Игорь Мельник - «Новый завет»
Неплохое начало. Далее Павел описал свою жизнь, фарисейскую юность, лихие разборки с христианами и, наконец, дошёл до своего видения возле Дамаска.
«Поэтому, царь Агриппа, я не воспротивился небесному видению, но сперва жителям Дамаска и Иерусалима, потом всей земле Иудейской и язычникам проповедовал… За это схватили меня иудеи в храме и покушались растерзать…»
Фест вмешался в процесс.
«Безумствуешь ты, Павел! Большая ученость доводит тебя до сумасшествия».
Ему нужно было убедить присутствующих в психической болезни Павла.
«Нет, достопочтенный Фест, — сказал он, — я не безумствую, но говорю слова истины и здравого смысла. Ибо знает об этом царь, перед которым и говорю смело. Я отнюдь не верю, чтобы от него было что-нибудь сокрыто; ибо это не в углу происходило. Веришь ли, царь Агриппа, пророкам? Знаю, что веришь».
Павел разыграл национальную карту. Он обратился к Агриппе, как иудей к иудею. А иудейские цари всегда прислушивались к пророкам, не считая их сумасшедшими. Он намекал на то, что сам является пророком, но не идиотом. Агриппа его понял.
— Ты никак меня в христианство решил обратить, — усмехнулся он.
— Я молил бы бога, чтобы не только ты, но и все присутствующие обратились, — ответил Павел с улыбкой.
Царь посовещался с придворными и принял решение.
«И сказал Агриппа Фесту: “Можно было бы освободить этого человека, если бы он не потребовал суда у кесаря”. Посему решился правитель послать его к кесарю».
У них получилось! Павел ехал в Рим, минуя запрет Клавдия. Он ехал туда за государственный счёт, что немаловажно.
«Мы взошли на Адрамитский корабль и отправились… С нами был Аристарх, македонянин из Фессалоники».
Как быстро среагировал Пётр. Два года волокиты, а жизнь не стояла на месте, ему нужно было текучкой заниматься, но. как только Агриппа принял решение об отправке Павла, Пётр тут же подсадил ему спутников — грека Тимофея и македонянина Аристарха.
И тот, и другой могли въехать в Рим беспрепятственно — вот такой десант. Теперь организация могла иметь в Риме двух апостолов и одного приближённого.
Лука был хорошим беллетристом, его описания поездки в Рим захватывают.
«На другой день пристали к Сидону; Юлий, поступая с Павлом человеколюбиво, позволил ему сходить к друзьям и воспользоваться их усердием…»
Юлий — это сотник, начальник конвоя.
Конвоирование Павла было чисто номинальным мероприятием. У «друзей» апостол смог перегруппироваться, запастись деньгами и наметить порядок действий. В целом поездка проходила приятно. Если не считать переменчивой погоды.
«Медленно плавая многие дни и поравнявшись с Книдом, по причине неблагоприятного нам ветра, мы подплыли к Криту при Салмоне… А как пристань не способна была к перезимованию, то многие давали совет, чтобы дойти до Финика, и там перезимовать…
Подул южный ветер и они, подумавши, что уже получили желаемое, отправились и поплыли поблизости Крита… Но скоро поднялся против него ветер бурный, называемый эвроклидон. Корабль схватило так, что он не мог противиться ветру, и мы носились, отдавшись волнам…
Мы едва могли удержать лодку. Поднявши ее, стали употреблять пособие и обвязывать корабль; боясь же, чтобы не сесть на мель, спустили парус и таким образом носились… На другой день, по причине сильного обуревания, начали выбрасывать груз… А на третий мы своими руками побросали с корабля вещи…»
Дело шло к кораблекрушению. Всех охватила паника — кроме Павла. Он заявил, что все спасутся на каком-нибудь острове, но корабль, может статься, придётся бросить. Павел был большим оптимистом, чего не скажешь о членах экипажа.
Когда корабль понесло к какому-то острову, морячки вдруг решили, что пора уходить с корабля по-английски. Они тихонечко начали спускать с носа шлюпку, делая вид, что ставят якоря. Павел их манипуляции заметил. И принял меры.
«Когда же корабельщики хотели сбежать с корабля и спускали на море лодку, делая вид, будто хотят ставить якоря с носа, Павел сказал сотнику и воинам: если они не останутся на корабле, то вы не можете спастись. Тогда воины отсекли веревки у лодки и она упала».
Радикально, ничего не скажешь.
«Было же всех нас на корабле двести семьдесят шесть душ».
Так это был настоящий крейсер! А ещё я заметил, что описания стихийных бедствий давались Луке особенно хорошо — пожары, шторма, землетрясения были для него источником настоящего вдохновения.
