Хелен Уолш - Низость

— Я же даже не поздоровалась с твоей мамой, — заявляю я со всей застенчивой невинностью, что только есть во мне.

Стиральная машина замедляет обороты..

— Яэто сделаю. А ты ДАВАЙ ТОПАЙ К МАШИНЕ.

Цикл завершается, и в кухне водворяется тишина. Тихий гул из телевизора не в состоянии заглушить тираду Джеми. Мистер Кили недовольно хмурится.

— Извиняюсь, — говорит он, снижая тон до еле слышимого шепота. — Я не собирался кричать. Просто я сержусь на Билли. Вот и все.

На улице сигналят, и я обнимаю мистера Кили на прощание, стараясь, чтобы мои оптимистические сентенции на предмет грядущего алкогольного марафона были услышаны на кухне. Он крепко сжимает меня и отпускает с кающейся улыбкой. Я гляжу на Джеми. Виноватость струится по его лицу. Обиженно фыркаю в его сторону и направляюсь к двери.

Поздно.

В гостиную вваливается Энн Мэри в белом фланелевом халате. Последовательной сменой монтажных фрагментов ее лицо переходит от шока к изумлению, а потом к бешенству. Она выпучивает глаза на Джеми, затем на меня, затем обратно на Джеми. Я улыбаюсь в ответ, антагонистично. Чопорно, она усаживает себя на диван, продолжая удерживать взгляд Джеми, рот ее сжат в узкую щель. На тот самый диван, где мы с Джеми столько ночей провели, лежали, свернувшись клубочком, смотрели видео, пили винище из стаканов, спорили о невозможности моногамии, смеялись, мастерили самокрутки, пытались растянуть ночь навечно. Я ни разу не встречалась лицом к лицу с Энн Мэри у семейства Кили. Я всегда думала, что эта ситуевина огорчила бы меня. Оказалось, нет. Не меня, по крайней мере. Если кто тут обиженный, так это она. И не такая она хорошенькая, как я ее запомнила. Без косметики и сияния уложенных волос, она ничто. Второй сорт, если разобраться.

Миссис Кили появляется с сантиметром, широкая улыбка застыла на ее материнском лице.

— Привет, Милли, солнышко. Я подумала, это тебя мне там было слышно. Подумала, с ума сойти!

— Здравствуйте, — говорю я и чмокаю ее в щеку. — Мы едем в город, и по дороге просто заскочили за Билли, но он уже ушел.

— Он нам ничего не говорил, да, Энтони? Просто забежал, видит, мы по уши ушли в свою свадебную чепуху, и ускакал! Я налью тебе выпить?

— Я уже предлагал, — замечает мистер Кили. — На улице такси ждет, пусть они идут?

— Да, давай, Джеми, — говорю я, дергая его за руку. — Такая возможность выпить, а ты ее у меня отнимаешь.

Энн Мэри таращится на него, не в состоянии догнать, что здесь происходит. Я счастлива. Он высвобождается от моего захвата и наклоняется поцеловать ее. Она отодвигается.

— Смотри — почему бы тебе сегодня не остаться здесь? — мягко предлагает он. — Я быстро. Дождись меня.

— Не беспокойся за нее, сынок. Вечером мы будем смотреть «Ки Ларго», после того, как я закончу подгонку, правда, зайка? Идите, гуляйте, раздолбай. Ну, вперед!

Энн Мэри выдавливает из себя улыбку для миссис Кили, потом стирает ее, когда поворачивается обратно к Джеми.

— Приятно повеселиться с приятелями, Джеймс, — шипит она, нажимая на слово «приятели».

— Мы обязательно.

Я обнимаю на прощание мистера и миссис Кили, щиплю Энн Мэри за щечку. Она в полном ступоре, чтобы останавливать меня.

Миссис Кили умильно и самозабвенно улыбается на наш дуэт, но ее муж врубился в ситуацию.

— Хорошо погулять, — говорит он, пряча улыбку в усах. — Молодость бывает раз в жизни!.

