Энтони Берджесс - Восточные постели
— В любое удобное для вас время, — ответил Краббе.
— Так я и думал. У меня ленч обычно около четырех. Обед в любое время после полуночи. Кроме тех случаев, когда у меня дамы в гостях. Можете к обеду остаться.
— Я, собственно, должен пойти повидаться с той женщиной, — сказал Краббе. — А потом вернусь.
— Чепуха, — горячо возразил Кастард. — Вы так удачно ко мне заскочили. Расскажете о положении дел в штате, какие тут важные люди, что собой представляет местный холодильник. А я вам свою историю расскажу, весьма интересную, правда.
— Но я фактически приехал повидаться с той женщиной, — твердил Краббе.
— Вы ведь по-тамильски не говорите, правда? Нет. Ну а я говорю. Могу все из нее вытянуть и прислать в официальном письме. Вдобавок, по-моему, вы далеко не уйдете на этой своей ноге.
— Она уже не болит. Просто чуть онемела.
— А. Ну, выйдя из Оксфорда, я долго думал, чем заняться. В семье, конечно, есть деньги, так что особенной необходимости не было. Да, знаю, что вы подумали. Хотите спросить, почему сразу в армию не пошел. Да ведь, знаете, я пошел в первый год учебы в Оксфорде, а степень после войны получил. Вы, случайно, не служили?
— В армии.
— В каком чине? — Краббе ответил. — А я, — сказал Кастард, — не так плохо выслужился с учетом всего. В двадцать один капитан, не совсем плохо, правда? Нет, я не был таким уж героем, хотя благосклонно упоминался в сводках. Так или иначе, после войны вернулся в Оксфорд и в целом довольно-таки преуспел. Первый в гуманитарках и среди синих раггеров [31]. Я так понял, вы в футбол играете?
— Нет.
— Ах, — просиял Кастард при смене пластинки. — Что я вам говорил? Бетховен. «Хаммер-клавир». Я знал одну девушку, великолепно его исполнявшую. Как посмотришь, хрупкая маленькая девчонка, по что за сила в кистях. — Лицо его помрачнело. — Бедная, бедная девочка. Бедная, бедная, бедная крошка. Но я еще дойду до нее в свое время. Она в истории присутствует.
— Не надо, если это вас огорчает, — предложил Краббе.
— Ох, такова жизнь. У всех у нас бывало такое. Приходится переживать, иначе жизнь прекратилась бы. Но она много значила, дьявольски много. Может, лучше действительно про нее не рассказывать. Я имею в виду, незнакомцу. Я обычно держу это все при себе. На самом деле, никому не могу рассказать.
Просто не могу, и все. Моя мать всегда была пуританкой. Не поймите превратно, я ее обожаю, но она никогда не могла понять каких-то вещей. — Он вздохнул. — Адюльтера. — И снова вздохнул. — Сильное слово. Хотя никогда не казалось, будто мы делаем что-то дурное. Не пойму, почему я вам это рассказываю. Впрочем, похоже, брак ее был сплошной ошибкой. Мужа надо винить, не нас.
— В целом, — быстро начал смутившийся Краббе, — положение в штате не слишком плохое. Султан прогрессивный, кое с какими прогрессивными взглядами. Конечно, теперь осталось не так много британцев, британский советник уехал. Но если вы член клуба, найдете кучу азиатов, с которыми можно выпить, даже нечто вроде Раггер-клуба.
— Что вы хотите сказать — «нечто вроде»?
— Выяснилось, что трудно найти партнеров. Люди просто встречаются, пиво пьют, песни поют. Однако, что касается регби, почти все получили образование в Англии.
— Азиаты, говорите? — переспросил Кастард с мрачным видом. — Нет, — решил он. — Это, собственно, не в моем вкусе. Наверно, азиаты хороши на своем месте, только они, по-моему, не должны заниматься такими вещами. Эта игра английская, в конце концов. Вы имеете в виду, они поют: «Будь я девушкой замужней, только я незамужняя, сэр, слава богу»? Богохульство какое-то. Ох, знаю, наверно, вы меня считаете дураком консерватором, и прочая дребедень, да так уж меня воспитали, ничего не поделаешь. — Пластинка сменилась. Клара Батт теперь пела «Землю надежды и славы». Пела сквозь густой скрежет царапин. Кастард начал легонько размахивать в такт пивной кружкой. Потом взглянул на часы. — Я бы сказал, — сказал он, — что вы отстаете. Тамби будет тут через… — тщательно высчитал, — …ровно через двадцать секунд. — И точно, Тамби появился в тот самый момент. — Чуть-чуть рановато, — оговорился Кастард. — Все равно, ошибся в нужную сторону. Лично я всегда пунктуален. Семейная традиция. Старик вечно душу из меня выколачивал, если я когда-нибудь хоть на-сколько-нибудь опаздывал. Он был прав. Теперь я понимаю. Всегда требую пунктуальности от подчиненных. И нечего им говорить, будто у них нет часов, часы остановились или еще что-нибудь. Главное — воля. — Было налито пиво Кастарду и гостю. Мягко шлепая ногами по паркету, бой Тамби вернулся к себе на кухню. Воцарилось молчанье, во время которого кавалерственной даме Кларе Батт удалось прогудеть кульминацию в сопровождении медных двум, как водится, одиноким, унылым, растроганным, повесившим головы изгнанникам. Эдвардианская экспансивная молитва подошла к концу. — Я, наверно, на самом деле немножечко старомодный, — признал Кастард. — Но вполне реалист, чтобы знать — это время прошло. Говорят, Империя рухнула. Ну, кто-то ж из нас должен продолжать традиции. В этом смысл консерватизма, как я понимаю. Кто-то должен хранить.
