Оззи Осборн - Я — Оззи
В конце концов, я взял себя в руки, сел в машину и поехал к нему.
Возле кровати собралась вся семья, включая маму, она выглядела совершенно опустошенной.
Оказалось, что у отца все поражено раком. Лечиться было слишком поздно, потому что он никогда не ходил к врачу, а в больницу его забрала скорая. Батя перестал работать всего несколько месяцев назад. Ему исполнилось шестьдесят четыре года и его отправили на пенсию раньше положенного срока.
— Наконец-то у меня будет время довести до ума сад — сказал он мне тогда.
Довести — довел, но на большее сил не осталось. Все! Конец фильма.
Сказать вам честно, я страшно боялся того, что увижу, хотя знал, чего можно ожидать. За год до этого, от рака печени умер младший брат моего отца. Я навестил его в больнице и был в таком шоке, что разрыдался. Он ничем не напоминал того парня, которого я знал. Удручающее зрелище.
Когда я приехал в больницу, папу только что перевели из операционной и он был на ходу. Выглядел ничего и даже выдавил из себя улыбку. Я так думаю, ему вкололи обезболивающее. Хотя одна из моих теток говорила, что человек всегда получает от Бога хороший день перед смертью. Мы поболтали, но недолго. Странно, когда я был ребенком, папа никогда не говорил мне что-то типа: «Тебя доконают эти сигареты». Или: «Не сиди целыми днями в пабе». Но сейчас сказал:
— Попридержи коней с бухаловом, Джон. Чересчур перегибаешь палку. И завязывай со снотворным.
— Я ушел из «Black Sabbath» — говорю.
А он мне в ответ:
— Ну, тогда им крышка. — И заснул.
На следующий день он умер. Самым страшным было для меня видеть, как опечалена моя мама. Тогда в больницах существовало неписаное правило, чем сильнее ты болел, тем больше тебя изолировали от других пациентов. Под вечер папу затолкали в подсобку с метлами, швабрами, ведрами и банками с отбеливателем. Забинтовали ему руки как боксеру и привязали к каркасу кровати, потому что он постоянно вырывал трубки капельницы. Меня раздражало то, как поступали с человеком, которого я обожал, и который наставлял меня, что даже без должного образования, я могу быть хорошо воспитан. К счастью, его накачали таблетками и он не чувствовал сильной боли. Завидев меня, отец улыбнулся, показал большие пальцы из-под бинтов и сказал:
— «Спи-и-ид»! — Это был единственный наркотик, название которого он знал. И тут же добавил:
— Вытащи из меня эти долбанные трубки, Джон. Мне больно.
Он умер 20 января 1978 года в 23 часа 20 минут, в той самой больнице, в то же самое время, в тот самый день, в который шестью годами ранее родилась Джессика. До сих пор это совпадение меня изумляет. Официально причиной смерти было «новообразование в пищеводе», хотя отец в нагрузку имел еще и рак кишечника. Тринадцать недель он ничего не ел и даже не ходил в туалет без посторонней помощи. В минуту смерти с ним была Джин. Врачи хотели знать, почему не удался хирургический эксперимент, который они осуществили днем раньше в операционной, но моя сестра не позволила им сделать вскрытие.
Я в это время ехал в машине к Биллу и слушал «Baker Street» в исполнении Джерри Рафферти. Останавливаюсь у него во дворе, а там Билл уже поджидает меня с печальной миной.
— Там тебе звонят, Оззи — говорит он.
Звонил Норман, чтобы сообщить новость. До сих пор, если по радио передают «Baker Street», слышу голос Нормана и чувствую огромную печаль.
Похороны состоялись через неделю, тело было кремировано. На дух не переношу этих традиционных английских погребальных церемоний. Только человек оправился от первого шока, как должен все переживать заново. Евреи лучше подходят к решению этого вопроса: если кто-то у них умирает, его хоронят как можно быстрее. Благодаря этому можно быстро вернуться к нормальной жизни.
Что бы как-то выдержать похороны отца, я решил напиться. Встал утром, налил себе чистого виски и целый день не сбавлял оборотов. Когда гроб привезли в родительский дом, я был уже на полпути к другой планете. Гроб был закрытым, но что-то стукнуло в мою пьяную дурную башку, и я решил в последний раз посмотреть на отца. Попросил одного из гробовщиков открыть крышку. Оказалось, что это была плохая затея. В конце концов, вышло так, что мы все по очереди смотрим на него. А он помер уже неделю назад, я как только глянул туда, сразу об этом пожалел. В погребальной конторе на лицо нанесли специальный макияж, из-за этого он выглядел как долбаный клоун. Не таким я хотел его запомнить, но теперь, когда об этом пишу, именно эта картина стоит перед глазами. Я бы хотел его запомнить привязанного к больничной койке, улыбающегося, показывающего большие пальцы со словами: — «Спи-и-ид»!