«Когда настал день, земли не узнавали… И поднявши якори, пошли по морю, и развязавши рули и поднявши малый парус по ветру, держали к берегу… Попали на косу и корабль сел на мель: нос увяз и остался недвижим, а корма разбивалась силою волн…
Воины согласились было умертвить узников, чтобы кто-нибудь выплыв, не убежал… Но сотник, желая спасти Павла, удержал их от сего намерения и велел умеющим плавать первым броситься и выйти на землю…
Прочим же спасаться, кому на досках, а кому на чем-нибудь от корабля. И таким образом все спаслись на землю».
Желание воинов «умертвить узников» понятно. А вот. желание сотника вызывает подозрение.
Остров назывался Мелит.
«Иноплеменники оказали нам немалое человеколюбие».
Управлял островом наместник по имени Публий.
«Он принял нас и три дня дружелюбно угощал».
Нет, не зря Павел посетил «друзей» в Сидоне. Сотник его спасает, наместник закатывает пьянку на три дня в честь высокого гостя. Организация — что тут скажешь…
Брат наместника маялся животом. Ещё бы — так налегать на еду… «Ешь три часа, а в три дня не сварится».
Но Павел его вылечил. Возложил руки на живот, промассировал и у паренька перистальтика заработала, как часики.
«И оказывали нам много почести и при отъезде снабдили нужным».
Хорошие были ребята, эти римляне. Душевные такие.
«Через три месяца мы отплыли на Александрийском корабле, называемом Диоскуры».
Они не сильно торопились. Будто и не на «суд кесаря» ехали. Заехали в Сиракузы, погостили там три дня. Потом заглянули в Путеол, где «нашли братьев и были упрошены пробыть у них семь дней».
Погостив недельку у «братьев», двинули на Рим.
«Тамошние братия, услышавши о нас, вышли нам навстречу до Аппиевой площади и трех гостинниц. Увидев их, Павел ободрился».
Встречали их с помпой.
Остальных заключённых передали в тюрьму, а Павлу разрешили жить в гостинице и приставили к нему солдата для охраны.
«Через три дня Павел созвал знатнейших из Иудеев».
Стоп. Дело происходит в Риме, не так ли? А как же запрет Клавдия? Может, не было никакого запрета?
Да нет, поговаривают, что был. Может, всё дело в слове «знатнейшие»? Ведь знатнейших запреты могут и не касаться.
И последний вариант — этот эпизод Лука сочинил. Он любил иногда пофантазировать.
Мне кажется, что так оно и было. В самом деле: разве смог бы апостол Павел, которого в Иерусалиме первосвященники чуть на куски не порвали, вот так просто взять и созвать знатнейших иудеев?
Щёлкнуть пальцами и всё — все знатнейшие из римских иудеев сбежались бы к нему на цырлах… Да и разговор у них очень странный получился.
Павел рассказал о том, что первосвященники хотели его убить, но римская власть не нашла в нём вины и хотела отпустить на волю, но обиженный апостол потребовал суда у кесаря, и вот он здесь, но это не потому, что он имеет что-то против иудеев, а токмо справедливости ради.
Иудеи, в свою очередь, заверили его, что ничего не знают ни о его учении, ни о нём самом, что маловероятно, ведь те, кто встречали его на Аппиевой площади, как-то же узнали о его приезде.
Потом иудеи попросили просветить их по поводу нового учения, но, услышав о Царстве Божием, потеряли к Павлу всякий интерес и начали расходиться, а он вслед кричал им, что будет проповедовать среди язычников, ибо ему так Христос сказал. Запутанная история.
«И жил Павел целых два года на своем иждивении, и принимал всех, приходивших к нему».
Вот так, на своём иждивении. А суд? А как же суд у кесаря?
Скорее всего, суда не было. Ведь Павел потребовал его, так? Сам потребовал, сам и отказался. Ему же надо было в Рим попасть. Он в него попал, а остальное — детали.
«Проповедовал Царство Божие со всяким дерзновением невозбранно».
Дерзновение. Самое подходящее слово для Павла.
Таковы «Деяния апостолов», хотя мне кажется, что этому произведению Луки больше подошло бы название «Жизнь Павла».
Послание Иакова.
Деяния кончились, начались послания. Переписка была обширной: налаживались связи, устанавливалась иерархия, а главное — шла грызня. За власть.
Скажи, кому ты пишешь, и я скажу, кто ты.
«Двенадцати коленам, находящимся в рассеянии — радоваться».
Понятно, это Иаков — глава церкви в Иерусалиме, ортодокс, который не отступил от устоев иудаизма и норовил пристроить Павла на суд синедриона. Все компромиссы, на которые он пошёл с Петром в вопросах обращения язычников, так и остались компромиссами.
