Алистер Кроули - Дневник наркомана
— Сэра Питера здесь нет, — сказал он с презрением и в тоже время ласково. Я знала, что его порадовало то, что я промолчала о собственных бедах.
— Но это были вы, моя дорогая девочка, и я видел вас в моей волшебной шпионской подзорной трубе на берегу с подветренной стороны, и ваши мачты были сорваны за борт, и перевернутый Юнион Джек трепетал на ветру, и ваш герой радист, выстукивал SOS.
Он оставил мои волосы и закурил свою трубку. Затем снова принялся с ними играть.
— Одни на лодках, другие на обломках ковчега, все они благополучно добрались до берега.
Когда человек столь фамильярно обращается с Новым Заветом, то цитата неким образом приобретает многозначительность даже для тех, кто не верит в правдивость самой книги.
Я чувствовала, что его голос был голосом пророка. И ощутила себя уже спасенной.
— Вот, примите немного этого, — продолжил он, принеся белую таблетку с маленькой кедровой полки, и большой стакан холодной воды. — Запрокиньте вашу голову назад, чтобы она хорошо прошла, и прямо сейчас опорожните стакан до дна. Вот еще одна, и вы возьмете ее домой для вашего мужа, и не забудьте о воде. Это порядком успокоит вас; ваши нервы совершенно ни к черту. Через нескольких минут ко мне должны зайти гости. Но эта таблетка поможет вам продержаться ночь, а утром я появлюсь и навещу вас. Какой у вас адрес?
Я сказала ему. Мое лицо пылало от позора. Дом, где верхом респектабельности считалось пребывание пятиразрядного музыканта из джазбанда, и дно, которому даже мы затруднялись дать название.
Он черкнул адрес с таким видом, как будто это был «Ритц». Но я чувствовала в моем сверхвосприимчивом состоянии отвращение, мелькнувшее в его сознании. Это выглядело, словно он испачкал в дерьме свой карандаш.
После таблетки мне стало гораздо лучше; но я думаю, что воля этого человека была тому причиной. Я чувствовала себя почти нормально, когда поднялась уходить. Я не хотела, чтобы его друзья видели меня. Я слишком хорошо знала, на что я похожа.
Он остановил меня у двери.
— У вас нет ничего из веществ? Я верно понял? — спросил он.
И я почувствовала невыразимое ощущение облегчения. Его тон подразумевал, что он берет над нами шефство.
— Нет, — ответила я. — Мы употребили последние крохи некоторое время назад.
— Я не буду спрашивать вас, когда, — заметил он. — Я слишком хорошо знаю, насколько невнимательным становится человек в этом состоянии. И кроме того, когда он начинает этот эксперимент, часы для него ничего не значат, как вы понимаете.
Мое самоуважение вернулось ко мне, как кровь приливает к вискам. Он настаивал, чтобы мы относились к себе, как к пионерам науки и человечества. Мы проводили эксперимент; мы рисковали жизнью и положением ради рода человеческого.
Разумеется, это было неправдой. И еще, какой дурак скажет тебе о настоящих корнях его мотивов? Если он предпочитал настаивать, что мы делаем то, что делают всегда первопроходцы, как я могла противоречить ему?
Искрящаяся лавина блаженства захлестнула мой мозг. Может это и ложь; но, ей-Богу! мы должны сделать так, чтобы это стало правдой.
Я полагаю, что в моих глазах зажегся свет, который позволил ему прочитать мои мысли.
Respice finem! Суди по концу;Мужа, а не дитя, мой друг!
— процитировал он задорно.
И затем, к моему абсолютному глубокому изумлению, он повел меня назад в студию, достал склянку с героином из кедровой шкатулки и вытряхнул небольшое количество на клочок бумаги. Он скрутил его и положил мне в руку.
— Не удивляйтесь, — засмеялся он, — ваше лицо говорит мне, что все в порядке. У вас нет этого взгляда утки, попавшей в шторм, который свидетельствует о полном порабощении. Как Сэр Питер очень умно заметил на днях, вы не можете остановиться, пока у вас не будет того, с чем остановиться. Вы, конечно, продолжаете ваш магический дневник?
— О, да, — вскричала я с радостью. Я понимала, насколько важны, по его мнению, были эти записи.
Он комично покачал головой.
— О нет, Мисс Беспредельная Лу, речь не о том, что я называю магическим дневником. Вам должно быть стыдно перед собой за незнание часов, минут и секунд со времени последней дозы. Nous allons changer tout cela. [21] Вы можете брать это, когда захотите. Я просто сделал вам своего рода спортивное предложение, и вы должны увидеть, как долго вам удастся воздерживаться. Но я доверяю вам сделать запись точного времени, когда вы решили осуществить понюшку, и верю, что вы скажете мне правду. Выбросите из головы раз и навсегда, что я не одобряю прием этих веществ. Это целиком и полностью ваше дело, а не мое. Но дело каждого — быть честным перед самим собой; и вы должны смотреть на меня как на простое удобство, старую опытную руку в игре, чей опыт может быть полезен вам в подготовке к битве.
