёша не забыл. Особенно он помнил портрет Че из жемчуга.
– Но, Лиза… Всё равно ведь он же буржуазный элемент, – бубнил Двуколкин.
– Может, хватит этих штампов? Да не ты ли сам мне говорил, что пролетариат утратил революционное сознание, и новое восстание свершат только студенты, интеллектуалы?
– Говорил. Но…
– Разве мои взгляды – это мало? Лёша, неужели я на всю свою жизнь так вот и останусь «дочь Пинкова», «девочка-буржуйка»?! Просто потому что родилась!
– Нет… – прошептал Двуколкин.
Он придвинулся к подруге и прижал её к себе. Лиза ткнулась носом Лёше в шею и игриво заурчала.
– Для чего ж ты тут подносы убирала? – спросил тот. – Была бы сразу главной…
– Папа говорит, что надо всё узнать, пройти с низов.
«Ах, да!» – вспомнил Алёша и почувствовал, как в шею сладостно впиваются Лизины зубки.
Вдруг его как будто стукнули:
– А знаешь, почему Снежану-то убрали?
– Да она к нам приходила нынче ночью, с папиком ругалась, угрожала! Гнусная бабёнка! Понимаешь, не понравился ей, видите ли, стиль наш неформальский! – бормотала Лиза, ползая губами по Алёшиному уху.