О да, мистер Кили, но если бы вы только знали, какое счастье вы мне доставили!

На улице малолетки успели раствориться в ночи, но костер до сих пор гудит в металлическом барабане. Мы возвращаемся к такси, бок о бок, в молчании, но едва я хочу открыть дверь машины, как Джеми кладет руку мне на плечо и разворачивает меня.

— Смотри, насчет только что…

— Проехали.

— Нет, хватит, дитенок, давай договоримся, прежде чем мы поедем в город.

— Не о чем тут договариваться. Я нормально. Честно. Син стучит костяшками пальцев по окну, к уху его прилип мобильник.

— Давай забудем, Джеми. Хватит. Мы и так заставили ребят ждать.

— Пойдут на хуй. Безмозглые мудозвоны. Так сигналить в это время вечером.

Он жестом отвечает Сину. Позади последнего Кев и Мэлли демонстративно хватают себя за манжеты и строят трагические рожи.

— Я прошу прощения, за то, что так себя с тобой вел. Особенно на глазах бати. Но не надо быть очень умным, чтобы допереть, что как все сложилось, нет? Просто попробуй поставить себя на ее место, Милли. Типа, ты и я. У нее это не укладывается в голове, нет? Она не рассматривает тебя как моего друга. Она видит такую потрясающую женщину, с которой, а не с ней, я предпочел провести вечер. И я ей соврал. Поэтому в ее глазах я мудозвон, разве не так?

Если бы я была такой же хорошей и правдивой как он, и если бы я действительно верила, что она достойная девчонка, достаточно достойная моего лучшего друга, я бы отправила его обратно домой. Попросила бы его забыть сегодняшние планы. Попросила бы его перестать стараться угодить всем и каждому и хоть раз в жизни поступить как хочется ему. Попросила бы его заниматься тем, что действительно имеет значение. Ими. Их будущем. Но я искренне убеждена, что она не достойна даже того, чтобы посвятить ей полусонную дрочку, не то что всю его дальнейшую жизнь. Клянусь, если бы кто взялся оценить в денежных знаках ее любовь к нему, он не смог бы купить себе даже рюмку скотча. Ее генеральный план написан на ней крупными буквами, и не за горами время, когда Джеймс о нем узнает. Если у него не хватает мозгов, его просветят. Она видит в Джеми не более чем стартовую площадку, перевалочный пункт накануне более крупных и блестящих побед. Она из тех девиц, что отсосут роуди, чтобы проникнуть за кулисы, а потом свалят перепихнуться с вокалистом. Однако она умеет себя поставить — так умеет, что запудрила мозг даже умудренной опытом миссис Кили. Но мне, мне ей это не удалось — и судя по выражению, мелькнувшему на лице мистера Кили, ему тоже.

— По крайней мере, сегодня она вела себя со мной цивильно, — заключаю я, и одна часть меня сейчас вполне чистосердечна, другая часть меня неумолимо искренняя. — То, как она со мной разговаривает, Джеми, задевает, просто пи… ну, ладно, не стоит, правда? Она твоя невеста, базара нет, и я не собираюсь ее критиковать. Я просто хочу, чтоб она к нам не лезла.

Я залезаю в машину, перелезаю через Сина и прижимаюсь лицом к окну. Теперь небо более резкого оттенка, будто порох заставил его очнуться от задумчивости. Такси сворачивает на Парк-Роуд, открывая мне новую картину ночи. Я пытаюсь упорядочить звездную россыпь в рисунки и узоры, а издалека до меня доносятся беспорядочные залпы. Братки испытывают пушки. На Принцесс-авеню водворяется тишина, когда мы движемся мимо бесконечных рядов заброшенных домов с ветхими крышами, уступающими круговороту, который в конце-концов приведет к возрождению, но стоит нам проехать через перекресток, выбрасывающий нас на Кэтрин-стрит, прочь из этой дыры Токстифа, как улица вдруг оживает голосами дешевых девчонок, их клиентов, забулдыг и мародерствующих подростков, бегущих по неведомым дорогам в беззаконную, сумасшедшую ночь. Я люблю этот город. Очень люблю. Я охуенно люблю его.

