Висенте Бласко - Толедский собор
Вечеромъ Габріэль возвращался въ верхній монастырь, утомленный этими осмотрами мертвой пышности. Вначал его развлекала мняющаяся толпа иностранцевъ, но постепенно ему стало казаться, что вс они на одно лицо. Все т же англичанки съ сухими, спокойными лицами, все т же вопросы, т же "О!" условнаго восхищенія и та же манера презрительно отворачиваться, когда осмотръ кончался.
Но посл вида всхъ этихъ скопленныхъ и спящихъ богатствъ нищета соборнаго люда казалась ему еще боле нестерпимой. Сапожникъ представлялся ему еще боле желтымъ и несчастнымъ въ затхломъ воздух своего жилья, жена его еще боле измученной и больной. Ея грудной ребенокъ умиралъ отъ недостатка питанія, какъ ему разсказывала Саграріо, проводившая теперь почти весь день у сапожника, помогая справляться съ хозяйствомъ, такъ какъ мать сидла неподвижно, держа ребенка у чахлой груди, въ которой не было молока и глядя на свое дитя глазами полными слезъ.
Габріэль осмотрлъ ребенка, золотушнаго и худого какъ скелетъ, и покачивалъ головой въ то время, какъ сосдки предлагали разныя средства для его леченія, настойки особыхъ травъ, зловонныя припарки, совтывали надть на него образокъ, семь разъ перекрестить, читая "Отче нашъ".
– Да, ребенокъ боленъ отъ голода,- сказалъ онъ племянниц.- Только отъ голода.
Онъ длалъ все, что могъ, чтобы спасти ребенка, купилъ молока для него, но жепудокъ больного млаценца не переваривалъ слишкомъ тяжелой для него пищи. Томаса привела ему кормилицу, но та посл двухъ дней перестала ходить, ей было страшно давать грудь безкровному, похожему на трупъ младенцу. Трудно было найти великодушную женщину, которая согласилась бы кормить младенца за низкую плату.
Младенецъ умиралъ. Вс женщины верхняго монастыря заходили къ сапожнику, проходя мимо. Даже донъ Антолинъ заглядывалъ въ дверь къ нимъ, выходя изъ дому.
– Ну что, какъ вашъ ребенокъ? Все попрежнему? Да будетъ воля Господня!
Онъ уходилъ, выражая свое сочувствіе тмъ, что не напоминалъ сапожнику о его долг.
Донъ Антолинъ возмущался тмъ, что спокойствіе собора и его собственное пріятное настроеніе нарушены печальными событіями.- Какой позоръ, что пустили къ намъ этого сапожника съ его больной и грязной дтворой! Они постоянно болютъ и мрутъ, заражая болзнями всхъ кругомъ. По какому праву эти нищіе живутъ въ собор, не занимая никакой должности! Нельзя было пускать ихъ на порогъ Господня дома.
Томаса, теща дона Антолина, возмущалась его словами.
– Молчи, воръ, обкрадывающій святыхъ! Молчи, не то я брошу теб тарелку въ голову… Мы вс дти Господни, и если бы міръ былъ мудро устроенъ, то въ собор жили бы только бдные… Вмсто того, чтобы такъ кощунствовать, ты бы лучше далъ этимъ бднякамъ что-нибудь изъ того, что ты награбилъ у Пресвятой Двы.
Донъ Антолинъ презрительно пожалъ плечами въ отвтъ.
– Если имъ нечего сть, незачмъ было имть столько дтей.
У него самого была только одна дочь, такъ какъ онъ не считалъ себя въ прав имть больше; такимъ образомъ, по его словамъ, онъ съ помощью Господней смогъ отложить кое-что на черный день.
Добрая Томаса говорила о больномъ ребенк каноникамъ, которые посл мессы прогуливались по саду. Они слушали ее разсянно, принимаясь шарить въ карманахъ рясъ.
– Нужно покоряться Промыслу Господню…
Они давали по нсколько мдныхъ монетъ, a одинъ даже далъ цлую песету. Садовница отправилась во дворецъ архіепископа, но у дона Себастіана былъ припадокъ; онъ не захотлъ принять Томасу и только выслалъ ей дв песеты.
– Они вс не злые,- сказала Томаса матери умирающаго ребенка, вручая ей собранныя деньги.- Но каждый думаетъ о себ и не раздляетъ плащъ съ ближнимъ. "Вотъ теб подаяніе и длай что хочешь".
Въ семь сапожника стали лучше питаться, и это пошло на пользу всей семь кром младенца, который уже еле-еле дышалъ, неподвижно лежа на колняхъ матери. Его уже нельзя было спасти.
Онъ вскор умеръ, и горе матери было неописуемо. Она кричала, какъ раненое животное, неустаннымъ рзкимъ крикомъ, а сапожникъ молча плакалъ, разсказывая, что ребенокъ умеръ какъ птичка,- совсмъ какъ маленькая птичка. Вс друзья собрались вокругъ сапожника и его жены. Звонарь Маріано мрачно взглянулъ на Габріэля.
– Ты все знаешь,- сказалъ онъ.- Скажи, правда, что онъ умеръ отъ голода?
А Тато, съ свойственной ему необузданностью, громко возмущался и кричалъ.
– Нтъ на свт справедливости,- повторялъ онъ.- Нельзя, чтобы такъ продолжалось… Пог думать только, что бдный ребенокъ умеръ отъ голода въ дом, гд золото течетъ ручьемъ, и гд столько бездльниковъ ходятъ въ золот!