— Вы не строитель Империи, — сказал Краббе. — Вы плантатор. Коммерсант. — Заиграла новая пластинка, танец чистой изящной пастушки Эдварда Джермена. Кастард взглянул на Краббе, брови распушились, как пчелы, губы недовольно надуты.
— Вот тут вы ошибаетесь, — сказал он. — Думаете, для меня деньги что-нибудь значат? Я вступил в игру, чтобы сохранить живым нечто очень-очень прекрасное. Феодальную традицию, просвещенный патриархальный принцип. Это вы все испортили — дали им образование, чтоб они против нас взбунтовались. Не будут они счастливы, ни один. Теперь только в поместьях можно хранить старые идеалы. Я этому народу отец. Пусть приходит ко мне со своими заботами, позволяет радоваться его радостями. Разве это не хорошо, не прекрасно? Они все — мои дети. Я их поправлю, взлелею, наставлю на путь. Конечно, можно сказать, для меня это не просто вопрос идеологии. Наверно, я в самом деле патриархального типа. — И правда, он был крупным, смуглым, миловидным; на большие колени удобно было бы карабкаться ребятишкам, лепечущим «папа».
— И все-таки вы не женаты, — сказал Краббе. — Своих детей нет.
— А вы?
— О, женат. Впрочем, детей тоже пет. Но я долго был школьным учителем. Это удовлетворило мои отцовские инстинкты и в конце концов полностью меня от них излечило. — Снова вошел бой-тамил с подносом. — В ваших человеческих часах что-то испортилось, — заметил Краббе.
Кастард с бесконечной самоуверенностью улыбнулся.
— Потрясающий парень. Сосчитал пластинки. Теперь пришел менять. — И действительно, бой заботливо снял с диска отыгранные пластинки и наугад поднял новую стопку пыльных двенадцатидюймовых. А Краббе теперь почему-то почувствовал странное беспокойство в желудке.
— Хорошо, — сказал Кастард, заново устроившись, слушая мальчишеское сопрано тридцатых годов, которое распевало «О, крылья голубки». Беспокойство у Краббе прошло: просто не завтракал, решил он, слыша под ложечкой успокаивающее урчание. Кастард потребовал тишины для сливочного Мендельсона. А потом, когда грянул марш из «Аиды», — кричащие горны воскресной школы, запах апельсиновых корок, — замолотил в воздухе кулаками, энергично лялякая избитый мотив. — Давайте, — пригласил он, на миг остановившись, — подхватывайте. Вещь потрясающая. — Краббе улыбнулся уголками губ и нашел извинение в своей пивной кружке. — Молодец, — одобрил Кастард. — Отлично рассчитали время. — Ибо снова явился тамил с пивом. А потом пластинка сменилась, фортепьяно высоко забрякало тему, похожую на Пуленка. Краббе слушал рассеянно, потом слушал с каким-то глупым испуганным недоверием.
— Нет, — сказал он. — Нет. Все это пропало. Пропало в Негри. — Фортепьяно гротескным арпеджио скользнуло в нижний регистр: комическое фугато, партия левой руки время от времени прыгала вверх, издавая пронзительно дисгармоничную высокую трель. Краббе увидел руку, которая это делала, изогнутую голую руку. И вскочил на ноги. Ужаленная нога, теперь совсем лишенная нервов, подломилась под ним, и он ухватился за стол.
— Где ты это взял? — задохнулся он. — Кто тебе это дал? Вор проклятый, ты это украл.
Бой-тамил стоял, смотрел в ошеломлении, словно пес, готовый к порке за неизвестное преступление.
— Утунду повай! — крикнул Кастард, тоже поднявшись. — Где это было? Почему ты мне не сказал?
Бой съежился.
— Ни эннай ван-сишшуп-поддай! — завопил Кастард.
— Что происходит? — кричал Краббе. — Где вы это взяли? Кто вам это дал?
Кастард замахнулся. Бой, ничего не понимая в этом гневе, в этом возбуждении, поплелся прочь, как обезьяна. Двое англичан смотрели друг на друга, тяжело дыша.
— Есть только одна, — сказал Краббе. — Она только одну записала. Сказала, что пластинка пропала. — Музыка звякала, короткая веселая сатира на Скарлатти или на Галуппи. — Вы украли ее, украли у нее!
