Дарен Кинг - Жираф Джим
— Надо отдать тебе должное, Джим, ты просто мастерски все разрулил. Ты — крутой парень, да. Чего не скажешь обо мне. Но, с другой стороны, у тебя есть свое собственное телешоу. А у меня его нет. У меня нет вообще ничего. А это не круто, совсем не круто.
Джим кивает. Открывает «бардачок», достает темные очки. Надевает их. Улыбается.
— Джим, зима на улице. Снегопад. В этих очках у тебя идиотский вид.
Только вид у него вовсе не идиотский. А наоборот, очень даже крутой.
Я смотрю на его отражение в зеркале заднего вида и думаю, какой у него крутой вид, и тут в зеркале появляется еще одно отражение. Человек в синей форме, полицейский. Он идет к нам. Сперва я решаю, что это снова инспектор Черный. Но — нет. Это инспектор Синий. Тот, который с тяжелым характером.
— Добрый вечер, инспектор. Джим, смотри, кто пришел.
Инспектор Синий смотрит на машину, на помятый капот, на колеса. На самодовольного желтого в оранжевых пятнах мерзавца за рулем — а тот сидит себе этак расслабленно, положив копыта на приборную доску, и прячет бесстыжие глаза за темными очками, кстати, дизайнерскими очками, от Джинса Английского, крутейшего в Англии дизайнера модных аксессуаров.
— Джим, расскажи инспектору Синему о бутылке шампанского, которую ты выпил как раз перед тем, как разбить машину.
— Можно и не рассказывать, — говорит инспектор Синий. — У него все дыхание проспиртовано.
Джим наклоняется к инспектору и выдыхает ему в лицо порцию призрачных паров шампанского.
Инспектор Синий делает шаг назад, достает блокнот и что-то записывает.
— Жираф Джим, — говорит он, стряхивая снег со своей полицейской каски. — Вы арестованы.
Воздержанья пытается уложить малютку Джимми в его высокотехнологичную супертранспортабельную колыбельку, но он туда не помещается. У него и раньше была очень длинная шея, а теперь она стала как будто еще длиннее.
— Дети так быстро растут, — говорит Воздержанья, избегая всяческих упоминаний о физических недостатках Джимми.
Я поправляю галстук. Специальный галстук для собеседований с потенциальными работодателями.
— Надо купить ему новую кроватку.
— У нас нет денег на новую кроватку, — говорит Воздержанья, вынимая малютку Джимми из высокотехнологичной супертранспортабельной колыбельки и укладывая его на диван. — Во всяком случае, на высокотехнологичную супертранспортабельную.
— Если меня возьмут на работу…
— А что за работа?
— Э… портье. В гостинице.
— Мне нужно в город, Скотт. Если хочешь, могу тебя подвезти.
— На чем подвести?
— На машине.
— Но у нас нет машины.
— Джим дал мне свою, — говорит Воздержанья, помахивая ключами от Джимовой машины. — Попросил присмотреть за машиной, пока он в тюрьме.
— Давай я здесь выйду, у института психиатрии.
Воздержанья смотрит на меня странно, но всего пару секунд. Потому что она за рулем. Автомобили опасны, и особенно — спортивные кабриолеты цвета «синий электрик».
— Зачем тебе институт психиатрии? У тебя вроде в гостинице собеседование.
— Это работа в гостинице, а собеседование — в институте.
Воздержанья заруливает на стоянку у института психиатрии, ставит машину на ручной тормоз и снова смотрит на меня странно.
Я выхожу из машины и наблюдаю за тем, как жена уезжает. Снег не просто идет, он валит; вся крыша машины засыпана снегом. Жена уезжает, и снегопад прекращается.
Девушка в приемной говорит мне: «Садитесь», — но едва я сажусь, открывается дверь, и какой-то бородатый мужик приглашает меня в кабинет. На табличке на двери написано: Доктор З. Лжыфрейдт.
— Ну-с, — говорит доктор Лжыфрейдт, едва я успеваю повесить куртку, — в чем проблемы?
— В мозгах, доктор, в мозгах, — говорю я, решив, что лучше признаться сразу. — Мне кажется, они проходят.
— Проходят?
— Проходят. Как в песне: «Все пройдет, и не будет уже ничего».
— А почему вы решили, что ваши мозги… э… проходят?
Я ворочаюсь на кожаной кушетке, пытаясь лечь поудобнее.
— Все началось с призрачного жирафа. Который стал приходить по ночам. Он выходил из шкафа…
— Жираф Джим?
— Да, жираф Джим. Вы его знаете?
— Конечно, я его знаю. У него свое собственное телешоу. На Платиновом канале, в субботу вечером.
— Слава Богу, — говорю я, вставая с кушетки. — А то я боялся, что у меня с головой не в порядке.