Я примчалась домой другой женщиной. Я не хотела спасать себя. Я ощущала себя доспехами, сделанными с целью защитить Питера. Моя неподкупность была необходима не только для моего собственного блага, но и для его.
Питера нет, так что я записала эти строчки. Как удивлен он будет… Мне странно, почему он так задерживается, и куда он ушел. Ожидание очень некомфортно, когда тебе нечего делать. Мне бы не помешала доза. Таблетка не сделала меня сонной; кажется, она успокоила меня. Она отодвинула от меня лезвие этого ненавистного беспокойства. Я могла выносить ее действие, если бы мне только удалось отвлечь мой ум от разных дел. Мое сознание продолжала неотступно терзать мысль о маленьком бумажном пакетике в моей сумочке. Я обогнула тысячи углов; но за ними всеми всегда оставалось ожидание. Есть что-то ужасающее в фатальности этого вещества. Казалось, оно хочет тебя убедить в том, что бежать от него бесполезно. Человеческие мысли всегда возвращаются ко множеству предметов, которыми, по нашему представлению, мы вовсе не одержимы. Почему же мы должны испытывать одержимость с этим порошком, и невозможность избавиться от него? В чем разница?
ГЛАВА IV. ХУЖЕ СКОТОВ
13 Сентября
Удивительно, как мне удалось пережить все это. Питер пришел прошлой ночью сразу же после того, как я закрыла свой дневник. Я никогда еще в жизни не видела его таким: бешеные глаза, налитые кровью, наполовину вылезли из орбит. Он должно быть напился как сумасшедший. Он подскочил прямо ко мне, трясясь от гнева, и обдуманно ударил меня по лицу.
— Это послужит тебе уроком, — закричал он, и грязно выругался.
Я не могла ответить. Мне было слишком больно, — не от удара, а от изумления. Я нарисовала себе в мечтах совершенно другую картину.
Шатаясь, он отступил в середину комнаты и указал на кровь, что струилась по моему лицу. Грань его кольца порезала мне кончик уха. Мой вид поверг его в припадок истерического смеха.
Я испытывала к нему только одно чувство — он был болен, и моя обязанность состояла в том, чтобы ухаживать за ним. Я попыталась добраться до двери и позвать на помощь. Он подумал, что я убегаю и силком потащил меня через комнату на кровать, завывая от ярости.
— Так просто ты не смоешься, — завопил он, — но этого с меня довольно. Ты будешь ждать здесь, пока какой-нибудь Чертов мистер Кинг Лам не явится за тобой. Не волнуйся, я знаю, что он придет. Он любит грязь, мерзкое чудовище!
Я разрыдалась. Контраст между двумя мужчинами был слишком шокирующим. И я принадлежала этому вопящему, изрыгающему ругань скоту с его безумной завистью и бессмысленной жестокостью!
Да я бы лучше подметала пол в студии Бэзиля всю оставшуюся жизнь, чем быть Леди Пендрагон.
Какие же боги мастера иронии! Я купалась в радужном потоке славы; я была почти вне себя от счастья, думая, что стала женой человека в чьих венах течет кровь величайшего из Английских королей; того самого, чей блеск позолотил века романтикой; я думала, что могла бы носить под сердцем королевского наследника. Что за ослепляющее заблуждение!
И Питер сам показал себя достойным своего происхождения. Не он ли в числе прочих отразил нападение Гуннов-язычников и спас Англию?
Так вот он каков, конец мечты! Этот драчливый хулиган был моим мужем!
Я сидела потрясенная, пока его бессвязные оскорбления не ударили мне в голову; мое возмущение касалось не меня. Я заслужила все, что получила; но какое право имел этот выкрикивающий ругательства трус коснуться своими устами такого человека, как Царь Лестригонов?
Мое молчание, похоже, вывело его из себя больше, чем если бы я ввязалась в ссору. Он раскачивался и ругался со слепой свирепостью. Казалось, он не замечал, где я находилась. Смеркалось. Он ощупью пробирался по комнате, разыскивая меня; но дважды прошел мимо, пока наконец не обнаружил. В третий раз он споткнулся прямо об меня, схватил за плечо и начал бить.
Я сидела, словно парализованная. Я не могла даже кричать. И снова, и снова он ругался и яростно колотил меня, но на этот раз так слабо, что я не чувствовала ударов. Кроме того, я была невосприимчива к любой возможной боли. Вскоре Питер отключился и повалился на кровать. На мгновение я подумала, что он мертв, но его затем охватила череда спазмов; его мускулы дергались и сокращались; руки судорожно хватали воздух; он начал бормотать быстро и неразборчиво. Я была ужасно напугана.
