Echo - Шепелев Алексей А.
Несколько слов про напиток: сей есть самый отвратный, с неприятным вкусом одеколона, 35 градусов и более, с обязательными последствиями в виде разной тяжести отравлений (даже для людей бывалых), если пролить его на стол, то на другой день получается липкое пятно — как мёдом намазали… Несколько лет назад, когда благородный напиток сей только появился, а мы учились на 1–2 курсах, он был весьма популярен, в том числе и в нашей среде. К тому же дешёвый. Вскоре (через полгодика) мы раскусили его вредоносное воздействие (я, в частности, серьёзно злоупотребив именно им аж в трёх компаниях за один день — день рожденья, — чуть не сдох). Вообще-то он называется «Ново-славянский», но мы же как раз о ту пору на филфаке, мягко говоря, третий раз пересдавали старославянский ензыкъ… И теперь дегенерат О.Ф. решил реабилитировать этот опальный денатурат!
Мы ещё не допили, так как возникли проблемы с запивкой и закуской, и тут — пришли мужики, взяли четыре бутылки того же самого на троих и тихо, без эмоций и закуски и запивки, усидели их.
Выходишь на свет божий из этого «Погребка», подвальчика, подземелья, андерграунда, и совсем непонятные и неприятные ощущения — как будто в другой мир попал: какое-то солнце, пекло, гул, вонь, какие-то люди куда-то спешат, суетятся, якобы что-то делают архиважное — в масштабах Вселенной, я бы сказал, — и надо вроде как тоже делать нечто общественно полезное… Тьпфу, блять! плюнуть и растереть! Когда есть ещё деньги, я всегда почти возвращаюсь назад — в недра. Здесь совсем другое: дым, полумрак, прохлада, запах еды, вина и пива, никто никуда не спешит и даже всем своим видом не внушает ни малейшего намёка на социально и космически значимые деяния. Просто сидят как люди, пьют дешёвую разбавленную водку, такое же пиво, едят чуть заветренные бутерброды из несколько грязноватой посуды, курят «Приму» или «Космос» с изображением чертей, стряхивают пепел в освободившиеся тарелки, и этим элементарно, без всякой помпы и многозначительности, довольны. И куда не повернись — как будто зеркальное отражение твоё: сидит и пьёт, и курит, и в меру выпитого всем доволен. А зайди в заведение чуть (я подчёркиваю: чуть!) покруче и тут ты уже увидешь не просто людей, однородных братьев друг другу по разуму и несчастью, а несколько социально-сексуальных категорий: бычьё ебаное, пидоры хуевы, блядство ресторанное, сельпомасса дубовейшая и блядство от сельпомассы — последнее вообще просто шик-модерн! (Не подумайте, что я так уж не люблю людей… людей — в принципе, люблю…(см. выше).) Орёт попса (не просто играет, но именно оглушает, чтобы не было задушевного разговора, а были только пьяные истерические выкрики), все пляшут под неё, танцуют парами (вообще остро чувствуется разделение по половому признаку), жрут и пьют, изображают какое-то безудержное веселье, вобщем-то не соответствующее жизни нашей, и чрезмерное опьянение, курят в коридоре сортира и там же зажимаются и снимаются — и всем своим видом громогласно, чистосердечно-нагло заявляют: я отдыхаю, я крут, хоть и не очень, но хоть так-то (есть и похуже лохи и бомжи, которые, например, по рыгаловкам сидят), мне надо расслабиться, развеяться, оторваться, заняться… — будет что завтра всем порассказать! — а иначе для чего вообще жить?!.
Это понятно… Одно плохо, что и в простых пивнухах всегда и неизменно играет Миха Круг или Вано Кучин (раз мы с Сашей Большим зашли в рыгаловку — никого нет, только мы, тишина, хорошо, думаем про себя, заказываем и тут нам включают шансончик!). Ты совсем уходишь в этот мир, погружаешься в его хтонические глубины (физически уходя в состояние скотского опьянения, конечно) и совсем забываешь о мире том, внешнем, где солнце и вся фигня — и даже не можешь себе его тут вообразить… Комммунизм, жизнь в катакомбах Уэллса после ядерной катастрофы, подземелье Франкенштейна и K°, инфернальный культ лунного Диониса… Тот прежний мир в блёклых обрывках воспоминаний кажется абсурдом, только что пригрезившимся кошмаром, чтобы развеять остатки которого, надо сразу выпить… А тут вклинивается эта падаль со воими «понятиями», «фраерами», «лярвами» и «централами» — и всё насмарку! Или какой нибудь заблудший пасынок, насмотревшийся посредством электронно-лучевой трубки всякой америкосной и нео-россосной погани, начинает её воссоздавать как само собой разумеющееся прямо здесь, в святая святых всех маргиналий. Это возмутительно! Саша Большой, неужели ты будешь на это смотреть! Здесь необходимо, я думаю, проигрывать шарманку, как в старые добрые времена (примечание: «шарманкой» мы именуем «Cannibal Corpse» и ему подобных; можно ещё огласить и «Slayer» и «ГО»), тогда реальность исчезнет (по крайней мере, из нашего мозга) навсегда (или, по крайней мере, на один-два дня, что тоже не каждому даётся).