— Вы куда?
— Я домой, — говорю я, надевая куртку.
— Скотт, если у человека нет галлюцинаций, это еще не значит, что у него все в порядке с головой. Если бы так все и было, я бы сидел без работы. Так что ложитесь-ка на кушетку, голубчик, и расскажите мне о вашем детстве.
— Ну, все началось, когда я родился…
— Это было травмирующее переживание?
— Не помню.
— Репрессия, — говорит доктор Лжыфрейдт, прикуривая сигарету в форме трубы с большим раструбом. — Или это регрессия?
Я пожимаю плечами, что всегда неудобно, когда лежишь.
Доктор Лжыфрейдт берет с полки какую-то книгу, листает ее, говорит «Гм» и ставит книгу обратно на полку.
— Расскажите о ваших взаимоотношениях с собственными детьми, Скотт. У вас есть дети?
— Один ребенок. И что касается наших взаимоотношений, они не очень хорошие, — говорю я, решив, что лучше признаться сразу. — Понимаете, у него патология физического развития. Иными словами, он получился немного дефектным. А мне это не нравится.
— Да и кому бы понравилось? — говорит доктор Лжыфрейдт, укладываясь на кушетке рядом со мной.
— У него ненормально длинная шея, — перечисляю я. — И такие, знаете, смешные маленькие рожки на голове…
— Как у жирафа, — подсказывает доктор Лжыфрейдт.
— Да. И у него на ногах копыта. И на руках тоже копыта. На самом деле у него даже нет рук. А есть четыре ноги…
— С копытами.
— Да, с копытами. У него заостренные уши с кисточками из оранжевых волосков. И он сам весь в оранжевых пятнах…
— Как у жирафа, — говорит доктор Лжыфрейдт, вставая с кушетки и принимаясь ходить по комнате взад-вперед. — Сдается мне, ваша жена родила не человеческого ребенка, а маленького жирафика.
— Да, доктор Яблочко тоже так говорит. Доктор Яблочко — наш семейный врач. Он принимал роды. И он тоже сказал, что это жирафик. Как сейчас помню. Он вытер руки, испачканные чем-то красным, о свой белый халат. «Мои поздравления, — сказал он. — Ваша жена только что родила замечательного малыша, крепенького и здоровенького жирафика».
Доктор Лжыфрейдт кивает и затягивается сигаретой в форме трубы с большим раструбом.
— Только я почему-то об этом забыл. А вот сейчас вспомнил.
— Должно быть, это явилось для вас потрясением.
— Не помню, — говорю я, тяжко вздыхая. — Следующие две-три недели прошли как в тумане. Я вообще ничего не помню до того, как…
— До того, как?.. . — Не помню.
— Но хоть что-нибудь помните?
— Для жены это было ударом. Я еще как-то справляюсь, а вот она… Она до сих пор категорически не признает, что у нашего сына есть какие-то физические недостатки.
— Ну, может быть, у него нет никаких недостатков. Может быть, доктор Яблочко был прав.
— Но ведь мы с женой — люди. Как у нас мог родиться жираф?
— А если она забеременела от жирафа?
— У нее нет знакомых жирафов. Ну, только Джим. Но Джим не считается. Он — мой друг.
— Правда?
Я не отвечаю. Я занят: рассматриваю кабинет. Здесь много растений в горшках, а над столом доктора Лжыфрейдта висит плакат, на котором написано: «Это они не в своем уме».
— Где был зачат ребенок?
— На море. Когда мы с женой в первый раз занимались сексом. Это был наш единственный секс.
— Вам понравилось?
— Да, — говорю я, пряча глаза за очками.
— В какой позе вы занимались сексом?
— Я стоял. Жена сидела передо мной. На песке.
— И что было потом?
— Мы вернулись в отель и приняли ванну.
— И вступили в половое сношение в ванне?
— Нет. Мы принимали ее по отдельности.
— И что было потом?
— Мы пошли в кино.
— И вступили в половое сношение в кинозале?
— Нет.
— А потом…
— Мы вернулись домой и легли спать.
— И вступили в половое сношение в постели?
— Нет, доктор. Мы сразу заснули.
Доктор Лжыфрейдт открывает окно, выбрасывает окурок своей сигареты в формы трубы с большим раструбом на улицу и закрывает окно.
— Скотт, женщины не беременеют от орального секса, — говорит он. — Это физически невозможно.
Я киваю.
— Мне уже можно идти?
— Как хотите, голубчик.
Я поднимаюсь с кушетки, надеваю куртку и ухожу.
Снаружи опять идет снег. Снегопадит еще пуще прежнего. В качестве контрмеры я решаю позвонить Воздержанье и попросить, чтобы она забрала меня на Джимовой машине.