ГЛАВА 7

Когда мы въехали в город, уже одиннадцатый час. Син следит за ходом вечера и затаскивает нас в какой-то новый модный бар в финансовом районе. Сплошь приглушенный свет, кожаные диваны и водка с безумным количеством добавок и все, че хошь — ниибацца водка с перцем, как вы! Я раньше выпивал в заведении через дорогу вместе с батей, когда были «Роуп» и «Анкор». Странный старый паб со всеми вытекающими — набитый работягами, многие из них с доков, устроились со своими пинтами темной жидкости и уставились на свою выпивку, будто на часы для варки яиц — прикидывают, не взять ли еще полпинты, стоит ли оно той бури, что их ждет дома, если они заявятся поздно и с осоловевшими глазами. И большая их часть предпочитает не рисковать. Выдвигаются домой в самом начале седьмого, когда телевизор в комнате для дартса выплевывает сегодняшние гоночные новости. Полное безумие, ё, все эти побитые жизнью старые неудачники, смотрят телик с той же идиотской надеждой, с которой мужик идет к проститутке в поисках истинной любви. Батя раньше гнал нас от телика с тем же самым молчаливым коварством, с каким, бывало, отговаривал нас от визитов к Сину, когда мы были подростками, если интересно знать. Я никогда не велся на подначки. По справедливости и все такое, все знали, как я шлепнул решающей пятеркой об стол, когда мы страдали этой хуйней — не больше, чем дань традиции, по-моему, но если я поставлю не на то, то не буду рвать на себе волосы, ничего.

Но нет у меня на это настроения сейчас. Не в состоянии даже вывернуться через жопу наизнанку и скроить нужную морду на радость малышу Милли. Мне надо утрясти с Энн Мэри. Чем дольше я с ребятами, тем больше времени она себя накручивает, а она очень опасная, если оставить ее киснуть. Стоит ей чего-нибудь втемяшить в башку, это все. Она с удовольствием выебет тебе мозг, когда вернешься, она может. К тому же она начинает с подковырок, ё — ебаный склероз, во как, в лучшем случае. Какой-то там мудозвон явился ее доставать! Я превращаюсь в жалкого извращенца, который трахает всех подряд, от ее лучшей подруги до собственных племянниц. Плюется такими вот заявлениями, еще так. Еще она гудит. Пиздец, как она гудит, ё! Начинает в таком приглушенном тоне, типа мямлит, бурчит и бурчит, часами, постепенно переходя на оглушительный бешеный ор, и тут разносит наш ебучий дом на куски! Надо, правда, признать: потом она всегда извинится. Ей реально стыдно за себя, еще как. И прямо пиздец как она к нам подкатывается в спальне, если ты понимаешь, про что я. С трудом убеждаем ее быть поответственнее с руками примерно в это время месяца. И вроде я почти что привыкший, базара нет — к ее скандалам. Выработал устойчивость. Чего бы она там ни несла, оно в одно ухо влетело, из другого вылетело. И если я не обманываю себя, это нас своеобразно забавляет, если по правде. Она даже когда заведется, симпатичная, что пиздец. Но я бы на хуй дал сам себе в морду за то, что наврал ей про сегодня. Зря я, ей-богу. Сказал, что у нас мальчишник. Что я погуляю с компанией, потом вернемся к Сину бухать. Не то чтоб она возражала, если бы я ей сказал, что я еду в город, чего такого, но я чувствую себя немного козлом. Она на нас давно наседает, чтобы ее вывезли в тот новый бар, который открыли на набережной — «Пэн». Гонит, что в ее шкафу, полном классного тряпья, уже пауки заводятся. Я пытался намекнуть как можно поделикатнее, что нам вообще-то не стоит сорить деньжищами на одноразовые радости. Что нам надо копить на свадьбу, на дом и прочее. Так что ты понял, каким ниибацца ханжой я, по всей видимости, тогда предстал.