Потом мы вышли за гробом в траурной процессии. Мама и сестры ревели как дикие звери, от чего у меня бегали мурашки по спине. Ничего подобного со мной раньше не было. Нас учат как жить в Англии, но не учат ничему, что связано со смертью. Нет учебников, где бы объяснили, что делать в случае смерти отца или матери.
Нечто вроде: «А теперь ты должен все делать сам, дорогой.»
Если что-то может передать характер моего отца наиболее полно, так это ванная комната в нашем доме на Лодж Роуд, которую он сделал, чтобы мы не мылись в маленьком тазу возле камина. Большую часть работы сделал нанятый специалист, но уже через несколько недель на стенах начала собираться влага. Ну, папа пошел в магазин стройматериалов, купил, что нужно и сам заштукатурил стену заново. Но влага выступила вновь. Батя штукатурил во второй раз. Но грибок появлялся снова и снова. К тому времени, это стало его идеей фикс. А моего отца, когда он брался за что-то, ничего не могло остановить. Он выдумывал разнообразные смеси, которые наносил на стену, чтобы та перестала сыреть. Его крестовый поход против плесени длился вечность. И только через несколько лет он принес с завода «Дженерал Электрик» какую-то сильную промышленную мастику, нанес ее на стену, поверх нее поштукатурил, а потом купил бело-желтую плитку и приклеил ее сверху.
Помню, как сказал:
— Вот теперь, бля, то, что надо!
Я вспомнил об этом только много лет спустя, когда пришел в родительский дом во время съемок документального фильма для Би-Би-Си. К тому времени, там жила пакистанская семья, и они перекрасили все стены в белый цвет. Непривычно было это видеть. Но потом, когда заглянул в ванную, обнаружил на стене папину плитку в идеальном состоянии и в первозданном виде, я подумал: «А ведь он сделал это, мой старичок».
Весь день улыбка не сходила с моего лица.
Даже сейчас я очень по нему скучаю. Жалею, что мы не можем вот так сесть и потолковать по-мужски обо всех тех делах, про которые с ним не говорил в детстве, а так же позднее, лет после двадцати, когда я постоянно бухал и был занят своей звездной карьерой.
Но у меня есть мнение, что подобное может случиться с каждым.
В тот день, когда я ушел из «Black Sabbath», мы были в «Rockfield Studios» в Южном Уэльсе, где пробовали записать новый альбом. После очередного мучительного разговора про деньги и адвокатов, я был на грани срыва. Поэтому вышел из студии, и на «Мерседесе» Телмы свалил домой в Bulrush Cottage. Конечно же, я был поддатый. Потом, как последний придурок, начал поносить группу в прессе, а это было нечестно. Знаете ли, когда команда распадается, это как развод в семье — вначале каждый пытается насолить друг другу. Парень, которого взяли на мое место, был родом из Бирмингема, его звали Дэйв Вокер, я им давно восхищался, он пел в «Savoy Brown» и, какое-то время, во «Fleetwood Mac».
Но, по какой-то причине, у парней не клеилось с Дэйвом и, когда я вернулся через несколько недель, все было по-старому, по крайней мере, на первый взгляд. Никто не хотел говорить о том, что случилось. Просто, однажды я появился в студии — кажется, Билл выступил в роли телефонного посредника — и на том все закончилось. Но чувствовалось, что всё было не так как раньше, особенно в отношениях между мной и Тони. Кажется, мы больше не вкладывали душу в то, что делали. Во всяком случае, после моего возвращения, мы начали там, где закончили, а альбом решили назвать «Never Say Die».
Нам удалось немного поправить наше финансовое положение благодаря Колину Ньюману, который посоветовал записать новую пластинку за границей. Мы стали налоговыми иммигрантами, чтобы не отдавать восемьдесят процентов нашего заработка находящимся у власти лейбористам. Выбор пал на Канаду, хотя был январь, и там стояли такие морозы, что невозможно выйти из дому, не отморозив глаз. Мы зарезервировали время в «Sounds Interchange Studios» и вылетели в Торонто.
Но даже в трех тысячах миль от Англии старые проблемы быстро всплыли на поверхность.
Я, к примеру, бухал без меры в «Gas Works», заведении, расположенном напротив апартаментов, где мы разместились. Однажды вечером, вернувшись оттуда, я вырубился и проснулся через час от изжоги. Помню, как открыл глаза и подумал: «Что за хрень?». Вокруг — темень, но, несмотря на это, я видел перед собой красный свет. Понятия не имел, что это такое. А тем временем, изжога припекала все больше. И вдруг до меня доходит: я заснул с сигаретой в руке. Я горел! Вскочил с кровати, сорвал с себя одежду, свернул ее в кучу вместе с тлеющими простынями, побежал в туалет, бросил все это в ванну, включил холодную воду и подождал, пока дым развеется. Под конец, комната напоминала поле боя после бомбардировки, кровать была раскурочена, а я стоял абсолютно голый и замерзший как собака.