Понятно, что библиотека на сегодня отменялась, вместо неё завязывалась небольшая пьяночка (литра на полтора-два). Я посмотрел на часы и ужаснулся: во-первых, время уже третий час, во-вторых, вспомнил, что мне надо было сделать вчера. Я был должен по просьбе матери Ю-Ю купить продуктов и от себя — цветов… Сегодня день её рождения — этой симпотной девице исполнилось 16 годков (если я не путаю). Я сознавал, что в заначке заначек у меня должны быть ещё деньги — и как раз хватит на всё (ну, может несколько поскромней…), но в последнее время все заначки куда-то испаряются — как спиртуоз!
О. Фролова хотел было обмануть — сказать, что всё же пойду в избу-читальню, разругаться с ним, дать ему на пиво, и он сам уйдёт домой и там будет статически. А я всё куплю и поеду к Ю-Ю. Я, может, люблю ею. Поздравлю, может выпью… Завоюю ю, прежнюю, свежюю… Однако мне вдруг сделалось мерзко — не люблю я врать и «кидать» — это прерогатива Репинки Елисеевны Кручёных. Я всё объяснил О. Ф., он сказал: давай жахнем по кружечке, купим цветы, а потом я пойду домой находиться статистически, а ты делай что хошь.
Я так и понял, что продукты покупать не будем. Верней, не буду. Обойдя все ряды с цветами, я нашёл три белых нераспустившихся розы с самыми длинными стеблями. Стоили они немыслимо дорого — как все вместе продукты и букета три обычных цветов в ублюдском блестящем целлофане. Потом я пошёл в ряды по прожаже всяких железяк и бытовой скобяной мелочи (сюда, помнится, мы сдали за бутылку хозяйские молоток, паяльник, штанген и рашпиль, и об этом как-то узнали соседи и донесли хозяйке!) и купил моточек медной проволоки и моточек изоленты. Он сопровождал меня, потому что я ещё не купил пива и сказал, что намерен сделать из роз своеобразный «индустриальный» букет, который, по замыслу автора, будет служить выражением его противоречивых чувств к Ю-Ю. Мы зашли опять туда же, взяли по кружке и принялись за него и за цветы. Стебли до половины были аккуратно замотаны красной изолентой (листья здесь были удалены), а выше, где уже находились основные листья и собственно бутоны — белые и нежные — был создан некий каркас из медной проволоки, изображающей колючую проволоку. Мы были очень довольны своим моим творением (в отличие от Земфиры по радиу, продавщиц пивнухи и троих её же посетителей и её же слушателей), и дабы впредь не шокировать обывателя, решили упаковать выражение ошепелёвских чувств в газетку.
Вечером на Кольцо подходи — я наверно сразу туда.
Ну вас, я лучше статистически — почитаю рассказ Набакова «Сказка» — говорят, на девочках основан… А ты, Олёшенька, в годах, а всё за малолеточками увиваешься, за мохнушечками, как говорит Саша, — никогда, слышишь, никогда!..
Я плюнул и стал отходить к остановке (догнать и избить не получится: цветы).
А Репа-то что придумала: братство кольца, толкинисты ублюдские! А ты у нас будешь — властелин колец, а наоборот — «целок»!
Пошли вы вместе с Репой! Шас догоню, я те покажу «бегущий назад»! беги сюда, на розу Азора, блять!
О. Ф., посмеиваясь над каламбурами, а также в предвкушении моего рассказа ввечеру о том, как очаровательное юное существо отреагировало на «аленький цветочек в садо-мазохистском наморднике», принесённый чудовищем в виде пьяного, не выполнившего поручения О.Ш., пошёл домой. Я сел в автобус и поехал.