Когда тло младенца унесли на кладбище, бдная мать стала биться головой объ стну отъ отчаянія.
– Дитя мое… Антонито!- кричала она.
На ночь Саграріо и другія сосдки пришли, чтобы провести ночь подл нея, Отчаяніе привело ее въ бшеное состояніе,- ей хотлось во что бы то ни стало найти виновника своего несчастья и она осыпала проклятіями всю аристократію собора.
– Это донъ Антолинъ во всемъ виноватъ! кричала она.- Этотъ старый ростовщикъ тянеть изъ насъ жилы… Ни гроша вдь не далъ на ребенка. А Марикита… Ни разу не зашла къ намъ… Распутная двка… только и знаетъ, что наряжаться для кадетъ!
Напрасно сосдки увщевали ее не кричать изъ страха передъ дономъ Антолиномъ. Другія, напротивъ того, возмущались такой трусостью.
– Пусть донъ Антолинъ и его племянница слышатъ! Тмъ лучше! Вс мы достаточно настрадались отъ жадности дона Антолина и надменности Марикиты. Нельзя всю жизнь дрожать передъ этой парочкой!
– Господь вдаетъ, что длаютъ дядя и племянница, когда остаются вдвоемъ…
Въ сонномъ царств собора пронесся духъ мятежа, и это было слдствіемъ безсознательнаго вліянія Габріэля. Его слова пробудили въ обитателяхъ верхняго монастыря смутныя отрывочныя идеи и возбудили ихъ спящій духъ. Они вдругъ почувствовали, что рабство ихъ не должно вчно длиться, что долгъ человка – возставать противъ несправедливости и деспотизма. Донъ Антолинъ сталъ замчать, что творится неладное. Его должники стали грубо отвчать на его напоминанія и стказывать ему въ повиновеніи. Особенно нагло отвчалъ ему Тато. Кром того, и племянница постоянно жаловалась ему на презрительное отношеніе къ ней сосдокъ, на ихъ грубости и оскорбленія, и ей говорили въ лицо, что ея распутный дядя высасываетъ кровь изъ бдняковъ, чтобы оплачивать ея наряды.
Донъ Антолинъ, отлично знавшій подвластное ему стадо, замтилъ сразу глухое броженіе въ собор. Онъ почувствовалъ вокругъ себя вражду и мятежъ. Его должники стали дерзко отвчать ему, видимо считая, что бдность освобождаетъ ихъ отъ жадности ихъ заимодавца. Его властныя приказанія не исполнялись тотчасъ же, какъ прежде, и онъ чувствовалъ, что за его спиной надъ нимъ смются или грозятъ ему кулаками. Однажды, когда онъ сдлалъ выговоръ Тато за то, что онъ поздно вернулся домой и заставилъ его снова открыть дверь, когда онъ уже ложился спать, Тато, къ его ужасу, дерзко отвтилъ ему, что онъ купилъ ножъ "наваху", и собирается пырнуть имъ священника, обирающаго бдныхъ.
Съ другой стороны, къ дону Антолину приставала съ жалобами его племянница.- Меня вс стали презирать!- говорила она.- Ни одна изъ сосдокъ не приходитъ помочь по хозяйству. Мн отвчаютъ дерзостями, когда я зову кого-нибудь: "Хочешь имть служанокъ, такъ плати", говорятъ он. Пожалуйста, дядя, приструньте ихъ!…
При всей ея ршительности, Марикит приходилось отступать, какъ только она появлялась на порог. Вс женщины верхняго монастыря, мстя ей за свое долгое рабство, преслдовали ее теперь дерзостями.
– Посмотритека на нее!- кричала жена сапожника сосдкамъ.- Какая франтиха. Развратникъ дядя ея сосетъ кровь изъ насъ, чтобы покупать ей наряды.
У дона Антолина лопнуло терпніе, и онъ пошелъ жаловаться кардиналу. Но тотъ обругалъ его за то, что онъ жалуется, вмсто того, чтобы проявить свой авторитетъ и водворить порядокъ въ собор. Онъ пригрозилъ ему отставкой, если онъ не суметъ самъ справиться съ своимъ населеніемъ верхняго монастыря.
Бдный донъ Антолинъ былъ въ отчаяніи, Онъ вздумалъ было принять строгія мры, главнымъ образомъ прогнать сапожника, но объ этомъ узнали, и вс, въ особенности Тато, смотрли на него при встрчахъ съ такимъ угрожающимъ видомъ, что онъ боялся, какъ бы ему не пришлось плохо отъ бунтарей. Больше всхъ его пугалъ звонарь своимъ мрачнымъ молчаливымъ видомъ. Кром тогои Эстабанъ уговаривалъ его не прогонять сапожника, потому что крутыя мры къ добру не приводятъ.
Въ ужас отъ всего этого онъ обратился къ заступничеству Габріэля.
– Поддержи меня, Габріэль!- просилъ онъ.- Дло плохо кончится, если ты не вступишься. Вс оскорбляютъ меня и мою племянницу… и я, наконецъ, повыгоню отсюда всхъ. Кардиналъ далъ мн полную свободу дйствія… He понимаю, что тутъ за втеръ подулъ. Точно какойто демонъ, сорвавшійся съ цпи, проникъ сюда и бродитъ въ верхнемъ монастыр. Вс точно переродились.
